Все дело усугублялось тем, что Настин красивый голос окреп, зазвучал так, что ни один концерт без нее не обходился. Кроме того, теперь она аккомпанировала не только себе, но и всем желающим. Неизвестно, чем бы это все кончилось, но на горизонте появился Саша Власин, родственник папиного друга, служившего в Караганде. Капитан Ахтареев был рад звонку фронтового друга, сообщившего о направлении его юного племянника Власина Александра работать в Осакаровке. Друг просил помочь Александру с жильем и быть ему наставником на первых порах. Ахтареев сам встретил нового сотрудника, привез к себе домой. Стол Нелля Ивановна накрыла так, как умела только она. Особенно приглянулись молодому лейтенанту розовые поджаристые пирожки, на которые он и налегал за все время застолья. Андрей Петрович заметил некоторую заносчивость в суждениях лейтенанта, но он отнес это к молодости и отсутствию жизненного опыта. Заметил он также, каку гостя блестели глаза, когда обращался к Насте. Воспитанная же капитанская дочь вела себя вежливо и приветливо.
Как раз через два месяца Настя закончила школу и поступила в Карагандинское педучилище. В начале осени, после настойчивых ухаживаний, еженедельных поездок в Караганду, Александр сделал ей предложение. К этому времени, он сумел проявить себя рьяным и исполнительным работником, качество, которое очень ценил капитан Ахтареев. Ему нравилось, как по-первому, что называется, звонку, Власин вскакивал на своего потрепанного черного железного коня – мотоцикл с люлькой и мчался на место происшествия по грязи и бездорожью, неизменно оказывался на месте раньше всех. Не успел лейтенант заступить на свою должность, как сумел раскрыть несколько бытовых краж, краж по месту работы и получить благодарность от начальства за оперативность. Так что, как будущий муж для дочери, он был вполне подходящим кандидатом. Жена сначала была против: слишком молода была дочь, кроме того, она боялась, что Настя бросит педучилище.
В конце концов, учитывая влюбленность дочери и то, что мужчины в послевоенное время были нарасхват, родители дали свое благословение с условием, чтоб Настя продолжила учебу, приезжала бы к мужу на выходные. А новоиспеченный муж, само собой, переедет жить в дом Ахтареевых. Таким образом лейтенант Власин, который явно был парнем не промах, буквально со школьной скамьи увел Анастасию под венец. То есть, конечно, в церкви они не венчались, об этом тогда и думать было нельзя. Тем более, что отец и жених Насти были на государственной службе. Милиционеры тогда были значительными фигурами в жизни города и села. Свадьбу справили в Караганде в доме дяди Власина. Родители Александра умерли еще в войну. Два старших брата Александра тоже работали в органах. Они грозились, что скоро из поселка их младший будет переведен на работу обратно в родной город. А отца Анастасии перетащат в Караганду в ближайшие же месяцы.
Но у Андрея Петровича были другие планы. Шли годы, когда вся страна, распевая песню «Здравствуй земля целинная, здравствуй дорога длинная…»., ехала в Казахстан поднимать целину. Весной на новые целинные земли собралась и чета Ахтареевых. Как Настя не отговаривала отца – он был зачинщиком переезда – родитель не сдавался. Даже слезы мамы Нелли, не желающей расстаться с дочерью, не помогли изменить его твердого решения: надо было помочь стране, строящей социализм, и Андрей Петрович считал своим долгом быть там, где трудно. Это была одна из причин почему капитан милиции, Ахтареев поспешил выдать дочь замуж. Теперь незачем было беспокоиться о ней, и можно было ехать навстречу новой жизни, куда призывала родная Коммунистическая Партия.
Вскоре молодые Власины получили от родителей Насти письмо, извещающее, что у них все в порядке. Андрей Петрович работал милиционером в колхозном поселке «Покровское», около города Акмолинска, а мама Нелля – медсестрой, а также при нем – за секретаря. Живут пока в палатке, как и все, а работают в вагончике. Народу наехало много, со всех концов Советского Союза. У них появились новые друзья их возраста и совсем молодые, приехавшие по комсомольским путевкам. Кругом слышится музыка – у них два радиорепродуктора. Трактора и машины гудят с утра до ночи и даже всю ночь. К зиме строят наскоро жилье, может успеют, потому как уже конец лета.
– Ничего себе устроились, твои родители! – удивился Саша, прочитав письмо. – А что же они будут делать, когда зима придет?
– Не знаю, – расстроилась Настя, – письмо как будто оптимистическое. Папа с мамой рады, что там собралось много хороших людей со всех республик. Ему не привыкать работать с людьми разных национальностей. Много коммунистов. Он же пишет, что к зиме обустроятся получше.
– Да-а-а, там сейчас не соскучишься… Ну, Петрович дает! – задумчиво произнес муж, – может и нам туда податься? Молодежи там – хоть отбавляй. Не то что здесь – одни греки, немцы, да чеченцы. Все лопочут на своем языке. Все заняты своими делами, нигде не собираются. Русских раз, два и обчелся. Скука…, – Саша потряс письмом перед собой: вот где жизнь кипит! Он повернулся, чмокнул в щеку жену, сел на стул, сцепил руки на колене, и уставился на Настю пронзительным взглядом.
