времени, когда она с Марией-Ксенексолцей и пацанами затевали на нем самые разнообразные игры. Она, Митька Харитон и Мурад всегда оставались лучшими игроками. Слон был немного неповоротлив и толстоват, Иван слишком худ, слабоват, Генерал тоже. Зато оба они были очень цепкими, гибкими. Они прекрасно играли в лямбду. Генерал свободно и залихватски подкидывал ногой свою мохнатую особенную лямбду до пятидесяти раз. Все пацаны были мастерами игры в альчики. Ирини сама помогала братьям выбирать суставы костей из свиных ножек, вываренных и уже отделившихся от мяса для холодца после того, как бывала заколота очередная свинья. У Генерала и брата Харитона их накопилось со временем внушительное количество. Что и говорить – не скучали. Работали много и тяжело, но и отдыхать не забывали. Шутили, подзадоривали друг друга, собирались на танцы. Как сил хватало-непонятно? Молодость есть молодость!
С восемнадцати лет Кики, как старшей и уже заневестившейся, покупали иногда одежду, и она бережно складывала все в сундук и очень редко надевала обнову. Зато шустрая Ирини, улучшив минуту, стянет, бывало, юбку или кофту, (особенно она была неравнодушна к обуви) и пойдет на танцы, которые устраивались односельчанами каждое воскресенье. А уж как Ирини танцевать любила! Вот где она по-настоящему отводила душу! Сколько Кики с ней ругалась из-за своих обнов, сколько младшая сестрица обещала, что не будет притрагиваться к ее нарядам – бесполезно – все повторялось опять и опять.
– Кики, ну ты же ведь все равно не надеваешь их, дай же мне пофорсить, – кричала Ирини, убегая от разъяренной сестры в очередной раз.
– Не твое дело! – кричала в ответ Кики, – я знаю, когда и что мне одевать. Так они повзрослели и обе заневестились. Ирини, кровь с молоком, не по годам выглядела взрослой. Кики же выглядела моложе из-за своей смуглой бледности и худобы.
Неожиданно Кики слегла с диагнозом «желтуха» в тяжелой форме. Два месяца лечения ничего не дали. Обессиленная Кики опять ждала смерти. Однажды, старая санитарка посоветовала Роконоце:
– Найди у кого-нибудь в голове вшей и пусть больная съест с едой. Три штуки достаточно, чтоб человек оклемался от желтухи.
Удивленная Роконоца подумала, что она подшучивает над ее горем и, поджав губы, скорей ушла от странной советчицы. Но на следующий день, санитарка проявила настойчивость:
– Роконоца, я тебе серьезно говорю. Не побрезгуй советом. Спроси у людей: я свою внучку так спасла.
Роконоца остановилась, недоверчиво глянула в глаза. Кажется, женщина хочет искренне помочь.
– А где же я найду вшей?
Санитарка подошла к ней поближе:
– Ну, этого добра долго искать не надо. Сходи к казахам.
Казахов в Осакаровке было раз два и обчелся. Никого, кроме милиционера – казаха, Туребека Сулеймановича, Роконоца не знала. Пошла с Ксенексолцей к нему домой. Когда жена поняла, что от нее хотят, с порога погнала их матом на ломаном русском. К счастью, вернулся как раз с работы Туребек и, узнав в чем дело, приказал найти и дать. Ну, сварила Роконоца борщ с «начинкой», принесла. По глупости предупредила больную, а она ни в какую не поддалась на уговоры. Ее воротило от одних разговоров об этих гадких насекомых. Так и ушла Роконоца. Панна Николаевна, главврач, сама уговаривала попробовать это средство, иначе верная смерть. Даже выдала склянку с крышкой, чтоб вши не сбежали. Последний раз опять подступила Роконоца с уговорами, но Кики не соглашалась. В конце концов мать расплакалась: лицо ее некрасиво искривилось, рука беспомощно прикрывала плачущий рот. Заглушая свои непрошеные всхлипывания, она пошла к двери:
– Ну и умирай! Я больше ничего для тебя не могу сделать.
Страшно, когда мама плачет. Сердце Кики больно сжалось и застучало, к горлу подкатил ком. Губы сами прошептали:
– Ладно, мама. Я согласна съесть эту гадость. Закатай их в маленький хлебный мякиш. Я его проглочу и запью водой.
Снова пошли Роконоца с Ксенексолцей к милиционерше. На этот раз она была благосклоннее и выискала в дочкиной голове пять крупных симпатичных кровососов.
Да… Великая все-таки сила – вши. Благодаря им Кики довольно быстро оправилась и после болезни и вскоре вышла замуж.
Слишком тяжелую болезнь ей пришлось перенести и, несмотря на свою красоту, она была, по мнению Роконоцы, незавидной невестой. Любой семье нужна была здоровая работница. Какая же Кики работница? Худющая и болезненная. Сможет ли она и корову подоить, навоз вычистить, пойла наварить, потом тащить его в огромных ведрах? А стирка в огромных корытах – одной воды сколько надо натаскать. А уборка, а готовка? Надо пять таких Кики, чтоб ежедневно управляться с таким объемом работы. Ей уже было девятнадцать, по общепринятым меркам – давно пора замуж. В ее возрасте Роконоца уже имела двоих детей. Так, что, боясь, что такую худобу больше никто не возьмет замуж, первому же жениху Роконоца дала согласие на свадьбу. Кики не успела оглянуться, как оказалась невестой. Мама и не подумала спросить ее мнения о женихе. А ведь Кики нравился совсем другой парень. Правда, за него бы ей никто не разрешил выйти замуж так как паренек был «аспрматенос» – русским.
