– А сколько стоит одна бона?
– Точно не знаю. Надо спросить. Спрошу у одного знакомца. Кстати, он мне недавно рассказал случай с этими бонами.
Последовал рассказ, как один из карагандинцев приехал домой с боннами, которые копил целый год на сберкнижке, ему перечисляли в Москву. Потом снял их и уехал домой к жене. На следующий день вечером к ним постучались, хозяева квартиры открыли, не спрашивая кто там, потому как ждали брата жены. Завалило несколько человек, завязали руки, рот заткнули кляпом и стали требовать деньги. Оказывается, они проследили за ним еще у Московской сберкассы. После долгого сопротивления пришлось все-таки все отдать. Через пять минут после их ухода пришел брат.
– Так мужик, заработавший честным трудом боны, чуть не помешался, – закончил свой печальный рассказ Нико.
– Да, боны дело серьезное, – отметил Генерал.
– Ничего себе! С самой Москвы вели человека ради денег! Ничего себе! И он ничего, ничего не заметил, – необычайно удивлялся Харитон.
– А что ты хочешь? За деньги готовы удавить. Тем более за такие, – ответил ему Нико, – спасибо еще не прикончили.
Среди многих коротких и длинных баек Нико Прокопиди, часто криминальных, был и рассказ, которых потряс слушателей своим драматизмом; как некий чечен Махмуд, отец трёх малолетних дочерей и двоих сыновей влюбился в красавицу осетинку Изабеллу. Стал добиваться ее, а она ему от ворот – поворот, дескать: если б не было у тебя детей, другое дело, а так не подходи. Тот, как заколдованный, ходил сам не свой, думал, как быть. И в одно прекрасное время, когда жена лежала в больнице с больными сыновьям, один из них был грудничком, летним вечером собрав трёх дочерей, повез он их на рудник, где когда-то работал. Там было много заброшенных шахт. Остановил перед скальным поворотом детей, взял самую младшую из них на руки, понес с собой и бросил в шахту. Потом вернулся за второй дочкой, тоже сбросил туда, но та успела крикнуть, потому что ударилась за выступ. Когда он пришел за третьей, старшей пятилетней дочкой, она уже бежала к автобусной остановке. Шел последний автобус, вывозил вечернюю смену рабочих. Девчонка успела заскочить и юркнуть в гущу шахтеров. Махмуд вбежал, поймал ее и потянул за собой из автобуса. Девчонка заплакала пронзительно, залопотала на своем языке. Люди поняли, что здесь что-то неладное и не дали ему забрать малышку. Ну, а потом все выяснилось. Жена вышла с больницы имея теперь вместо пятерых детей, только троих. Она сразу сняла с себя чеченскую одежду, в первую очередь штаны и заявив, что замуж никогда не выйдет потому, как, по ее мнению, мужчины нелюди. И жить она будет теперь, как посчитает нужным. А Махмуда, когда привезли на суд, сопровождала милиция плотным кольцом, боялись чеченцы разорвут его на части. После суда, преступника тайно вывезли в другой город, но родственники жены Махмуда грозили, что все равно его достанут из-под земли. А осетинка та, Изабелла, боясь, видимо, возмездия, исчезла, уехала в неизвестном направлении.
Вот такую историю рассказывал друзьям Нико со всеми подробностями и деталями, почти, как очевидец, в один из зимних вечеров на кухне у Роконоцы.
Рассказ этот поверг в шок не так молодежь, как пожилых – Роконоцу, Софию с Самсоном и Сократа с непомерно чувствительной и плаксивой женой бабой Маруллой.
– Да его надо на кусочки за такое порезать, – твердила она, смахивая слезы и всхлипывая.
– Что чеченцы и обещали, – невозмутимо подтвердил Нико.
– Какая же она гадина, эта осетинка, – морщила губы яя София.
– А красавицы почти всегда такие, – опять невозмутимо резюмировал рассказчик.
– Свет, свет, какие дела делаются на белом свете и Бога не боятся, – все поднимала к небу глаза Роконоца.
Николай Прокопиди вообще мастер был рассказывать подобные истории. Откуда только он их брал? – неизвестно. Дед Самсон, завидев молодца, сразу же оживлялся, знал, сейчас будет новая интересная повесть, которую он еще не слышал.
– Ну, – говорил он, – рассказывай, что нового на белом свете?
Польщенный вниманием уважаемого старика, Нико старался. По ходу действия не забывал и про себя что-нибудь доложить. Оказывается, он поработал и на почетном месте: складе артели «Призыв Стаханова» бухгалтером, где зарплату выплачивали раз в три месяца, но зато в полном объеме. Николай Иванович Прокопиди, к своим двадцати пяти годам стал завидным женихом: ходил по выходным в хорошем костюме, в хромовых сапогах. Посватался к Марии Ксенексолце, но она ему отказала. Потому как он ей показался пустым: слишком разговорчивым и много о себе распространявшимся, о чем она ему прозрачно и намекнула. Бедный Нико надолго утратил желание что-то о себе рассказывать. Но вскоре пришел в себя и женился на своей соседке, симпатичной чернявой хохотушке – Заманиди Фросе.
Алексис всех покорил своим обаянием. Ирини ловила себя на том, что тоже смотрела на него восторженными глазами. Но не ругала себя за это: брат же, чего не смотреть, если он того заслуживает. В те редкие разы, когда они могли немного поговорить только вдвоем, они быстро выкладывали свои мысли и даже секреты и все радостно посматривали друг на друга, как если б потерялись, и вдруг нежданно нашлись. Так, в общем – то, оно и было.
