– Ладно тебе мстить, дай по роже и все. Кроме того, заплатим, как положено.
– Нет уж, по роже еще успеет. И деньги не помогут. Ты знаешь меня: когда ты просил за вашего проворовавшегося Илью Чикириди, я помог его отмазать. А, за этого не проси, – отрезал Власин. Вот так Савва и «загремел».
«Так ему и надо! Вот гад, с него все и началось, – думал Власин. – Жена начала подозревать еще с тех пор, а теперь что бы отбрехаться, нужно приложить неимоверные усилия».
Какие именно усилия он еще не знал, но решил хорошенько обдумать создавшуюся ситуацию.
В первый вечер он не вернулся домой. Знал, что Иван назавтра должен был отбыть на свою службу. На следующий вечер он пришел в обычное время, как ни в чем ни бывало. Открыл дверь и сразу понял, что ни жены, ни ребенка не увидит, по крайней мере, в ближайшее время. Пришлось ему пойти в педучилище. Но там ее не было уже два дня. Сказали, что заболела. Где она находится, никто не знал. Власин забеспокоился. Позвонил в Осакаровский милицейский участок приятелю. Пришлось приврать, что уезжал в командировку и разминулись с женой. Но ответ был, что нет ее там. Мишутка, правда, с бабушкой. После нескольких дежурств у педучилища, Власин все-таки поймал момент и быстро подошел к жене, идущей с опущенной головой среди других веселых студенток. Выглядела она потерянной, усталой и нездоровой. В общем-то, так и было с ней на самом деле.
При виде его, она, вздрогнув, отвернулась. Власин видел, что ей хочется поскорей уйти. Вдохнув побольше воздуха, он начал:
– Настюша, пойми, со всеми такое случается. Но это было только раз. Поверь и прости очень тебя прошу.
У Насти побежали слезы, задрожал подбородок. Но она, закусив губу, взяла себя в руки. Сверкнув на него своими серыми холодными глазами, она, ни слова не говоря, быстро зашагала прочь.
Он побежал за ней. Пробежка получилась метров на сто, но Настя шла, упорно глядя перед собой и не отвечая на все его просьбы простить. Власин напомнил ей и трудность учебы без его помощи и о ребенке, которому нужен отец, и, что он на самом деле, любит только ее и никого больше. Ответа не было. Ему стало неудобно не столько перед прохожими, а перед ней, что он так бежит за ней подобно псу. Остановившись, он долго смотрел ей вслед. Шла она решительно и скоро. Сердце Власина не на шутку защемило. Ему показалось, что жизнь его только что окончательно дала глубокую трещину. По его вине. И это сейчас, когда все более – менее было налажено: и красавица жена, всем на зависть, и подрастающий сынок, и недавно купленный маленький, но добротный дом и работа, где ему вот-вот должны были дать новую должность. Как он мог все это пустить по ветру?
И что теперь будет? Ему стало не по себе, и он опустился на первую попавшую лавку. Вперившись глазами в землю, он просидел так, пока не замерз. В пустом холодном, нетопленом доме, он пробыл пять минут, хлебнул два стакана водки, а затем, забыв запереть дверь, отправился к одной из своих приятельниц. В первый выходной он не поехал в Осакаровку, замыслив отправиться туда в следующее воскресенье и забрать сына. Тогда, думалось ему, и Анастасия никуда не денется, вернется. Не бросит же она ребенка. Приедет, а там он сумеет ее уговорить, уломать, найти подход, ведь он умеет, по крайней мере, умел убедить ее без труда.
На второй выходной поехал и попал на Анастасию. Она приехала раньше него, видимо, ранним утром. Мишутка сразу бросился к нему на руки, а Настя глубже запахнулась в пуховую шаль, как будто мерзла, хотя в комнате было очень тепло. Разговора не получилось. Вцепившись в ребенка, жена потребовала, чтоб он убрался, не то позовет соседей, Харитона, например. Не дожидаясь его ухода, вышла в другую комнату и заперла дверь на крючок. И сколько он ни стоял под дверью, ни дергал ее, так она и не вышла. Чтоб не испытывать бабы Нюрино терпение, Власину пришлось уйти. Пошел к Генералу. Того не оказалось дома. Пошел в милицейский участок, поболтался там немного и отправился на станцию ехать назад. С вокзала пошел в магазин, купил кое-какие продукты и водку. С некоторых пор у него совершенно пропало желание встречаться со своими подругами. Теперь ноги несли его в холодный свой дом. Хлебнув водки, он растапливал печь, ложился, на давно не прибиравшуюся кровать и, уставившись в одну точку, часами размышлял о том, как вернуть жену и сына.
Глава девятая
Переехала семья Саввы Александриди в неожиданно теплый и гостеприимный Джамбул, когда цвела сирень. Остановились у тети Сони Санжариди. Троюродная тетка Саввы, встретила их радушно и выделила им комнату. Жила она в поселке химиков, который находился в черте города Джамбула. Населяли его, в основном, рабочие большого Суперфосфатного химического завода. Здесь, в химпоселке, жили, высланные с родных мест, люди почти всех национальностей, населявших страну, но преобладали греки, турки, чеченцы, немцы, русские, казахи, корейцы. Не было грузин и армян. Они появились много позже и то, кажется, они сами переезжали сюда по какой-то причине. Никто их не высылал. Хотя, возможно, слали их сюда на поселение, как осужденных за мелкие преступления. Савва устроился работать в камнеломне на Буруле, местечке, недалеко от города, где ломали камень под строительный материал. Савва был рад встретить на химпоселке давнего знакомого – Кирилла Сарваниди, двоюродного брата Марицы из Красной Поляны. Видел он этого Кирилла там не больше двух раз, а вот узнал через столько лет. Фотографическая память, ничего не скажешь!