Погуляли на ее свадьбе. Жених оказался красивым кучерявым парнем. Мало кто его знал: он был из соседней Юревичам Лекашовки: их семья переехала туда из Ставрополья и как раз угодила на высылку. Жених, Илья Чикириди, явно форсил в почти новом черном костюме – просто диковинка для ссыльного обносившегося народа, раздавал деньги детям, говорил какие-то речи. Еще была середина свадьбы, а он еле держался на ногах, выпячивал губу и силился что-то сказать. Мать Ильи и старший брат, Гоча, сдерживали его, пытаясь усадить упиравшегося жениха на стул около невесты. Красавица Кики испуганно смотрела на эту картину, стараясь прикрыться белой полупрозрачной, тюлевой фатой. Краска стыда заливала ей щеки. Глаза ее были опущены, длинные ресницы подрагивали, но она держалась: рядом были братья, сестра и мать. Гости говорили много хорошего в адрес невесты и желали молодым счастья, здоровья, богатства и детей. Илья во время этих пожеланий поворачивал свою хмельную голову и пристально разглядывал невесту так, как если б никогда до этого ее не видел. Потом удивленно крутил головой, отворачивался и опускал курчавую голову. Свадьба Кики была одна из первых в ссыльной Осакаровке. Почти все греки поселка побывали на ней. Если не были приглашены за стол, то просо стояли в стороне, окружив сидящих за грубо сколоченными столами и покрытыми разными скатертями собранными, как и посуда, со всего поселка. Табуреток не хватало, поэтому в качестве сидений для гостей вокруг стола набили на низенькие столбы широкие доски. Гости ели вареную картошку в мундирах, селедку, винегрет, хлеб и пили мутную, приторную брагу, которую разливали ковшами в граненые стаканы прямо из алюминиевых больших фляг. Люди пели и танцевали, не жалея горла и ног.
Веселись от души. Те, кто наблюдал свадьбу стоя, тоже активно развлекались песнопениями и танцами, а некоторые посмелее и понаглее, подбирались со своими кружками и набирали брагу из фляг сами. Уже и туфлю невесты украли, уже уплатили за нее дружки жениха и туфлю вернули назад, уже были сказаны приветственные речи всеми желающими родственниками. Роконоца утирала слезы концом косынки. Хмельной дядька Мильдо одергивал ее, подмигивал Кики и ободрительно улыбался. Его дочь Элени была кумой и сидела рядом с невестой. Кики ниже опускала голову. Стеснялась. Веселая, упитанная младшая сестра Ирини то и дело подходила к ней, что-нибудь поправляла, сообщала последние свадебные известия, играла еле заметными ямочками щек и уходила с подругами. Кики завидовала ей: «Хорошо ей. Целая деваха, а до сих пор играет в детские игры. И хоть бы хны. Свободная птица. И почему она в ее возрасте так не бегала, как салахана? А когда ей было? Все убирала, да смотрела за детьми. Теперь вот замуж. Что ее ждет в новой жизни?»
Кики остро пожалела себя. Слезы навернулись на глаза. Ирини опять подскочила к ней.
– Ты что?
– Что?
– Глаза у тебя на мокром месте.
– Разве? – Кики сделала вид, что хочет поправить фату. Сестра уже встала так, что никто не видел ее лица. Быстро смахнула сестре слезы своим платочком.
– Откуда у тебя такой беленький платочек, – подозрительно спросила Кики, сквозь слезы.
– А это ж родители Ваньки подарили мне, помнишь?
– А-а-а-а, – как не помнить, улыбнулась многозначительно Кики.
Ирини сделала большие глаза:
– Ну и молодец, что помнишь. Сиди, скоро уже расходиться будут. Устала уже, не-бойсь.
– Устала, – ответила жалобно Кики. Так ей уже хотелось, опереться спиной обо что-нибудь. Уже какой час сидит на этой табуретке. Подошла улыбающаяся Мария:
– А как жених? – спросила она, обращая вопрос Илье. Тот посмотрел на нее, как на чумную, выпятил губу и ничего не ответил. Кики украдкой посмотрела на него. В сущности, она его видела третий раз в жизни. Первый раз – когда сватался, второй раз, когда он приходил к ним домой с братом поговорить по-поводу свадьбы и вот теперь. Сердце ее учащенно билось. Было страшно и вместе с тем хотелось новой красивой жизни, где бы муж любил ее, а она его. Ей так хотелось хорошо зажить с этим симпатичным парнем, всем на зависть, как в ее любимых индийских фильмах с Радж Капуром.
Работать в школе было интересно. Пелагея Степановна, Палаша, как ласково называли завуча школы, вдова с десятилетним стажем, троюродная тетка Анастасии Андреевны, была очень внимательна к ней, помогала везде, где надо и не надо. К Насте относилась трепетно и посвящала во все свои насущные проблемы. Еще больше сблизившись теперь, как коллеги, за короткое время племянница узнала все душевные тайны Палаши: та в свои сорок четыре года была влюблена в холостяка – учителя физики и математики.
– Ну, тетя, Иван Никифорович же косит на один глаз, и даже очки не могут скрыть этот дефект, – удивлялась племянница.
– И этот косой глаз я тоже люблю, – вздыхала Пелагея Степановна, сверкая глазами и печально прижимая руки к груди.