– Да, много рыбы. Я сам ловил и на удочку и сетями. Вкусная рыба!
– Крупная?
– В основном, да. А река сама – красавица, я любил там купаться.
– Не холодная? – опасливо спросила Эльпида.
– Летом не холодная, а зимой замерзает, не пробьешь.
– Зимой у нас тоже здесь все подряд замерзает, – заметил, не спускавший глаз с нового знакомого, Митька-Харитон.
– А как же вы не замерзли, когда вы приехали туда в октябре, там ведь уже и снег лежал, – спросила Роконоца. – Нас тоже сюда привезли в самый холод. Уезжали – то еще тепло было в наших краях. Как это все у вас происходило?
– Ну как? – Алексис оглянулся на Ирини, перевел глаза на Роконоцу. Опустил глаза, потер переносицу, как бы собираясь с мыслями:
– Погрузили нас в сентябре. Посадили в полуторку четыре семьи, может знаете их: Анановых, Саввиди, Техликиди и нас. Около двадцати пяти человек, еще с грузом. Еле доехали до Адлерского вокзала Один ребенок сидел высоко на узлах, так чуть его не выбросило на повороте. Потом он, страдалец, умер, в первый же день как мы приехали в Нарым.
Кругом тайга, огромные ели и сосны покрыты снегом. Холодная красота, а мальчику, уже закоченевшему, пришлось выкопать могилу.
При этих словах Роконоца не сдержалась – беззвучно заплакала. Все знали причину слез, Ирини обняла маму за плечи.
– Мы тоже похоронили двоих братьев, как приехали, – объяснила она Алексису. Тот смущенно замолчал, виновато посмотрел на Роконоцу.
– Ты продолжай, продолжай, сынок. Рассказывай. Может там, где-нибудь встретился мой старший сынок Аристотель Харитониди, – попросил Самсон, а у самого набрякли веки, но до слез он, конечно, не допустил.
– Нет, такого не помню, – чуть подумав, сказал Алексис, – нас привезли туда сразу два эшелона, тысяч двенадцать. Так что, не мудрено, дядя Самсон, что возможно мне не пришлось его встретить, да ведь поначалу я совсем был пацаном.
– Мы все его Ариком называли, – не сдавался Самсон, с надеждой вглядываясь в глаза собеседнику. Алексис отвел глаза, промолчал.
– Такой тонкий, как струна. Ну, такой, как Митенька, – уточнила яя София.
– А, может, моего мужа пришлось встретить там, – смущаясь спросила Елени, Эльпидина мать.
– Как его зовут?
Константин Истианиди.
– Знал одного Истианиди, но он молодой парень, моего возраста, звали его Исак.
Елени и другие разочарованно вздохнули.
– Знаете, – продолжал свое повествование Алексис, – ведь в ту пору много эшелонов с греками отправляли. У меня был друг из Краснодара, грек Саша Феодориди. Он с семьей был депортирован в одном из эшелонов, которые шли из Краснодарского и Апшеронского районов. Всего было два поезда. Как рассказывал мне этот Сашка, он старше меня на пять лет, повезли их по железной дороге в Баку, потом всех сняли с поездов и загнали на пароход и привезли в Красноводск. В мае там уже было пекло, нечем дышать. Дети умирали десятками.
В Красноводске, в Туркмении, снова погрузили на эшелоны и отсюда они начали колесить по Средней Азии. Были они и в Самарканде, и в Хиве, потом их отправили на Урал, в Челябинск. Потом в Омск, оттуда снова в Среднюю Азию. Сначала в Казахстан в Кызыл-Орду, потом в Узбекистан, в Ташкент. Наконец, поезда повернули в Сибирь: через Новосибирск их привезли в Красноярск, а оттуда по районам – в Туруханский и Манский работать в леспромхозах. Вот так они путешествовали с мая до августа. Казалось бы, ну не нравится вам греческий народ, не внушает он доверия, так зачем же так мучить его? Отправьте в заранее намеченное место. Туда можно было доехать максимум за три недели, но не за три же месяца… Сколько народа умерло в этих эшелонах! Видимо, одним из главных желаний правительства было извести, как можно ощутимей греков, вселить страх и униженность.
Алексис говорил, как по книге читал. Все слушали его не прерывая. Каждый про себя удивляясь, какая у него складная речь на греческом языке.
– Боже мой, – схватился за голову Самсон, – за что же нашему народу такое издевательство?
Все молчали.
– Сынок, как же вы жили там? – спросила яя София. Она сидела, горестно подперев рукой подбородок и жалостливо глядела на Алексиса.
– Так и жили, – виновато улыбнулся ей рассказчик, – а я учился в интернате вместе с младшим, Сашки Феодориди братом, Соломоном. А Сашка приезжал навещал его. Они позже перебрались с Туруханского района к нам, в Колпашево.
За три дня Алексис немало поведал о Сибирской жизни, из которой явствовало, что там много обжитых сел и городов, со школами, техникумами, училищами, магазинами, заводами, в некоторых даже есть электрический свет, как, например, в поселке Рыбинске, где жил с семьей старший брат Харлампий и работал в леспромхозе. Приходилось бывать на реке Анга, что в поселке Палочка с населением в примерно тысяча человек, и реке Суйга в поселке Городецком. Туда Алексис возил мешки со льном, который выращивал колхоз «Суйга». На этой же реке, немного севернее находится город Колпашево, где и проживала вся сосланная семья Метакса. Реки там зимой промерзают на два-два с половиной метра. Народ ездит на нартах, запряженных в оленьи, и собачьи упряжки. Есть такие особые собаки-ляски и лайки. А весной, Колпашево немного притапливает половодьем и комаров с мошкарой – тучи на тучу. Чтоб спастись от их нашествия, народ замачивает в керосине сетки и надевает на головы.
