– Ну, много будешь знать, скоро состаришься.
– Ведь знаешь же.
– Я не могу все знать. Знаю только, что проживешь намного дольше мужа.
Эта деталь немного озадачила Ирини и подружек.
– Ну, если ты проживешь восемьдесят, а он умрет в семьдесят, то это ничего, – успокоила ее Ксенексолца.
Распрощавшись с яей Симой, направляясь к станции на поезд, подруги бурно, перебивая друг друга, обсуждали способности старушки, данные ей самим Богом.
Анастасия была довольна своей жизнью. С рождением сына все встало на свои места. Раньше она еще сомневалась, за тем ли человеком она замужем, не ошиблась ли она в выборе? Теперь у нее не было сомнений: красавец муж, любящий отец. Правда, все чаще его не бывает дома, но это уже издержки работы. Не просто быть милиционером, когда кругом воры, преступные элементы, как их называет Саша, одним словом – ссыльные. Настя подумала о том, что, если б ее мама не была замужем за ее папой, то тоже, возможно была бы ссыльной. Хотя и русских ссыльных хватало в их захолустье. Как же тяжело им всем: и немцам, и грекам, и чеченцам, и всем другим. Она вспомнила бабушкиных соседей – греков Харитониди и Христопуло. В какой нищете живут, работая день деньской. Бабушка говорит, еще умудряются и ей помочь, когда просит то забор поправить, то крышу подчинить, то дрова нарубить.
– Такие безотказные люди! Господь меня пожалел. Что б я без них делала? – качала головой баба Нюра. Такие хорошие люди эти греки. Повезло нашему Ваньке с друзьями. Дай – то, Бог, чтоб учились у друг друга только хорошему, – продолжала она, качая на руках и любовно целуя засыпавшего правнука. Настя с улыбкой вспомнила Митю Харитониди. Как он украдкой смотрел на нее, когда она мимо шла с ребенком на руках. И рот забыл закрыть. Как покраснел, когда она оглянулась. «Бедный мальчик, влюблен со школьной скамьи».
Она вспомнила, как сама была влюблена в своего учителя математики. Но тот был уже давно седой, женатый человек, хоть и не старый. Поседел говорят, когда брат на его глазах сгорел в танке. А ведь он тоже ее любил, а иначе почему так много внимания уделял ей? Объяснение вел, глядя только на нее, чаще всего останавливался у ее парты и поправлял в тетрадке ошибки, хвалил тоже, в основном, ее. Собственно, было и за что: с математикой у нее было все в порядке. Тимофей Радионович говорил, что тем, кто занимается музыкой, легче с математикой, есть между этими предметами какая-то взаимосвязь. Объяснил, какая связь, но Настя теперь забыла, какая именно. Девчонки завидовали и говорили:
«И что он в тебе нашел? Вон, Симка, тоже и красавица, и умница, а он нет, только с тебя не спускает глаз. Старый дурак!»
Настя отмахнулась от воспоминаний. Что вспоминать? Ее учитель уже умер. Говорят, под сердцем зашевелилась пуля, застрявшая еще с войны. Жаль… Было в нем что-то, чего ни у кого не было, что-то твердое, несгибаемое и вместе с тем – теплое, родное. Какая-то радиация шла на нее от него, от чего у нее всегда появлялось бесконечное чувство радости. Больше у нее такого чувства не возникало, даже с Сашей.
Настя забрала с рук бабушки, заснувшего Мишутку, положила на топчан, куда проворная бабуля успела застелить свою чистую, коричневую в клетку, шерстяную шаль. Баба Аня (Настя не любила ее называть Нюрой) замесила тесто еще с утра и ждала гостей.
– Пойду, налеплю вареничков, – сказала она и вышла в свою махонькую кухоньку. Настя пошла следом.
– Ну хоть расскажи, какие новости от родителей, – попросила бабуся.
– Они ж тебе тоже пишут или давно не получала?
– Как же, пишут, но редковато. Последний раз написали месяца два назад.
– А я недавно получила письмо. Такое – короткое. О себе ничего не пишут, можно сказать, все больше о моей жизни расспрашивают.
– Ну, и правильно, о тебе, о муже, о дите. Меня тоже, как получаю – расспрашивают обо мне, да о сорванце, Ваньке, да о его отце. Ванька – тот у меня часто бывает, ночует. Друзья-то его рядом со мной живут. Вот загуляется с ними и приходит переночевать. Отец его ругает, что дома не бывает.
Настя знала, бабка гордится, что внук не забывает, помогает, как может. Баба Нюра уже плохо передвигалась, без клюки не ходила даже во двор.
– Хороший у тебя внук, бабуля!
– А тебе он – двоюродный брат, не забывай, Настюша.
– Ну что ты, бабушка, с какой стати я должна забыть. Ванечку я люблю, – задумчивая Настя подняла на нее удивленные глаза.
– Я к тому говорю, что вас двое на белом свете, – назидательно проговорила бабка, – берегите отношения. Ты старшая, от тебя много зависит. А кровь родная – не водица.
– Не бойся, бабушка, я от него никогда не откажусь, не бойся. У меня еще два брата в Энгельсе, помнишь их?
– Ничего я не боюсь, а за вас беспокоюсь. Ну, еще два брата черт знает где, это неплохо, хоть и немцы. Далеко они. Нехорошо, когда родных нет. Вот я сирота, уж нахлебалась горюшка за свою жизнь, – баба Нюра смахнула набежавшую слезу. – Ну, а, как там у тебя с Сашей? – перевела она разговор.
