Братья Ирини танцевали очень красиво, зажигательно «Кочари» и другие греческие танцы, все только на них и смотрели. А вот Алексис за целую свадьбу только раза три выходил на хорос. Один раз оказался рядом с Ирини. Или Ирини рядом с ним… В темно-синем костюме, нарядный, Алексис был неотразим. Ей хотелось поговорить с ним, но неудобно было. У свадебного дружка ответственная обязанность – находиться около жениха. За два дня, что он провел в Осакаровке, Ирини, к сожалению, ни разу не удалось толком переговорить с ним. Зато сама свадьба была веселой, можно сказать удалась на славу. Самсон и Сократ неустанно произносили тосты со всякими шутками, прибаутками и анекдотами. Вся свадьба беспрестанно взрывалась смехом.
После рождения младшей дочери Ирини впервые натанцевалась от души. Пожалуй, ей не приходилось так с азартом, с настроением выплясывать. Почему бы и нет? Рядом находились все те, кого она уважала и любила, с кем приятно было провести время. Савва, практически не вставая, играл на гармошке. Только успевал вытирать пот со лба. Гости разошлись довольными. Генерал, Харитон Христопуло, Альберт Фогель еле унесли ноги: отбили их в плясках, да и браги перебрали изрядно. Друзья очень сожалели, что с ними не было Слона с Балуевским, вот подождала б неразумная парочка месяца три, – все друзья были б в сборе. Ну что ж у всех свои планы. Ничего не попишешь.
Ирини перебирала подробности разговора с Митькой-Харитоном, который еще ни сном ни духом не знал, что совсем скоро жениться на Эльпиде. Как долго Ирини тогда боролась с своим смущением и никак не могла подобраться к сути дела. Митька в сарае перекладывал сено, чтоб не прело, когда появилась она, спросила, где яя София. Яя была дома, но Ирини принялась расспрашивать о Слоне, Балуевском, планах на будущее. Разговор, как бы расплывался, и Митька почувствовал какую-то недоговоренность в вопросах родственницы, подумал, что она хочет побольше разузнать о Балуевском. «Может она тоже не равнодушна к нему, – подумалось ему, – но вроде мать она теперь двоих детей…»
На очередной паузе в разговоре, он вдруг обратился к ней:
– Что-то ты, Ирини, вокруг да около, говори прямо, я же вижу, у тебя что-то на сердце, не стесняйся, мы ведь, как никак не только родственники, но и друзья, – он ободряюще и выжидательно посмотрел на нее. Ирини вспыхнула:
– Да, ты прав, у меня к тебе непростое дело!
Глаза Харитона выражали полное внимание:
– Я об Эльпиде.
Харитон не сразу понял:
– Об Эльпиде? А что Эльпида?
– Она беременна. Говорит – от тебя.
Увидев, как коричневая краска медленно заливает смуглое лицо Харитона, она отвернулась.
– Сказала, аборт не будет делать и, если не женишься, то сама воспитает ребенка.
Митька, чуть отвернувшись, медленно шурудил сено, сваленное у ворот.
– Кто-нибудь еще знает об этом?
Ирини хмыкнула:
– Вы, ребята, так засекретили свои отношения, что, если б она мне не рассказала сама, то я и близко б ни о чем не догадалась.
– Ну как же? Народ нас не раз видел вдвоем, – Митька явно старался прийти в себя, – она заходила за мной в магазин, вместе домой ходили.
– Так вы всю жизнь вместе ходите: то в школу, то домой, то даже в Караганде вместе учились. Мало ли? Все привыкли.
– Да, привыкли, – Митька резко отбросил вилы и сел тут же на корточки. Помолчал.
Посмотрел снизу – вверх на Ирини.
– Ну, что сестра, надо жениться, так?
– Она тебя с детства любит. И красавица, и умница. Где ты лучше найдешь?
Митька молчал, чертил на земле что-то куском ржавой проволоки. Ирини стояла, ждала. Харитон молчал, хмурился.
– Ну я пойду. Все что хотела, я тебе сказала, – в голосе ее прозвучали нотки обиды, что он не ответил на ее вопрос: «Женишься или нет?»
Митька-Харитон встал, взялся за вилы:
– Передай ей, что в субботу вечером мы с Самсоном придем к ним.
Глаза Ирини заблестели:
– Хорошо Харитон!
Ирини вспоминала, как она вылетела из дома Харитониди и по ледяной утоптанной дорожке буквально влетела в сенцы к Истианиди. Был вечер, Эля была дома. Все сидели за столом, ужинали. Конечно, по лицу Ирини Эля догадалась, что все решилось хорошо. Бедная, схватилась за сердце, не спуская с подруги глаз: боялась, что догадка ее неверна. Уже в своей комнате, услышав долгожданное известие, она завопила, закружила подругу. Потом, провожая Ирини, она тискала ее и говорила, что это самый счастливый день в ее жизни, что Ирини спасла ее и, что их с Митькой ребенка будет крестить только она.
– Ну, дорогая, какой разговор? Ведь ты, я так понимаю, всегда доводишь задуманное дело до конца.
Эльпида, подняв голову к небу, прижимая руки к груди, еще не полностью придя в себя, радостно прошептала:
– Не без помощи дорогой подруги!
Конечно, так и случилось, иначе и быть не могло: Эльпида всегда доводила задуманное дело до конца. Неделю после свадьбы, уже в поезде на пути в Джамбул, Ирини всю дорогу вспоминала события последних дней и, конечно, свадьбу.
