Ирини рассказала, как дочь Женя разложила ее жизненный путь на три части.
– Ну, что ж, Ирини, значит, у тебя никогда не наступит старость, – оживилась Ксенексолца. – Смотри на меня, на молодую женщину с малолетним ребенком. – Она крутанулась на каблуках, картинно поправила сбившиеся из косы волосы. – Жизнь только начинается!
– Ты посмотри на нее, Эльпида, кажется, эта красавица оказалась самой счастливой из нас. Нуты и профура, Мария!
– А что нам, молодым и красивым, остается делать? – засмеялась Ксенексолца.
Ирини вдруг махнула рукой и удрученным тоном посетовала:
– Все же, как жизнь странно устроенна: моя мама всю жизнь плакала, что все родные и близкие в разных концах земли живут, и они не могут на этом белом свете встретится. И мы, наше поколение, все жили по соседству, а теперь все разлетелись: Кики, Генерал, Харик – самые большие счастливчики: они вместе. Балуевский Иван – в Ленинграде, Алексис – в Греции, в городе Катерини, говорят, уже сдал первые экзамены, чтоб стать врачом на своей Патриде. Митька Харитониди со Слоном поселятся вместе в городе Салоники. Ты еще здесь, но тоже уедешь, – повернулась она к Эльпиде.
– Зато я остаюсь, – ободряюще похлопала ее по плечу, Ксенексолца, – мы с Васей никуда не собираемся из Геленджика.
– Ты далеко тоже, разве будешь приезжать оттуда в Адлер? – Ирини печально покачала головой.
– Так уж и далеко! На комете по морю очень быстро. То я приеду, то ты. Так и будем жить…, – подруга замолчала, тоже задумалась.
– А где чечен, Мурад, бывший твой воздыхатель? – спросила вдруг Ксенексолца.
– Нашла тоже воздыхателя! Пацан он тогда еще был. Мальчишка. Хороший был… Такой честный, справедливый.
– Мне он очень нравился, – призналась Ксенексолца и засмеялась, но на меня он не смотрел: все на тебя, Ирини, да на тебя.
– Да, и где он теперь?
– Кто его знает? – пожала плечами Ксенексолца. – Он офицер, их могут послать куда угодно.
– Харитон говорил, он служил в Германии, потом воевал в Афганистане. Это ему Балуевский в письме докладывал. Может и сейчас там… Кажется, он уже подполковник, – высказала свое предположение Эльпида.
– Они, что переписываются? – поинтересовалась Ирини.
– С Иваном? Конечно! Он же Настин брат.
– Да, нет же. С Мурадом?
– А… я не знаю. Вроде раньше Иван с ним переписывался иногда.
Ирини очень удивилась этому:
– Надо же…..
– Где-то в Германии теперь и Эмма с Хильдой, – напомнила Эльпида, – не хотят, наверно, Осакаровку даже и вспоминать.
– А при чем тут сама Осакаровка? – вскинула брови Ирини, – лично я никогда не разлюблю ее. Ну и что, что здесь почти никого не осталось. Но я люблю само это место, степные поля, летнюю жару, зимние метели, бураны, трескучие морозы. Я не знаю, чтоб я отдала, чтоб все было здесь по-прежнему, и, чтоб все люди, которые живут в Осакаровке, не уезжали бы. И, честное слово, неважно, кто они по национальности: и русские, и казахи, и чечены, и турки, и греки, и немцы. Лично у меня были хорошие знакомые и подруги всех национальностей. Помните девчонок Закаевых, чеченок? Прелесть девчонки! И где они теперь? Все они мне, как родные. Особенно, ребята и девчата из нашего закутка, нашего переулка. Знаете, как в той песне, которую мы пели в молодости.
Ирини запела, подруги сразу же подхватили:
«Мы жили по соседству,
Встречались просто так.
Любовь проснулась в сердце
Я сам не знаю как.
Трудные годы,
Дальние края,
Бури, непогоды —
Молодость моя!
Ксенексолца хмыкнула:
– Сама, Ирини, ты первая уехала… А мы все столько лет оставались в родной Осакаровке.
– Первым уехал Мурад, – поправила ее Эльпида. – Мы все тоскуем о счастливых годах молодости до замужества, о нашей «первой молодости», – голос ее дрогнул, – тоскуем по прежним молодым годам, по людям, которые жили рядом. Да, было тяжело, но были прекрасные надежды и все было впереди. Чего только каждому из нас не пришлось перенести! Да и Харитону, и Слону, и Генералу. Всем. Кому было легко?
Ирини перехватила ее мысль:
– Все-таки, наша первая молодость была, что надо! Есть, что вспомнить! А вот о Джамбульском периоде не хочется вспоминать. Сколько тяжести пришлось перенести не только физической, но и душевной, когда строила дом, работала на огороде, ездила спекулировала, поднимала детей… И все время были постоянные недомолвки с Савкой. Ссоры, скандалы. Да и с дочерьми вечные проблемы выводили меня из себя. Так что «вторая молодость» не удалась, – констатировала категорически Ирини.
– Недолго пришлось твоему Савве пожить… Наверное, умер с тоски по своей семье.
– Слабым оказался! – тут же заявила справедливая Ксенексолца. – А у нас, девчата, грядет третья молодость! Не тужите, не унывайте подруги! Берите пример с меня! Оно-ж так по жизни и идет: одна полоса белая, другая – темная. Теперь вот кончилась темная, впереди жди, Ирини, светлую.
