– Джамбул, не Осакаровка: денег, что они выручили за свой дом здесь, там не хватит и голые стены купить. Так, что тебе, Федя, придется долго ждать пока они обживутся и более – менее устроятся – едко заметил Генерал.
Федя метнул глаза на Савву и опустил их вниз, уставился на носки своих напомаженных ваксой сапог. Ирини тоже выжидательно посмотрела на мужа, но тот ничего не сказал.
– Кто-то опять влетел во внутрь, в очередной раз жалобно скрипнув дверью. Ирини всякий раз вскидывала глаза на виновника скрипа. Это зашли Ксенексолца с мужем.
– Наконец-то! В последнюю минуту, – сердилась Ирини, но глаза смотрели радостно.
– Извини, подруга. Сама знаешь, не от меня зависит. Кстати, поезд уже виден, слышите гудки?
И в самом деле, гудки внятно извещали о прибытии поезда.
Все подхватились. Савва поймал Наташу. Выбежали на перрон. Поезд останавливался, пыхтя, что называется, всеми парами. Вместе с морозным воздухом, пар летел на людей, обдавая их необъяснимым духом, отчего у одних поднималось настроение, а у других, наоборот – портилось. У всех Христопуло совсем оно пропало, когда Савва с семьей оказались в тамбуре вагона с кучей пожитков уложенных позади их, Ирини держалась, улыбалась дрожащими губами. Наташа радовалась и прыгала на месте, так ей все нравилось. Провожающие говорили одновременно последние слова. Роконоца молчала, смотрела на них, стоящих в тамбуре, снизу – вверх. Поезд уже почти тронулся, когда она залезла на ступеньку, позвала Наталию крепко прижала к себе и поцеловала. Поезд пошел, Харитон подал руку, и она спрыгнула. Последнее, что все увидели – слезы Роконоцы и судорожно сжатый у плачущего рта носовой платок.
Ирини не видела, как побледнела дочь, исказилось ее лицо. Она плакала так громко и пронзительно, как никогда ей, матери, не приходилось слышать. Наташа рвалась к двери, звала бабушку. Никакие уговоры на нее, довольно покладистую девочку, не повлияли. Через полчаса Ирини отлупила дочь, и та, вся в слезах, заснула на узле, разложенном для нее на полу, между двумя нижними полками.
Расстроенные Савва с Ирини, не разговаривали друг с другом, долго смотрели в окно, разглядывая мелькающую безрадостную – пустынную заснеженную степную картину.
Так закончился первый большой период жизни молодой пары и начиналась новая, неведомая, на которую возлагались большие надежды. Словом, и Савва, и Ирини мечтали о светлой радостной семейной жизни. Савва лег на верхнюю полку, заложил руки за голову и принялся перебирать свои мысли. Поезд шел скоро и под стук «таки-таки» колес поезда, ему мерещилась новая счастливая, спокойная жизнь, где он глава семейства сидит за столом, на котором чего только нет: и виноград, и арбуз, и дыня, и яблоки и даже его любимые инжир с апельсинами. Вот он сидит в винограднике у низкого круглого стола, вокруг него жена, дети, тетя Соня и какие-то неизвестные друзья, а он играет веселую искрометную музыку. Вот все, не выдержав, вскакивают из-за стола и пускаются в пляс. Солнце светит, прожилки виноградных листьев просвечиваются насквозь, летают пчелы и ощущение счастья наполняет всех присутствующих. У Саввы такое чувство, что это счастье дает им никто иной, а лично он, Савва.
У Ирины в эти самые минуты были другие мысли. Она думала о том, как ей придется с двумя детьми ютиться в чужом доме, пока Савва не заработает денег на свой дом. Как она будет стираться, варить еду, как ей надо быть предельно аккуратной, чтоб тетя Соня не подумала, что неряха, и не обсуждала б ее с другими гречанками. Но эти трудности ее не пугали, пугала разлука с любимой мамой, братьями и сестрами, подругами и с любимой Осакаровкой. Утешало, что, может, жизнь с Саввой устроится получше, он найдет работу, успокоится. Может и ей улыбнется счастье. Пол ночи она не спала, то мысли мешали, то дети просыпались. Савва давно похрапывал, а ей все никак не удавалось заснуть. За окном уже поредела темнота, когда, наконец, и ее сморило сном.
Глава восьмая
Поезд мчался в южном направлении с большими остановками. Савва и Ирини со своими малышами ехали уже почти двое суток. Тяжело ехать с детьми. Спасибо кипяток был всегда, уборная же замызгана – страшно войти. Среди пассажиров была молодая пара целинников из Сочи, направляющихся в командировку в Джамбульскую область. Савва неумолчно и подробно расспрашивал их о своем бывшем родном крае. Ирини видела с каким жадным интересом он слушал их рассказы. Несколько раз Савва спросил о морском и железнодорожном вокзалах. О рынке, о каком-то доме отдыха. Рассказывал о своем детстве, юности, о своих впечатлениях. Савва был готов и всю ночь проговорить, но Ирини его потихоньку одернула:
– Савва, люди устали, оставь их в покое. Дети уже давно спят, и нам пора.
Тогда Савва сконфуженно умолк, извинился за долгую беседу и сразу лег на полку, отвернувшись к стенке. «Наверное, перебирает в уме все услышанное, – подумала Ирини. – Бедный, все бы ему помечтать. Все грезит о своем Адлере и доме на Андреевской улице».