Часто, уже живя в Джамбуле, Ирини снился сон в разных вариантах о том, как она уезжала из родной Осакаровки, как вышли семьей из дома в начале весны, на улице метель, холод; чемоданы еще с вечера увез Генерал. А утром вот они идут вместе с мужем: Савва усаживает Наташу себе на грудь под пальто, в другой руке несет большой узел, а Ирини с завернутой в одеяло малюткой Кики-Кати. Во сне Ирини удивляется, что совсем не холодно, и не так уж тяжело нести ребенка. И глубокий снег не мешает Савве скоро идти. А Ирини идет медленно, тяжело, часто оглядываясь на дом. Сны были такие четкие, что, проснувшись, до нее не сразу доходило, что все, что она только что пережила происходило во сне, а не наяву. Ведь именно так и произошел их отъезд из Осакаровки: дети на руках, и они идут в метель на железнодорожный вокзал.
Хорошо станция находится не так далеко. Все родные пришли провожать. Переезд – событие не шуточное. Народ боится перемещаться, да и некуда. К тому же они, в основном, неграмотны и двух слов написать и прочитать не могут.
Люди элементарно боятся потеряться или потерять детей и последние пожитки. Боятся оказаться обворованными, оскорбленными или убитыми. Или оказаться по какой-нибудь причине в милиции. Так что уж лучше было сидеть дома и не высовываться. Но Савву ничто не могло удержать в Осакаровке. Ему хотелось начать новую хорошую жизнь. Казалось, что она никак не может сложиться вне теплого, южного климата. Сестра Аница оставалась жить с младшим братом Федором. Как только Савва устроится в Джамбуле – вызовет ее к себе.
Итак, двадцать пятого марта пятьдесят седьмого года семья Александриди вышла из дома. Идти надо было минут двадцать, но, как назло, ночью прошел густой снег. Земля покрылась белым сухим хрустящим ковром сантиметров на сорок. Идти с детьми было трудно. Роконоца с Кики и Харитоном ждали их на станции, стерегли их вещи. До поезда было еще минут сорок. Стояли внутри покосившегося старого вокзала, недалеко от кассы и разговаривали. Кругом сновали люди. Ждали поезд. У всех Христопуло и Александриди самые разнородные чувства, которые можно читать с их лиц и определить по поведению. Наташа носилась, глазела любопытными глазенками во все стороны. Для нее все было интересно, а главное, ее любимая бабушка Роконоца была рядом. Она часто подбегала к ней, обнимала за шею. Ей сказали, что скоро все они поедут на большом поезде далеко-далеко, а яя останется. Потом она приедет. Вот Наталья на прощанье и тискается около Роконоцы, от избытка чувств, чуть не свалила яю с сундука, на котором та сидела.
У четырехлетней Наталии всегда хорошее настроение, если она не смеется, значит на ее лице играет улыбка. Глаза выражают, то восторженность, то любопытство, то удивление. Сама Роконоца в глубокой печали. Отвечает на внучкины ласки совершенно автоматически, периодически оглядываясь на Ирини. На Савву она совсем не смотрит. Савва же находится в благодушном настроении: наконец осуществляется его мечта. Он часто смеется и шутит, но иногда опасливо оглядывается то на Ирини, то на Роконоцу. Кики, Харитон и Генерал тихо переговариваются между собой. Иногда Кики пытается поймать ловко снующую между ними племянницу, но ей не удается. Ирини держит на руках спящую дочь и постоянно шикает на Наташу, потому как та все норовит потрогать новое атласное зеленого цвета, стеганное Роконоцей, детское одеяльце. С ними еще младший брат Саввы – Федор. Тот стоит весь из себя красавчик, одет в новое драповое пальто с каракулевым воротником, каракулевой шапкой, новых сапогах и кожаных перчатках. Он облокачивается о стенку у кассы, то боком, то спиной, явно рисуясь, дескать: посмотрите на меня, хорош, не правда ли? Савва рядом с ним проигрывал основательно. Да это и понятно – разница в возрасте шесть лет, не обременен семьей, не был в тюрьме. Тут ничего не попишешь – все это вместе, наложило свой отпечаток.
Ирини беспокойно оглядывалась на дверь: знала Эльпида температурила, ей беременной нельзя выходить, а вот где же Ксенексолца?
– А где же Митька? – спросил Савва брата, озабоченно оглядывая народ в помещении станции.
– Не знаю, обещал быть на проводах, – отвечал Федор. – Может, что помешало. К тому же у него вечные дела, дома не застанешь.
– Да-а-а, – протянул Савва и нагнулся к Наталии, которая теребила его штанину. Взял на руки.
Ирини, покачивая на руках ребенка, с некоторыми интервалами обращалась ко всем, кроме Саввы и его брата.
– Ну, что носы повесили? – обратилась она братьям и сестре. Нечего переживать, все утроится, а потом вам будет летом к кому на юг приехать.
– Насажаем виноград, яблок, слив, вишен, все, что возможно, – вступает в разговор Савва, – так что будет чем угощать и еще с собой дать.
Наташа слезла с рук отца и побежала к бабушке.
Братья с сестрой молчат. Кики только кивает головой. Федор смотрел на всех исподтишка:
– Как устроитесь более – менее, Савва, пришлешь мне письмо, приеду посмотрю, может тоже перееду, – изрек он, намеренно поглядывая на молодую девушку, стоящую неподалеку.