Ирини благодарно улыбнулась:
– Мне тоже хочется, чтоб у всех у нас наступила светлая полоса. Будем мы с тобой, Ксенексолца, жить на Кавказе, приезжать в Осакаровку, а может съездим вместе и в Грецию в гости. Эльпида нас всегда встретит…
– А то! – заверила их элегантная подруга. – Только бы приехали!
Ксенексолца на минутку оставила гостей и быстро организовала стол.
– Ну, что Эльпида, завтра уезжаете?
– Да, вы же слышали: вчера Слон уговорил своих братьев переехать в Грецию, привез им официальные приглашения. Хочет, чтоб они работали вместе с ним в его ресторане. Сейчас там работают чужие люди, он ими недоволен, хочет своих. А мать свою сейчас забирает с собой. Поедет в Москву, в посольство с ней, оформит документы на выезд.
– Как его дочка, большая уже? – полюбопытствовала Ксенексолца.
– Большая. Хорошая девочка. Елена. Они ее Лелей зовут. Слон просто не надышится на нее.
– А с женой у него как?
– Ну, как? Дина ухаживает за ним, как за турецким султаном, – многозначительно заулыбалась Эльпида.
– А, что ты ни слова не скажешь о своем Митьке? – намеренно подковырнула ее Ксенексолца. Эльпида порылась в своей сумочке, вытащила паспорт с вложенной цветной фотографией сына с отцом и с гордостью подала подругам.
Подруги, повосхищались и затребовали подробностей.
– Да, вправду, чем они занимаются? – поинтересовалась Ирини.
– Сейчас вместе с Георгисом занят ремонтом и обустройством большого дома, который недавно купил.
– А дочь?
– Дочь берет частные уроки вокала. Поет не хуже матери.
Ксенексолца радостно улыбнулась:
– Кто бы сомневался… А сама Настя?
– Собирается петь в ресторане Слона и на русском и греческом. Он ей прилично будет платить.
– Еще бы!
– Кума моя, как всегда, молодец! Она и в Греции не пропадет, – уверенно отметила Ирини.
– Генерал говорил, что Слону помогли открыть ресторан его родственники из Салоник.
Эльпида кивнула:
– Да, он, правда, сейчас в долгах, как в шелках, но не теряет духа и собирается вскорости разбогатеть. Вот так.
– А сама, ты, Эльпида, учительница, что ты там будешь делать? – спросила Ирини.
– А что я? С годик посижу дома, пообустраиваю свою квартиру, выучу эллинский язык и найду себе работу, хоть и в детсаду. Без детей мне – скукота!
– Да-а-а…
Подруги, зная, как она любила свою работу, посмотрели на нее с искренним сочувствием.
На столе, кроме всего, появилось вино. Хозяйка быстро разлила его в граненые стаканы.
– Ну, ладно девочки, давайте выпьем! – подняла стакан Ксенексолца. – Давайте выпьем за всех нас, за Осакаровку, с которой прощаемся! Может, даст Бог, приведут наши дороги сюда когда-нибудь.
Все звонко чокнулись.
– Ну, а пока – прощай, Осакаровка! – с чувством сказала Ксенексолца и пригубила вино.
– Прощай! – вразнобой повторили за ней подруги. Эля, выпив свое вино залпом, отставила стакан и посмотрела на Ирини. Та вертела в руках свой стакан. В глазах у нее стояли слезы.
Вернувшись в Джамбул, Ирини принялась распродавать все, что можно было продать, остальное раздала. Через месяца два дом был куплен родственниками соседей. Ирини положила деньги на сберегательную книжку. Мебель у нее купила за совсем дешево подруга Агапи. У нее, кстати, с недавних пор завелись денежки. Во-первых, подросли трое старших детей, пошли работать. Мама большого семейства в последние годы, благо, дети усердно помогали, зарабатывала плетением кладбищенских венков: научилась у покойной тети Сони и Ирини.
Как тяжело было расставаться с домом, в котором Ирини прожила больше двадцати лет! И палисадник и огород и виноградник, все это плод ее труда, ее рук. Вот три высоченные яблони, длинные ветви которых шумят при малейшем ветерке. Они посажены в первых приезд мамы Роконоцы. Одна из них посажена руками семилетней Наташи. Боже, как давно и, как недавно это было!
Вот огород, на котором она выращивала килограммовые помидоры, баклажаны, любимые лахана, фасоль. Как огород спасал ее детей от голода, особенно в то лето, когда Савва три месяца гулял на Кавказе! Ирини долго смотрела на родной виноградник, даже погладила шершавые лозы. Ирини впору поклониться им в пояс, потому как виноград был многие годы единственным источником хоть какого-то дохода в ее семье. На деньги, вырученные с продажи винограда, были куплены и буфет, и диван, и ковровые, красные с полоской по краям, дорожки, и стиральная машинка, и холодильник. А, как он помог, когда Наташа поступала в институт! Не будь виноградника – не видать бы дочери высшего образования. А, где б она взяла деньги на взятку? Это уже, когда Женя пошла учиться, появились лишние деньги благодаря похоронным венкам, которые она плела днями и даже, случалось, ночами.
На прощанье Ирини обошла весь дом. Вот дверь в детскую комнату. В ней выросли ее три дочери. Разлетелись ее повзрослевшие птички… А это их с Саввой спальня. После его бегства из семьи, она предпочитала спать в зале на диване: удобно было там отдыхать, смотреть телевизор, и засыпать под телепередачи.