– Мама, а как мы вернемся, девчонки будут за малышами смотреть, а я все-все дома переделаю, – обрадовался ее разрешению Федор и, вдруг, быстро предложил:
– А может нам всем вместе собраться и поехать к деду Билбилу? Ведь давно уже не виделись.
Федя опять просительно заглядывал в лицо матери.
– А, скотину на кого? – Роконоца укоризненно покачала головой.
– Мам, ну попросим соседку тетю Кицу… Всего-то на три дня!
– Непе (парень), мне не до поездок. И без того тошно. Вот вернется ваш патера, тогда и будем с ним разъезжать, Бог даст.
И сын, и дочери опустили глаза. Им стало неловко за свои маленькие радости.
Мама спустилась во двор, ее ждали бесконечные дела. Дети принялись за работу тоже. У каждого из них, кроме двух младших – трехлетнего Панджелико и полуторагодовалого Ванечки, были свои обязанности.
Ирини в этот день летала. Мысли о поездке воодушевляли ее безмерно. Как она любила папуку Билбила и его внука Алексиса, не передать никакими словами! Была б ее воля она вообще жила б там, где они. Так случилось, что с Алексисом у нее сопряжено самое сильное впечатление, которое она пережила, не говоря уже о разных приключениях, которые они себе устраивали, но самое главное и незабываемое – это их первое посещение кино. Устроил его дед Билбил со своим старшим внуком, Костасом, который недавно только начал работать на какой-то городской новостройке. Иринин старший брат, Федор, иногда заезжал к нему после того, как расторгуется на местном базаре овощами и фруктами, а иногда яйцами и молоком, то есть всем тем, чем отец с матерью почти ежевечерне загружали телегу для торгов в Сочи. Ранним утром Федя садился впереди, понукая рыжую кобылу Смирну, а сонная Ирини тряслась в самой телеге, что ей очень нравилось.
Встретились они с дедом вот так однажды, в воскресный день на Сочинском базаре. Добрый и обаятельный, всеми любимый его внук, Костас, купил каждому билеты в кино. Фильм был немой, но там двигались живые люди и что – то говорили. В какой-то момент Ирини даже испугалась, ей показалось, что лошади со стены движутся прямо на нее. Она вся сжалась, ухватила за руку Алексиса, пригнулась, со страхом оглянулась на сидящего рядом деда, но нет, пронесло. Лошади проехали куда-то в сторону. Ирини с Алескисом ничего в том кино не поняли, но были просто потрясены. Они оба помнили, что с началом сеанса, они никого не видели и не слышали около себя, смотрели в четыре глаза с открытыми ртами. Все их внимание было там, впереди, на большой белой квадратной тряпке, висевшей на стене. Они, еще совсем малыши, как бы сами перенеслись туда. Федя позже в двух словах объяснил суть фильма. Ирини с Алексисом в тот день только и говорили о своих впечатлениях. Ирини очень жалела, что Кики не пришлось сходить в кино. Ее, как всегда, оставили дома присматривать за двумя младшими братьями. Ох, она и обиделась, как узнала, что кино смотрели без нее. Старший брат нередко бывал в Сочи, и про чудо – кино рассказывал не раз, и ей очень хотелось самой посмотреть, что это такое.
– Все, все уже смотрели кино, одна я только и делаю, что дома сижу и нянчу детей, – говорила она дрожащим голосом, еле сдерживая слезы.
– Где же все, неучи (девочка)? – успокаивал ее отец, – спроси соседей, Ксенексолцу, например. Она еще ни разу не была. И вся ее семья тоже. А ты вот, в следующую поездку Феди, обязательно посмотришь. Поедешь с ним вместо Ирини.
– Когда это еще будет? Теперь уже конец лета, все овощи распродали, вы теперь не скоро поедете, – Кики недоверчиво смотрела на отца, а у самой уже радостно заблестели глаза.
– Поедем, поедем. Вон сколько у нас подсолнухов созревает. Поедешь, будешь продавать семечки.
– Да не переживай, сеструха, это еще не самое хорошее кино. Скоро обещают еще лучше показать. Мы с тобой посмотрим «Цирк», – Федор подмигнул ей. – Очень интересное кино про негритенка.
– Откуда ты знаешь? И что такое негритенок? – шмыгнула носом Кики.
Федя смешно оттопырил губу и еще раз всем многозначительно подмигнул:
– А я все знаю. Вот слушай и запоминай: негритенок, это черный ребенок из Африки. А Африка, это такое жаркое на земле место, целая страна, где живут черные люди, негры.
Видя обиженный взгляд сестры, добавил почти скороговоркой:
– Про новое кино знаю, потому что друзья для этого есть, сеструха, они рассказывали, вот и знаю.
– И я с ней поеду, – прозвучал непривычно тихий и просительный голос Ирини. Уж очень ее хотелось еще посмотреть кино.
Отец засмеялся, прищурил глаза:
– А тебе что там делать, маймун? На черного человечка хочешь посмотреть?
– Никакая я не маймун! – Ирини не нравилось, когда ее называли обезьянкой. – Буду помогать Кики продавать семечки.
– Ну, что ж, хитруля, посмотрим на твое поведение, – отец ласково потрепал ее пышные, выбивающиеся из косы, волосы. – Иди лучше заплети косу потуже, а то выглядит твоя голова лохматой. Ты же не хочешь быть маймун.