– А что, давай махнем туда, куда-нибудь в поселок недалеко от твоих родителей, – вдруг, озорно подмигнув, предложил он, – серьезно, Настюша, давай, а?
Настя видела, как загорелись его глаза. Она неуверенно пожала плечами.
– Буду также работать милиционером, – продолжал он, – а ты помощником при мне, точно, как твои родители. Разве плохо? – как бы сам себя спросил он и выжидающе посмотрел на жену.
«Было бы не плохо, – сразу подумалось ей. Жить рядом с родителями – ее мечта, но…что-то – но»
– Да, было бы неплохо, – заражаясь его энтузиазмом согласно кивнула она, я так соскучилась за папой с мамой.
Настя, и в самом деле, первое время так точила слезы по ним, что Александр уставал ее успокаивать.
– Мне кажется, что, если б я уехал, ты б так не страдала, – сердился он и хмуро напомнил:
– Ты, милая моя, ты совсем забыла…
– Что?
– Тебе ж рожать зимой. Не так ли?
– Ох да… – беременность наступила полтора месяца назад, и Настасья еще не привыкла к своему новому положению.
– А там не то, что больниц, но и докторов небось нет, – продолжал раздумчиво потирая свой лоб, Александр.
– А мама, медсестра… Может напишем папе, спросим, – слабо предложила она.
– Да, нет. Отпадает. Вот родишь, а там посмотрим, – он отечески – любовно погладил ее плечи, прижал к себе, – кукла моя, не хочу никаких неожиданностей!
Настя не любила, когда муж называл ее куклой.
– Саша, опять я кукла?
– Ну, Настюша, я ж хочу этим подчеркнуть, как ты хороша у меня, как красива!
– Но «кукла», звучит как-то гуттаперчиво, не натурально. Пожалуйста, не зови меня так.
Муж ее крепко обнял, поцеловал макушку головы:
– Хорошо, ты только скажи мне, как ты хочешь, чтоб я называл тебя?
Настя повела плечом, отодвигаясь от него.
– Саша, ну не балуйся. Опять подшучиваешь?
– Нет, же, радость моя, я на полном серьезе. Кстати, я в самом деле хочу с тобой серьезно поговорить.
Настя повернулась к нему встревоженно. Лицо выражало внимание и любовь:
– Да, конечно. Что-то случилось?
– Тебе надо взять академический отпуск.
– Как? Сейчас? – в глазах Насти мелькнуло недоумение.
– Конечно, не прямо сейчас, а с нового учебного года.
– Но ведь у меня маленький срок, можно было бы ездить…
– Громыхать в этих переполненных поездах, невесть кто там ездит. Столько уголовников кругом. Зачем тебе все эти страхи? Я ж не предлагаю тебе бросить училище. Родишь, подрастет дитя, переедем в Караганду, вот тогда учись сколько тебе заблагорассудится, хоть институт заканчивай.
Настя хотела что-то сказать в свою защиту, но Александр прижал ее к себе, прижался к ней.
– Вон иди поработай лучше в школу, сама говорила, что тетка зовет и без всякого педучилища. Учителей – то не хватает. Возьмут тебя за милую душу, не сомневайся.
Краем глаза он видел, как навернулись у жены слезы, но она улыбалась. Александр был доволен: сумел убедить жену легко и просто. И как хорошо, что она так уступчива.
Дед Самсон в последнее время еще больше сдружился с соседом – немцем, огромного роста, с большими оттопыренными ушами, стариком-ровесником, Фогелем Дитрихом Ивановичем, жившего до ссылки с семьей в приволжском городе Энгельсе. С ним они бесконечно обсуждали свое прошлое, настоящее и будущее детей и внуков. Оба строили большие планы на подраставших внуков.
Самсон, однако, не был уверен за судьбу толкового Альберта, внука старика Дитриха: все-таки фашистская национальность, но вот про греков был уверен: еще немного и им разрешат вернуться в родные места на Кавказ. И тогда он покажет Митьке всю красоту Черноморского побережья, где в каждом поселке и городе у него когда-то были родные – далекие и близкие, а также просто друзья. Ведь должен же хоть кто-то там остаться. Он не мог дождаться того момента, когда бы показал им своего внука, похвастаться каким он стал красавцем, умницей: как никак хорошо учится, пойдет дальше учиться. В будущем он видел Дмитрия никем иным, как учителем или бухгалтером. Самсон часто думал, а не взять ли ради внука русский паспорт, зачем ему этот вид на жительство? Из-за него они, греки, так натерпелись!
Он хорошо помнил, как соседка Калиоки, жена друга Кирьяка, посаженного из-за паспорта, дала денег односельчанину Василию Магиропуло, чтоб тот выправил греческие паспорта на выезд. Там на каждого грека был свой номер, под которым он значился. Что-то там не получилось, и она поехала в Москву сама, в управление внутренних дел за визой. Но опять ничего не получилось, зато ей посоветовали отказаться от греческого вида на жительство и взять советский паспорт. С ним можно было, по крайней мере, передвигаться по всей стране, а не только по району. Она так и сделала. Кирьяка ее, наконец, через восемь месяцев выпустили из тюрьмы. После этого многие, по ее примеру, избавились от греческих синих книжечек с видом на жительство. Для него, Самсона, поменять свой паспорт на советский было своего рода предательством своей Патриды, древней Эллады. А вдруг его внуки или правнуки захотят туда вернуться?