Очень Алексис хвалил сибирскую ядреную картошку. Каждая семья ее сажала поздней весной. Она помогла выжить ссыльным народам. Главный город области – Томск, на реке Томь. Красивый старинный город. Туда Алексис приплыл летом из Колпашева вместе с сестрой Валентиной на корабле «Карл Маркс» поступать в институт, но у них даже документы не приняли, потому, как дети врагов народа.
– А, как же, Сталин сказал: дети за отцов не отвечают? – усмехнулся Генерал.
– Об этом и я спросил там у людей в приемной. Но мне ничего не ответили. Сказали – нельзя и все.
Алексис щелкнул пальцами, показывая свое удрученное состояние из-за неудачного поступления, и глянув на Генерала, добавил:
– Так, что слова Сталина, это только слова.
Генерал несогласно тряхнул головой:
– Да, нет. Сталин здесь ни при чем! Это негодные советники вокруг него воротили всеми делами и не все докладывали ему.
– Многие так думают. Их трудно переубедить в обратном, – улыбнулся Генералу Алексис, – но лично я думаю, что Сталин знал все.
– Тише, – сказала осторожная Роконоца, – тише вы, не забывайтесь.
– Да, уж ладно, здесь все свои, тетя Роконоца, – горько улыбнулся Алексис.
– А если не свои – милости просим из этой хаты вон, – звонко и грозно потребовал Митька Харитон.
Все хихикнули и посмотрели друг на друга.
– Все свои, командир, – сказал Пантелей, – просим, продолжай!
И в первый, и во второй, и в третий день, несмотря на то что все видели, как Алексис уставал к ночи отвечать на вопросы, количество их не уменьшалось. И на четвертый день было бы то же самое, но Алексису надо было ехать.
– Пора мне. Матери обещал быть через три дня. В следующий раз приеду с братом или сестрой. А, то, может, вы соберетесь к нам: будем рады, – говорил он, прощаясь в последнюю ночь перед отъездом.
– Да вы все сюда переезжайте. Здесь все-таки районный центр, больше греков, – предложил Митька-Харитон. За три дня, они особенно подружились друг с другом. Даже Генерал приревновал:
– Ты что так обхаживаешь нашего брата, может, мы тоже хотим с ним побольше время провести, – скрывая запальчивость заявил он ему на третий день, когда народ стал собираться в очередной раз в тесной горнице.
– Да, ладно тебе, Генерал. Понравился ему твой друг, хочешь казни, хочешь милуй, – защитил его Харик.
– А кому он не понравился? – тоже шутливо подмигнул любитель поговорить о жизни Поповиди. – Признавайтесь: будете иметь дело со мной.
– Нашего полку прибыло, – подмигнул Генералу Митька-Харитон, – теперь в нашей компании, еще один стоящий парень. Как мне его не обхаживать, если он такой, на редкость, славный малый? Я ведь и сам такой, не так ли, друг ты мой сердешный? – опять со смешком подмигнул ревнивцу Харитон.
Уже несколько месяцев Митька Харитониди работал на «Межрайбазе» бухгалтером. Он оказался единственным из друзей, кто закончил техникум, на радость деду Самсону. Было ясно, что Иван Балуевский не планировал вернуться жить в Осакаровку: служить попал на флот в Новороссийск, после службы, как сообщил в письме Харитону, собирался поступить в морское училище в городе Одессе. А Слон, все еще служил в армии. В Осакаровке теперь было два грека – бухгалтера, кроме Митьки – Харитониди еще и Прокопиди Николай. Очень высокого роста, сероглазый, Нико совершенно не был похож на грека, его все принимали за немца. Он успел закончить бухгалтерский техникум то ли в Акмолинске, то ли бухгалтерские курсы в соседнем от Акмолинска поселке, Михайловское. Как и когда это ему удалось никто не знал. Он по этому поводу, на удивление, не распространялся. Хотя обо всем другом рассказывал с охотой. Балагур был еще тот, не хуже Феофана Поповиди. Все Осакаровские, по крайней мере знали, что до этого он работал шофером в Осакаровском «Заготзерно». В сорок шестом он получил здесь американский «Студебекер» и возил зерно за двести километров в «Золотопродснаб», на какой-то рудник. Прокопиди рассказывал, что там работали москвичи за бонны, за которые можно было отовариваться в особых магазинах «Березка». Рассказал, что магазины такие находились только в столичных городах и то не во всех. Построены они были специально для иностранцев, ну и наших высокооплачиваемых соотечественников, которые могли расплачиваться за дефицитный товар долларами или бонами.
– Ну, просто позавидовать можно таким людям, вот бы заработать где-нибудь такие боны, – размечтался Харитон. – А боны эти можно выкупить на обыкновенные деньги? – поинтересовался он.
Прокопиди пожал плечами:
– Не знаю… Наверное, можно.