– Все хорошо, баб Аня.
– Хороший муж?
– Хороший. Любим друг друга.
– Смотри, береги любовь-то. Не ругайтесь по пустякам.
– Мы и не ругаемся тем более, что дома он почти не бывает.
Баба Нюра вперила в нее удивленные глаза:
– А где ж его черти носят?
Настя махнула рукой:
– Работы много, не успевает…
– Ну-ну. Много работы. Я его вижу на мотоцикле – часто бывает в гостях у соседей, у Роконоцы.
– Часто?
– Часто, почти каждый день, и ко мне бывает заскочит то поесть, то попить, то еще чего.
– Мне он говорил как-то, что бывает у Христопуло Яши. Но я не думала, что так часто.
– Заходила я как-то к ним, со стариками разговорилась, и он пришел. Роконоца сказала, что они в карты играют, как-то по-ихнему карты называют, – баба Нюра нахмурила лоб.
– Скамбил?
– Точно.
– Он любит скамбил, там на деньги часто играют, а он человек азартный, – пояснила Анастасия и добавила, – терпеть не могу эти карты!
– На деньги? Вот тебе на! Как же можно милиционеру играть в такую игру. Разве можно?
– Ну, он же не во время работы, – засмеялась Настя, – играть в карты, это, к сожалению, не преступление, – добавила она, вытирая об фартук руки. – Пойду проверю, что делает Мишутка.
– Иди, иди милая. Заболтались мы тут, про ребенка забыли. Ты встань у дверей, послушай, а то разбудишь: уж сильно скрипит дверь.
– Надо смазать петли. В следующий раз придет Саша, попроси его.
– Я уже попросила Ваньку. Обещался.
– Ну, как там его учеба, ведь он лодырь еще тот, – спросила Настя, осторожно отходя от двери.
– Да, когда ж ему учиться, когда он целыми днями с друзьями мотается? Среди них есть такой видный паренек – Слон, ну, прозвище такое. И в самом деле – слон, на удивление, крупный парень. Не русский и не грек, кажется, армянин. Иван наш против него совсем тощий.
– У Ваньки русских друзей, смотрю нет, что ли?
– Как нет? Есть. Как его… Жерех Сергей.
– Жерех. Ну, бабуля, вы всех знаете…
– А ты и Сергея знаешь? – удивилась баба Нюра.
Я же в школе работала, вот и знаю всех, кто там учился.
Бабушка уважительно посмотрела на внучку. Кивнула понятливо.
– Ну, а главные его друзья – мои соседи. Яша Христопуло, да Митька Харитониди. Митька этот – не смотри, что черный, как африканец, а парень хоть куда. Глаза – то такие жгучие, а не черные. Вот интересно…
– А какие у него глаза, бабушка?
– Не могу сказать, не помню… Знаю, что не черные, сам черный, а глаза светлые какие-то, зеленые что-ли?
Баба Нюра прервала свои рассуждения: нагнувшись шурудила в кухонном шкафу, разыскивая кринку для молока. Потом, разогнувшись, продолжила, чуть запыхавшимся голосом:
– И худой и длинный такой. Наш Ванька вымахал под потолок, а пониже его будет.
Чуть смущаясь, Настя заметила:
– Не люблю длинных и худых. Мне, конечно, нравятся рослые ребята, но чтоб были плотные, как мой Саша.
– Да, вижу, вижу, что твой Саша свет в окне, – прокряхтела баба Нюра. – Дай – то, Бог! Ты вот что, сказала она вдруг строго, – скажи своему мужу, что Бог не велит в карты играть. Так что, если верите в Бога, надо знать, что это нехорошее дело. Да и ребенка крестить надо. Нечего его нехристем в жизнь пускать. Пора, Настасья! Смотри, сын тебе спасибо не скажет, если не покрестишь!
– Я думала об этом. И Ирини мне говорила. Но не здесь, бабушка, здесь меня знают. Учителям не положено особенно, ведь мы пример для детей.
– Пример, пример, куда вы с этим примером докатитесь? – неудержала свой гнев баба Нюра. Знаешь поговорку: «За что боролись, на то и напоролись»?
Настя вопросительно посмотрела на нее. Та махнула рукой, как на непонятливую:
– Одни словом: когда напоретесь, тогда поймете, да поздно будет.
Выпустив пар, баба Нюра быстро успокоилась:
– Скоро поедете жить в Караганду, смотрите: живите дружно, уступайте друг другу. И о крестинах все-таки подумайте. И чем быстрее, тем лучше.
Бабка еще долго говорила о семейной жизни, давая наставления и всяческие назидания, не замечая, что внучка слушала вполуха, думая о чем-то о своем.
Глава пятая
Свататься к Ирини Христопуло стали с ее шестнадцатой весны. К девятнадцати годам она отказала девяти женихам. И каждый раз, когда сваты уходили ни с чем, она облегченно вздыхала. Куда спешить? И Мария-Ксенексолца с Эльпидой такого же мнения. Если бы хоть кто-то понравился, чтоб сердце заболело, как в кино показывают. И парни какие-то: ни то, ни се.
– Какие несимпатичные мальчишки в нашем классе, – говорила еще в шестом классе разборчивая Эльпида, – Кроме Яшки, конечно, и Митьки-Харитона.
Марика тоже давно не ходила в школу, ей, как и Ирини все было любопытно, что там происходит.
– А остальные, что? Уроды, что ли? – спросила она, иронически взглянув на подругу.
– Ну как тебе, Марика, сказать: ни кожи, ни рожи. Смотреть не на что.