– Я так и знал, что ты уже замужем и у тебя ребенок.
– Да, уж. Никуда не денешься, пора было, вот и вышла замуж.
– Я знаю, он в тюрьме. За что?
– Украл пять килограмма пшеницы, – ответила Ирини насмешливо, – сам знаешь, не своруешь, не поешь. Везде у нас так.
Помедлив, Алексис заметил:
– Да, с этим не поспоришь. Это так… А, ты как? С ребенком нелегко…
– Да ничего… Слава Богу у меня мама, сестра, братья. Мама смотрит за Наталией, когда я на работе.
– Тяжелая у тебя работа, не женская.
Ирини пожала плечами:
– А куда деваться? Ты не смотри, что я худая, силы и здоровья у меня хватит на двоих.
Алексис засмеялся:
– Давай поборемся, ты, небось, сильней меня, как когда-то в детстве.
Ирини посмотрела не него недоверчиво: «Ну и шутки у него!»
– Тоже скажешь…
– Да шучу-шучу! – Алексис на мгновение приобнял ее за плечи. – Прошло детство, когда мы с тобой мутузили друг друга, помнишь? Теперь проходит и наша молодость…
Они оба посерьезнели.
– Как твои сестры, братья? – спросила Ирини, чтоб перевести щемящую душу тему.
– Представляешь, еще в ссылке… из Москвы приехал грек, вернее полу грек: мать гречанка, а отец русский. Когда-то, лет в тринадцать, он влюбился в мою сестру, Клеоники. Помнишь ее?
– Как можно забыть! Смуглая такая, красивая.
– И вот, нашел ее. Прямо на реке. Обь называется. Странное название у этой Сибирской реки. Середина весны была, но еще холодно, она, вместе с сестрой Валентиной, в фуфайках, обмотанные платками, в сапогах, с баграми, бревна направляют, чтоб не застревали. Он чудом добился, чтоб ее отпустили, через день подали документы и женились. Отпраздновали на третий день скромно с гостями из двадцати человек. Через неделю забрал ее к себе в Москву. Видишь, что делает любовь?
– Ничего себе! А кем он работает?
– В каком-то институте учится. Отец его на большом посту, военный. Так что посчастливилось нашей Клеоники. Перед отъездом, она пообещала поступить учиться в медицинский институт.
– Возможно, она помогла вам с документами в Москве. Поэтому вас и отпустили.
– Да, очень помогла. Мы писали, что отец наш фронтовик, что ни в чем не виноваты и слали письма на ее адрес, а она уже отправляла, куда надо в Москве.
Алексис вздохнул. Посмотрел через окно, поднял лицо, посмотрел на высокое небо с первыми звездочками.
– Я тоже хочу стать врачом, – продолжал Алексис, – поеду в Белоруссию, в Минск.
– В Минск? А что не к сестре в Москву?
– Не хочу сестру подводить…, – Алексис усмехнулся. – Сама знаешь, Москва опасный город. А в Минске живет мой друг Мишка, еврей. Он был с нами в ссылке, тоже работал на лесосплаве, с полгода, как его выпустили. Он дал мне адрес своего дяди профессора Смирнова. Тот профессор главный в Минском медицинском институте. Кажется, этот дядя и помог ему выйти из тюрьмы. Мишка обещал, что профессор поможет поступить.
В дверь постучали и сразу зашли Самсон с женой, Сократ с невесткой Елени, немец Фогель. Народ подтягивался. После приветствий Ирини продолжила свои расспросы:
– А как же, Алексис твоя фамилия и греческая национальность?
– Никто не знает, что моя фамилия – Метакса – греческая, некоторые думают, что белорусская, а национальность меня записали русским.
– Как русский? – всплеснула руками София.
– У меня у отца советский паспорт, и пишется русский. У него же мама, то есть моя бабушка, была русская. – Алексис вдруг понизил голос, – к тому же графиня. И, приложив палец к губам, сделал страшные глаза и совершенно потешно, но серьезно сказал:
– Аман канан! – и повторил по-русски:
– Только никому об этом!
Но Самсон расслышал. Посыпались вопросы, но Алексис быстро перевел тему, сказав, что ничего сам толком не знает. Вот, как узнает подробнее, все всем и расскажет. Очень он, конечно, всех заинтриговал, но народ послушно перешел к другой теме, на которую шутя и балагуря перешел Алексис Метакса.
– Лучше послушайте, как начинал работать там, в Сибири, мой отец. Тяжело ему пришлось… Ведь как было раньше? В Красной Поляне он занимался скотоводством. На перевал гнал летом коров, коз, лошадей. Жили мы, как и многие греки безбедно. Хотя, может, вам тетя Роконоца, известно, что мама моей мамы была графиней. И чуть ли не четверть земель Красной Поляны принадлежали нашей семье. После революции, конечно, все отобрали, но мы не роптали, работали и все для нормальной жизни у нас было. В сорок первом пошел отец на фронт. Получил там ранение в живот, чудом остался жив и вот с медалями вернулся домой. И вдруг его, Семена Христофоровича Метаксу, чуть ли не героя, ссылают. Что происходит, он не мог взять в толк и вел себя сначала, как психически больной. А после месячного путешествия в телячьих вагонах, его, полубольного, погнали на реку сплавлять бревна. Сапоги резиновые высокие, надо в воду зайти, чтоб багром доставать и направлять бревна. Вода ледяная, багры тяжелые. Он бежать…