и убоялся. Подумал, ну раз так – придется быть верным мужем. А почему бы и нет? Хотя многие молодые женатые парни гуляли направо и налево. Теперь ему лично это ни к чему. Да и, по правде сказать, не любил он это дело по одной причине: все это было не чистоплотно. А он ведь еще тот чистюля! Если его горбатый нос унюхивал запах женского пота, его начинало поташнивать. Противно все это. Другое дело – чистенькая домашняя жена, принадлежащая только одному тебе.
Пока он размышлял, свадьба шла своим ходом. Спели несколько греческих песен и голосистые сестры Спиридониди. Народ без устали бросался в пляску под любую песню и музыку, потому как не у каждого был дома граммофон с пластинками. Пели греческие песни, танцевали в кругу, ели, пили, говорили, выкрикивали, наказывали любить друг друга, ценить и тому подобное.
Савва довольно бесцеремонно разглядывал гостей, спрашивал у своего двоюродного брата, Аврама, своего дружку, кто есть кто, потому как многих осакаровских он не знал. И все больше поражался красоте и пению Ирининой кумы. Анастасия, и в самом деле, была неотразима в своем цветастом, на темно синем фоне, платье. Ему хотелось пригласить ее на танец, но у греков так не принято. «Ничего, еще не раз встретимся, она ж кума Ирини. Так что все еще впереди. И как можно такой женщине изменять?» – опять подумал Савва, переводя глаза то на Анастасию, то на ее красавца – мужа, холодно наблюдая, как тот, подвыпивший, что-то весело нашептывал жене на ухо, а она улыбалась. Савве казалось, что Александр Игнатьевич вел себя развязно: громко разговаривал, много и громко смеялся. «Ничего, расскажет кто-нибудь твоей жене какой ты гусь, посмотрим каково тебе будет», – неожиданно мелькнула у него в голове мстительная мысль. Савва даже одернул себя: «Что это я? Какое мне дело? Ну изменяет… Мужики все гуляют от жен. Большое дело…».
К сожалению, Анастасия Андреевна ушла раньше всех. Подошла извинилась перед женихом и невестой: ее ждал ребенок и ей пора было домой. Муж оставался. Пусть повеселится. Пока она разговаривала с ними, а потом выходила, Савва заметил: не одна пара глаз провожала ее. Смотрел ей вслед и Митька-Харитон. Всю свадьбу он злился, что он салага, по возрасту не может даже подойти к ней, как это делали другие женщины и мужчины. К тому же он – бывший ученик. Хотя его одноклассник, Эммануйлиди Пантелей, не постеснялся пригласить свою бывшую учительницу потанцевать вальс под «Амурские волны», пока ее муж – милиционер танцевал с мачехой Ваньки Балуевского. Харитон, как бы участвовал в общем разговоре с дружками, но боковым зрением не спускал с нее глаз. Когда она вышла, он подумал о том, как было б здорово, если б он был не здесь, а там, на улице и шел бы ей навстречу. Он бы поздоровался, она б ответила и, может быть, спросила, как его дела…
Гуляли до утра. Братья Ирини почти не пили браги, так как следили за поведением буйного Кикиного мужа. Тот дважды порывался по дебоширить, но его быстро усмиряли: уводили из-за стола. На третий раз, скрутив ему руки отвели домой и оставили в стельку пьяного на кухонном топчане, откуда, как он не порывался, уже не мог встать и через две минуты захрапел. Народ веселился до первых петухов. Последними со свадьбы ушли Слон, Иван и Митька-Харитон.
Для Ирини началась новая, семейная жизнь. Брат, Яшка-Генерал, перевез кое-какое ее барахлишко: две новые перовые подушки, старый матрас, покрывало: иметь покрывало было настоящим богатством, его себе купила Наталия-Роконоца перед самой свадьбой дочери; две простыни, кастрюлю и четыре тарелки, столько же граненных стеклянных стаканов, а также поварешку подарила сестра. Люди подарили немного денег и по мелочи кое-какие вещи. Мария, ее кума, подарила белую шерстяную шаль в ярких цветах – давнюю Иринину мечту. И где только подруга ее приобрела? Эльпида подарила симпатичный большой эмалированный чайник белого цвета. Братья подарили по мешку семечек и муки. Самый дорогой подарок сделала ее крестная, мать Ксенексолцы – новенький блестящий сепаратор. Вот и все, не считая ее скудной одежды, среди которой самой дорогой вещью являлось ее тонкое новое пальто на осень и весну. Зимнего пальто не было: ходила в стеганной фуфайке. Был еще полинялый прорезиненный плащ. Но и всему этому она была рада: у других и того не было. Дом у братьев Александриди был побольше Ирининого. Больная мать лежала не вставая, она делила комнату с дочерью Аней. Вторую комнату занимали братья. Митька, кстати, дома почти не ночевал: неделями жил у своей русской зазнобы Муси-Маруси. А Федор часто ездил по командировкам на МТС-овском новеньком грузовике. Младший брат был очень симпатичным, хорошо сложенным, одного роста с Саввой. Их средний брат, Митька – чечен был невысокого роста, плотного телосложения. Через два месяца после Саввиной женитьбы, Митька переехал насовсем к Мусе в Шокай, так как та объявила ему, что ждет ребенка. И мать, и братья с самого начала отговаривали его от этой связи с русской, но тот и не подумал их послушать: решать он привык по-своему с детства, один отец был для него когда-то авторитетом.
