«Что же мне делать? Где же взять манки?» – стучало в голове. Занятая своими горькими мыслями она не сразу услышала, как кто-то ее окликнул, Ирини резко обернулась. Голос ей показался очень знакомым. И в самом деле, по другой стороне улицы опираясь на палку, шла бабушка Марии-Ксенексолцы, яя Сима. Яя знала, что Савву забрали, спросила, как поживает без него. Ирини грустно поведала о своем положении.
– Всего-то делов, – проговорила мягко яя Сима, – у меня дома много манки. Зубов то у меня почти нет, вот я и полюбила каши, особенно манную.
Она взяла Ирини под руку:
– Знаешь, что: возьми с собой дочку и приходи через полчаса, я ребенку сама сейчас же манку сварю, а, как пойдешь домой, еще дам. И ее потом можешь мне вовсе не отдавать.
Ирини заверила, что обязательно во что бы то ни стало отдаст должок и, счастливая, не шла, а летела домой за ребенком, не переставая удивляться, какие разные люди бывают на белом свете. «И что я удивляюсь, – сказала она себе, – греки есть греки! Разве можно их сравнить с русскими? И где только Чечен нашел ее?».
Маленькая Наташа плакала и уже видимо давно. От напряжения, она вся была красной, как мак. Так, кричащую, не переменив пеленки, она принесла ее к яе Симе. Каша уже дымилась. Увидев их в дверях, яя быстро налила в большую тарелку холодной воды, на воду поставила глубокую тарелку с жиденькой кашей. Ребенок прямо присосался к каше. Пока не съела всю тарелочку, основательно измазавшись, не успокоилась. Потом стала бить ручкой, требуя еще.
– Ну, красавица, пока хватит, а то испортишь свой желудочек, – сказала ей ласково яя. А через часика два еще покушаешь, ладно?
Глаза ребенка весело и сонно блестели.
– Надо бы ее подмыть, – виновато проговорила Ирини.
– А у меня есть горячая вода, сейчас разбавим и искупаем в тазике. И спать уложим. А сами в это время пирожков напечем: у меня тесто уже замешано.
Ирини удивилась ее энергичности. И когда бабуся успела сделать столько дел?
Наташа спала в тот день до вечера. Ирини забеспокоилась:
– Что ж она ночью будет делать?
– А ты оставайся у меня ночевать, поболтаем допоздна, пока снова не уснет. Мы уложим ее на сундук в комнате сына. Все будет хорошо, не беспокойся.
У Ирини выступили на глазах слезы. Никто так в жизни ей не помогал. Кроме, как в родной семье. Яя Сима, как будто угадала ее мысли:
– Мы же греки, должны помогать друг другу в трудную минуту.
Пробыв у яи Симы полтора дня, Ирини, как вроде, побывала где-то на отдыхе. Успокоились нервы. Ушло напряжение. Жизнь теперь не казалась такой уж тяжелой. Столько хорошего и интересного наслушалась она в гостях. Особенно, удивилась, как яя Сима отозвалась о ее малышке. Ирини потом часто рассказывала всем этот случай с малюткой-дочкой. А получилось так, что Наташа в тот день у яи Симы выспалась и выпросталась из пеленок, хотя Ирини пеленала ее крепко. Шлепнулась с высокого сундука, на который ее уложили и поползла на голоса, раздающиеся из-за двери. Две женщины безостановочно разговаривали, в наступившей небольшой паузе они отчетливо услышали детское агуканье прямо у двери. Осторожно открыли дверь: на них снизу смотрело приветливое лицо ребенка, издающее радостные звуки. Она, как бы говорила: «Вот она я, и я так рада вас видеть!»
Яя Сима подхватила ее на руки.
– Надо же, – удивилась она, – не ребенок, а чудо какое-то! Это ж надо: упала с сундука, не заплакала, и поползла в свои четыре месяца ни куда-нибудь, а к двери. Ах ты умница-разумница, – целовала ее яя Сима. – Далеко пойдет твоя дочка, попомнишь мои слова, – предрекла она, весело пошлепывая голую малышку.
Через ее внука, шофера грузовичка, Ирини передала, чтоб Генерал приехал за ней. Через день она с дочкой уже расположилась в материнском домике. Теснота была невообразимая и Ирини срочно стала искать комнату, снять для себя и дочки. Нашла на соседней Школьной улице, недалеко от матери и вернулась на свою работу в Осакаровское «Заготзерно». По утрам приносила спящую дочь Роконоце и уходила на целый день. Ребенка почти не видела. Уходила – Наташа еще спала, а приходила – уже спала. Зато Роконоца души не чаяла во внучке. Со временем, маленькая Наталия никак не хотела оставаться с Ирини, надрывно плакала, просилась к яе Роконоце.
Через полгода, Ирини с маленькой Наталией обосновалась в домике из двух комнат и сенцев на Школьной улице и иногда в выходные, с годовалой дочкой на руках, шла на хорос-танцы посмотреть, как веселятся односельчане. Как-то раз, она стояла там среди подруг; маленькая Наташа капризничала: резались зубки, и тут к ней подошла одна молодая, веселая русская соседка и говорит:
– Господи, что это за обезьянка на руках у такой красавицы. Брось ее, не к лицу она тебе! Пошли танцевать, потянула она Ирину за рукав.
Что и говорить, дочь у Ирини, почти безволосое, щуплое, большеротое, в папу, создание, являла собой, мягко говоря, несимпатичного ребенка. И сейчас, после слов этой девицы, дочь испуганно крепко вцепилась в маму, потому как почувствовала своим маленьким сердечком, что эта тетя говорила что-то нехорошее.