Ирини беспрекословно повиновалась. Через две минуты, заново переплетенная коса, легла посредине спины до самого пояса. К ее большому сожалению, она не была такой толстой, как у Кики, обладательницы не пышных, но тяжелых, густых черных волос.
Поистине, две сестры были совершенно разными, что внешне, что по характеру.
Так и не пришлось бедной старшей сестре посмотреть тогда вожделенное кино. Через несколько дней их отца посадили в тюрьму.
Ирини, что с греческого означает «Мир», родилась на свет в живописном поселке Юревичи, в горной местности Хостинского района, в километрах тридцати от Черного моря. Небольшая долина, в которой расположился их поселок была окружена почти со всех сторон величественно высокими горами Западного Кавказа, с почти всегда заснеженными, сияющими на солнце, вершинами. Густой смешанный лес кишел разнообразными дикими животными. Глубокая и быстрая безымянная река несла свои светлые, чистые воды в Черное море. Ирини любила свой поселок, да и немудрено: невозможно было не полюбить такое место, живя в окружении красавицы – природы! Для маленького человека, пожалуй, даже не это главное, а то, что ощущал он себя здесь своим, и все здесь для него было свое, родное, и все здесь у него ладилось. Ирини все любила: и горы, и лес, и речку, и дом свой, и отца, и мать, и братьев, и сестру, и соседей, и их собак, и кошек. У нее не было слова «не люблю». Любила она и свое имя. Почему-то оно не звучало уменьшительно. Потому как, разве можно было заменить объемное слово – «Мир», такими словечками, как «Мирок» или «Мирочка». Нет, конечно! Так, что имя у Ирини было редкое и неизменяемое. А все остальные в их семье, как и многие другие греки в их греческом поселке, имели двойные – тройные уменьшительные имена или прозвища. Старшую сестру Кириаки, звали не иначе, как Кики. Брата Павлика, звали, или Паника, или Панжелико. Отца звали Ильей, но мама называла его Лией или Илией. А саму маму отец попеременно звал то Наталией, с ударением на букву «и», то Роконоцей.
Почему Роконоцей? Это особая история, связанная с местечком Рокон, недалеко от портового города Трабзон в Турции, где она жила в детстве. Ирини не раз слушала рассказы взрослых о ненавистных турках, которые завоевали земли греков еще при прапрапрадедушках, когда Греция, вдруг, стала подчиняться страшным, как они представлялись Ирини, головорезам – туркам. А главный город православных, Константинополь, стал исламским Истамбулом. И верили турки не в Христа, а в Аллаха. Ей, вместе с братьями и сестрой, часто приходилось слушать рассказы взрослых о безжалостных, свирепых янычарах, кровавых сражениях с ними на Патриде- Родине греков, о тяжелой неволе на туретчине. От одной мысли, что кто-то может заставить ее молиться какому – то другому Богу, Ирини было не по себе, страшно, даже жутко. Турки казались какими-то звероподобными людьми, которые легко мучают и убивают других. И какое счастье, что ее дедушки сумели сбежать из Турции в Россию!
Здесь, на новой православной родине, юревичский народ с трудом говорил на русском языке, потому что поселок был чисто греческим и в местной школе обучение велось на их родном языке. Некоторые взрослые, как, например, ее папа-Илья Христопуло и его братья, неплохо разговаривали на русском. Особой нужды знать его не было: им приходилось иметь дело, в основном, с односельчанами. Почти все Юревичские греки работали на своих полях и огородах, пасли на пашнях свой скот. С наступлением весны начиналась для всех тяжелая работная пора вплоть до глубокой осени. Зато сельчане выращивали все, что возможно было посадить в землю. Они ни в чем не нуждались. Конечно, были две – три семьи ленивых, но и они голодными не оставались. Правда, никто их не уважал. Не работать, быть ленивым, считалось грехом и позором высшей степени. Поэтому даже малые дети старались помогать страшим на совесть и никогда не жаловались на усталость.
Люди умели, что называется «пахать», но было здесь же, во время работы, место песням, частушкам, шуткам и прибауткам. По крайней мере, хозяйки соседских четырех огородов всегда находили возможность переброситься веселыми словами, завести песню, а, если надо было, то и помочь друг другу. Веселая была жизнь! Ирини любила бегать вместе со своими братьями, особенно, с Алексисом, по каменистым тропинкам родного поселка. Пройдут годы и десятилетия, но Ирини всегда будет помнить то щемящее чувство любви ко всему тому, что ее окружало в мире детства. Как она любила эту быструю речку, которая разворачивалась прямо около их садов и зеленых огородов, полных самых разных фруктов и овощей! А эти, сначала прозрачные, а дальше густые леса на ближних высоких горах вокруг их поселка и соседской Лекашовки, население которой тоже составляли в основном греки. Каштаны осенью обсыпали добрую половину леса. Христопуло, как и остальные селяне, собирали их мешками, сами ели его в сыром, вареном или жаренном виде, а также скармливали ими скотину. Ирини обожала жареные каштаны. А как было здорово ходить по грибы всей семьей! У Ирини много друзей среди пацанов и девчонок, любимая же подруга Мария Триандафилиди, дочь Ксенексолцы, жила по-соседству. Они вместе с ней ходили пасти коз и свиней. Ох, и боевыми были подружки! Ничего не боялись! Ни собак, ни змей, ни даже волков: в руках большая палка, ну, а при особых слу