Первое, что понравилось Ирини в доме мужа было то, что свекровь ее, Наталия, тезка ее матери, оказалась чудной женщиной. С ней можно было обо всем говорить, не осторожничая и не думая о каких-то последствиях. Когда к ним, в одно из воскресений, пришла в гости кума Настя Власина с Мишуткой (летние каникулы еще не закончились, и Настя приехала навестить бабу Нюру), свекровь так приветливо разговаривала с ребенком, что тот очень быстро освоился в чужом доме. Савва тоже был – сама чуткость: посадил ребенка на колени, угощал леденцами, учил играть на губной гармошке. Так, что Миша так ни разу не захотел пойти на ручки к самой крестной. Еле уговорила, пойти с ним посмотреть маленького теленочка в сарае, пока Савва показывал Настасье огород и пристройку. Потом Анастасия засобиралась домой: сыночка пора было укладывать спать. Провожать пошли вместе, Савва нес Мишутку и развлекал его, прикидываясь то медведем, то лисой. Все смеялись. Что-то изменилось в настроении кумы: говорила в основном Ирини, Настя отвечала односложно, шла скоро. Улыбнулась глазами, когда увидела шедшего навстречу Митьку Харитониди. Тот сухо поздоровался. Остановились, спросили друг друга, как дела. Харитон сообщил, что едет на днях в Караганду на второй курс, без друзей. Тех призвали в армию. Доучиваться будут, как отслужат.
– Как же ты без них?
– Да, – смутился Харитон, – без друзей – тоска! Хорошо, что там в физкультурном техникуме учится Поповиди Феофан.
– Да, и кума моя, Анастасия Андреевна, там живет и Эльпида, – напомнила Ирини, – так что наших людей там хватает, не соскучишься.
– Да, да, – согласился, еще более смущенный Харитон и, быстро распрощавшись, двинулся в противоположную от них сторону.
Первое, что не понравилось Ирини в характере мужа, так это то, что при малейших разногласиях и пустяковых обидах, Савва мог неделями хранить молчание, не реагировать на ее присутствие.
– Не обращай внимания, – успокаивала ее свекровь, – точно так же он обращается со всеми, в том числе и со мной. Парни у меня такие разные: младший Федя – ласковый, внимательный, слова поперек не скажет. И учился неплохо. Средний Митя-баловник, непослушный, своевольный. На него управы нет ни от кого. Что надумает, то и сделает. Никого не спросит. И своровать может, и отлупить. Учился кое-как. А Савва, наоборот, всегда спросит, посоветуется, уважительный. Отличник в школе был. А вот обидеться и потом молчать – это у него есть. В кого он такой, не знаю. Отец у него был совсем другим.
Ирини смотрела на большую фотографию, висящую над кроватью свекрови, где она с мужем совсем еще молодые. Мать мужа, Наталию, портил крупноватый нос, а Георгий Александриди был красавец. Усики-щеточки под носом ему очень шли. Глаза смеялись, сомкнутые губы слегка улыбались. Нет, Савва на него не похож, он совершенная копия матери.
– Может, ваш муж все-таки был таким же, – спрашивала Ирини, расставляя обед на широкой табуретке около кровати больной.
– Что ты, Ирини! Он был веселым, хорошим человеком! Образованным. Мы в одной школе учились, я уже в пятом классе была, когда он пошел в первый.
– Так он, что, младше вас был? – поразилась Ирини.
– Да, а что ты так удивляешься?
– Я думала так не бывает…
– Всякое бывает. Он настойчиво сватался. Только что пришел работать учителем в школу, почетная профессия. Ну я и согласилась. Мы жили хорошо, несмотря на его вредных сестер, везде совавших свой нос. Особенно старшая – не приведи, Господь!
– А как ее зовут? – полюбопытствовала Ирини
– Рая. Раиса.
– Красивая?
– Красивая. Но никудышная. Младшая Парфена, намного лучше. Кстати, это на ней Исак Пасхалиди хотел жениться. А ему нахально подсунули старшую, эту Раиску. Ей уже было двадцать пять, а ее никто не сватал, за ее злой язык.
– Наверное, и ленивой была ко всему?
– Не то слово! Все норовила, чтоб кто-то за нее работу сделал. Представляешь, у меня самой уже двое маленьких детей, а она постоянно приносила свою дочь, Леночку, покойную, Царство ей небесное! – свекровь набожно перекрестилась, чтоб я за ней присмотрела и ни разу спасибо не сказала, как будто это была моя святая обязанность. И новорожденного Федечку приносила.
– Ничего себе. Пососала она вашу кровушку. Представляю. А где она сейчас?
– Уехала в пятьдесят втором году назад, в Адлер. Рвалась туда, беспокоилась о сыне. Ему было десять месяцев, кажется, когда она уехала. Свекровь, Порозанина, забрала его к себе, не доверила его невестке.
– Порозанина? Такое прозвище?
– Да, звали ее так все в Кукерду.
– А где это? Такое смешное слово – Кукерду!
– Поселок Кукерду находится недалеко от Красной Поляны.
– А знаю, в Красной Поляне жил мой дед двоюродный, Билбил, может знаете? – сердце Ирини забилось от предчувствия, что сейчас что-нибудь узнает о любимом деде, а может быть об Алексисе тоже.