Ирина отвела руку надоедливой, беспардонной приятельницы и, еле сдерживаясь, сказала:
– Сначала роди себе такую, потом разговаривай с людьми. Иди отсюда!
Девица поскорей ушла, оправдываясь, зная Иринин крутой нрав.
Ирини стояла вполоборота, обсуждая с Марией Ксенексолцей чокнутую соседку, наблюдая, как та уходила подальше от них, стараясь быстрей смешаться с толпой, как вдруг взгляд ее остановился на парне, подходившим к пустырю с двумя их односельчанами со стороны Первомайской улицы. Плечи вразлет, высокий и стройный, он сразу обратил на себя внимание женской половины. Может, потому что был одет очень аккуратно: рубашка не висела, брюки, аккуратно завернутые в кирзовые сапоги, не морщились. И, самое главное: ни одной заплатки! Может, высокий кудрявый чуб привлекал, может красивая полуулыбка, блуждавшая на лице. Так кто-то уже улыбался, такую улыбку Ирини помнила, но кто ж это был? Ксенексолца не знала, хотя ей тоже он кого-то напомнил. Можно было спросить у Яшки, он тоже здесь тусовался. Но было как-то неудобно замужней женщине интересоваться чужими мужчинами. Ирини скрыто следила за ним, как и почти все здесь присутствующие. Через мгновенье, наверное, мозги ее отметили:
«Вот за такого любая бы побежала замуж. Вот такого бы и я любила». Минуты две она не сводила с паренька глаз и совершенно отключилась, занятая своими мыслями. Спасибо, капризная Наташа вернула ее на землю.
Ирини сразу отвела глаза: «Уставилась, бесстыжая, что люди подумают?» – ругала она себя и посмотрела на Ксенексолцу, но та тоже, как завороженная, смотрела на незнакомца. И тоже, как очнувшись, теперь уставилась на подругу.
– Что, не узнаешь? – усмехнулась Ирини.
– Кого?
– Меня. Смотришь, как первый раз видишь.
– Слушай, смотри какой парень, – показала на него глазами Ксенексолца, – Неженатый, наверное, вот бы мне такого. Смотри, какой симпатичный. Прямо красавец. А как держится!
– Ты ж замуж собралась за Муратиди Ваньку, тоже красавец, разве нет?
– Да, ладно тебе! Шучу, шучу, – засмеялась Ксенексолца, – вижу и тебе он понравился, разве нет? – передразнила она подругу.
– Красивый, ничего не скажешь, – ответила Ирини, пристально рассматривая его исподтишка, – кого – то он мне напоминает, сил нет, не могу вспомнить.
К ним подошел брат Ксенексолцы.
– Вась, кто это? – показала глазами сестра, – откуда он взялся?
– Неделю назад их семья приехала с Сибири в Шокай, чуть разместились там, и вот он сразу поехал сюда: ищет своих родственников. Между прочим, хочет видеть Христопуло. – Василий оглянулся на подходившего к ним парня, посмотрел заговорщически на подруг и спросил:
– Ирини, неужели не узнаешь своих родных?
Ирини напряженно смотрела в сторону приближавшихся ребят. Вдруг она побледнела и, от удивления, не веря глазам, отступила назад. Непроизвольно раскрывшийся рот, прикрыла ладонью:
– Алексис? – светлые брови Ирини поползли вверх. К ним уже направлялись незнакомец с Генералом и Митькой Поповиди.
Ксенексолца поскорее забрала ребенка из рук подруги.
Алексис на радостях поднял Ирини с пола и обнимал на весу с минуты две. Потом Ирини только успевала смахивать слезы широким рукавом блузки.
Ксенексолца растерянно проговорила, глядя на подругу:
– Поистине, «у радости глаза круглые, а у страха глаза велики!» Посмотрела бы ты, какие у тебя круглые глаза!
– Немудрено, – ответил за нее Алексис, – так бывает, когда вдруг встретишься родственникам после стольких лет!
Он взял на руки маленькую Наталию, заговорил, угостил леденцом. Довольная девочка, крепко ухватила доброго дядю за шею.
Алексис прогостил у Роконоцы три дня и Ирини оставалась там ночевать, потому что гость рассказывал и рассказывал, а Христопуло с Харитониди, Истианиди, знакомые, друзья, которые понабились в дом до упора, все не хотели отпускать его. Столько хотелось им расспросить о ссыльной жизни Алексиса, его родных и других соплеменниках. Первое, что Алексис поведал – все в их семье живы, но не знают ничего о дяде Костасе Метакса, его арестовали отдельно в Сочи. Пришли в школу и забрали прямо на его уроке. Роконоца, Ксенексолца и яя София очень сокрушались по этому поводу: они знали и любили Костаса.
Многие надеялись выяснить Что-нибудь о своих дорогих людях. Тем более, что рассказчик просто живописал все события этих тяжелых лет. Казалось бы, что вот уже все рассказал, нет, опять возвращались к началу, или середине или концу пребывания Алексиса и его семьи в таежных сибирских местах.
– А вот расскажи, – просил Самсон, – ты говорил, река Кеть, это что за река? И рыба там водится?
Алексис смущенно улыбнулся. Вообще, поначалу, он очень смущался всеобщему вниманию к нему. Говорил, склонив голову, как бы говоря: «Вы уж меня простите, что я отнимаю у вас время, право же, мои рассказы ничего не стоят, у вас все происходило не легче чем у нас».