Ирини бросила на мужа сочувственный взгляд. Савва часто рассказывал о своих счастливых годах жизни в родительском доме в центре города. Сама она почти забыла родные места. Ей больше по душе была степь и степь, которая бесконечно простиралась, покрытая белоснежным покрывалом, за наполовину промерзшим стеклом окна мчавшегося поезда. Она представляла, какой станет эта степь весной, вся в красных маках, летом покроется колосящейся золотой пшеницей, а осенью – колышущимися травами ковыля, полыни и, бегущего по всей безбрежной степи – перекати-полем.
После засушливого, неурожайного 53-го года, Партия и Правительство уже не первый год направляли свой народ на выполнение нового курса – поднятия целинных земель в Заволжье, Сибири, Казахстане. Были засеяны новые сотни и сотни гектаров новых земель пшеницей, а также по призыву председателя Коммунистической Партии Советского Союза Никиты Сергеевича Хрущева, главы государства, везде, где можно и невозможно засеивалась кукуруза. Глава государства недавно посетил Канаду и был в восторге от ее кукурузных полей. Он был уверен, что, насаждением этого неприхотливого злака, продовольственное положение в стране намного улучшится. И люди трудились, высаживали этот злак повсеместно. Кукурузный результат был, что ни на есть, самый плачевный. Зато с выращиванием пшеницы на целинных землях все было отлично: днями и ночами на полях грохотали трактора, комбайны, косилки и прочие агротехнические средства. Планы выполнялись и перевыполнялись.
Поднимать целину приехало больше полумиллиона молодых и немолодых людей. Всю эту информацию Савва вычитывал в своей любимой газете «Правда». Да и сам он был свидетелем, когда, не имея работы, ездил с Генералом загружать его грузовик пшеницей на поля под Акмолинском. Народу работала масса. Всюду и везде ощущался какой-то душевный подъем, готовность свернуть горы для своей любимой Родины. По всем репродукторам звенела песня: «Здравствуй, земля Целинная, здравствуй, дорога длинная, скоро ли я увижу тебя любимая, в степном краю?».
Вот и сейчас, вместе с ними в поезде ехали молодые люди из Акмолинска куда-то в командировку и охотно рассказывали свои истории жизни, делились своими мечтами и надеждами. Все они не жалели о своей прежней оставленной за плечами жизни. Ирини и Савва с удивлением отмечали, что многие из них были людьми образованными, обеспеченными квартирами и приличными зарплатами на хороших работах. Как можно было оставить все эти удобства и ехать на край света, в Казахстан? И все же, никто не удивлялся этому патриотическому порыву людей. Они были готовы отдать все, даже свою жизнь, из любви к своей Родине. Была ли на свете еще какая-нибудь страна, которую любили бы также самозабвенно?
Шла ранняя весна пятьдесят восьмого года. Грязно – серый снег еще лежал на обочинах улиц. Солнце светило, но еще плохо грело. В небе, однако, вовсю щебетали птицы. «Как жаль, что они исчезают зимой, – думал Генерал, наблюдая, как они то взмывали высоко в небо, то пролетали бреющим полетом низко над землей. Потом садились на ветки стройных тополей и громко щебетали.
«О чем они так активно разговаривают между собой? – размышлял он, скоро шагая к автобазе. – Что за заботы могут быть у птиц? Ведь они живут одним днем, не думая о следующем. Не то, что человек, который должен думать обо всем наперед не то, что за день или за неделю, а за год, пять и даже больше. Да-а-а, нелегкая жизнь людская».
Такие философские размышления накатывали на Якова Христопуло не часто, но бывали. Они помогали ему посмотреть на некоторые стороны жизни как бы с другой, малозаметной стороны. Они приводили его к неожиданным выводам, которые помогали ему выдерживать немалые трудности, встречающиеся на его пути. Иногда он думал о возможности существования Бога, или какого-то существа, властвовавшего над вселенной, но не хотел верить в это. Говорили же Ленин, Сталин и Карл Маркс, что Бога нет, значит нет. Он им доверяет. Не стали бы же такие умы лгать. Раз они считают, что только человек властелин всего на свете, значит так оно и есть.
Завтра он должен был ехать в Кентау. Там он обзавелся новым другом, работавшим начальником автобазы, и ему не терпелось скорее встретиться с ним. Друг ему чуть ли не в отцы годится. Фронтовик – Василий Феситиди. Редко можно было встретить воевавшего грека. А этот еще и герой! Настоящий! Сам Гитлер установил награду за голову неуловимого разведчика.
Странно, но все друзья Генерала были старше его. Главный его друг, конечно, родной брат Харитон. Генерал завидовал росту старшего брата: несмотря на то что Яшка подрос на сантиметров пятнадцать, он все равно был на полголовы меньше Харика. И почему могло так случиться? Вот брату, судя по всему, нет дела до своего роста. Даже, если б он был полтора метра. Ей Богу! И таким, по всему видно, брат бы ощущал себя хорошо. Совсем другого характера Генерал. Но положа руку на сердце, он был рад, что хоть такого роста теперь. А вон сколько греков коротышей ходит по поселку. Высоких ребят мало. А он слава Богу стройный, сухощавый парень среднего роста. Генерал часто критически рассматривал себя в зеркало. Кстати, одной из первых его покупок с зарплаты было небольшое квадратное зеркало: уж очень противно и мерзко было бриться опасной бритвой глядясь в осколок мутного обгрызлого зеркальца. Генерал никак не мог привыкнуть к бесконечным порезам на лице.