Савва сразу расспросил о Марице. Тот рассказал, что жили они семьей здесь около года, потом уехали. А вот он с семьей никак не соберется. Куда, как уедешь, когда у него семеро детей. Переписку с ними не вел: некогда. Да и что им писать, душу только травить. Кирилл явно любил выпить, что, среди греков, случалось крайне редко. Тот объяснял свою пагубную привычку тоской по родине, своему поселку на Кукерду, ненавистью к советской власти, к Казахстану, казахам. Еще что-то плел. Работал он на Буруле, куда и посоветовал Савве устроиться так, как платили там сносно. На Буруле, оказалось, работало много молодых здоровых греков. Зарплата, и в самом деле, была приличной, можно было втайне от жены припрятывать смело себе заначку на «непредвиденные» расходы. Савва давно лелеял мысль съездить на Кавказ нелегально, как это делали некоторые ушлые ребята.
Тетя Соня, у которой они квартировали, уже с месяц была в стадии развода со своим мужем – Ставро. Тот занимал пока времянку у дома, но надеялся отсудить полдома. Так что, надо было искать себе другое жилье. Через два месяца Савва Александриди купил недостроенный дом неподалеку от дома тетки, на соседней улице. После работы они с Ирини ходили достраивали сами. Ирини штукатурила, он делал столярные работы: окна, двери, в одной комнате даже настелил деревянные полы. А крышу крыл с знакомыми греками. Почти сразу, как приехали в Джамбул, их пригласил на свадьбу троюродный брат из Киргизии, Николай Феодориди. Тетя Соня согласилась остаться с детьми. На свадьбу поехали с новой Ирининой подругой Симой и ее мужем. Они оказались родственниками невесты. Киргизский поселок «Тамерлановка», в котором тоже жили сосланные греки, оказался просторным и богатым. Выращивали, в основном, табак. Летом его выращивали, а зимой работали с сырьем на совхозной фабрике. У каждого селянина была своя скотина: коровы, свиньи, куры, утки, гуси, бараны, козы. Народ на свадьбе собрался здоровый, щекастый, веселый. Троюродный брат Саввы, Николай, младше его на пять лет, был просто красавцем. Ирини, вместе со всеми, танцевала по дороге к невесте до изнеможения, пока не дошли до ее дома. Невеста была очень скромной и немного неуклюжей. Ирини показалась она некрасивой, да еще и очень смуглой, полным контрастом белокожему кудрявому Николаю. Танцуя греческий танец рядом с женихом, Ирини, как бы между прочим поинтересовалась:
– Где ты такую смуглянку нашел, Нико?
Тот пожал плечами:
– Мама выбрала ее для меня. А мамино слово, сама знаешь, закон для хорошего сына.
Позже, разговаривая с его матерью, тетей Лизой, Ирини высказалась, что такому красавцу можно было найти невесту покрасивше. Мать Нико в последнее время часто болела. Знала, что Марика любит ее сына, за него жизнь отдаст, но шансов, что он обратит на нее внимание не было. Нужно было только материнское слово. Она его и дала, будучи уверенной, что, в благодарность, невестка будет смотреть за ней до самой смерти. Кроме того, все знали, что Марика хорошая хозяйка. А что еще нужно для серьезной семьи?
– Так-то это так, но ваш красавец сын, мог бы найти жену посимпотичней, – сочувственно посетовала Ирини, не зная, что не пройдет чуть больше двадцати лет, как это ее замечание о Марике очень отразится на жизни дочери, которую уже два месяца, беременная Ирини, носила под сердцем. Не подумала она, что тетя Лиза, в один прекрасный день, передаст слова Ирини своей невестке. Как благоразумная Ирини могла так неосмотрительно сказать такие слова, она, которая обдумывала каждое слово прежде, чем его произнести? Может, она, никогда не пьющая алкоголь, все-таки выпила немного браги, которая развязала ей язык? Кто его знает…
На той свадьбе произошел еще такой казус: Ирини пустилась в пляс с другими молодыми женщинами. Свадьба была большой, как у греков обычно бывает. Савва играл на баяне. Вдруг к ней подошел молодой, как оказалось потом, неженатый парень и пригласил танцевать. Приглашал, наверное, раза три-четыре, и еще б приглашал, так ему приглянулась красавица-Ирина, которую он принял за незамужнюю девушку, но тут Савва прекратил играть, положил баян на стул, подошел к ней и сказал:
– Я выйду на минутку, а ты присмотри за баяном.
Парень, конечно, услышал это, все понял, и больше она его не видела. Ушел, наверное. Может, стало ему неудобно, что не распознал в этой худенькой, молодой и веселой красавице, зрелую замужнюю женщину, мать двоих детей.
Родственницы шушукались:
– Ну, Ирини, покорила ты парня. Прощай покой. Бедный, теперь потеряет сон.