Пока баба Нюра лежала в больнице около двух месяцев, Харитон наведывался к Насте чуть ли не каждую ночь. Дома, он и раньше иногда спал в горнице, сказавшись, что просыпается, потом трудно засыпает, когда Эльпида ночью встает кормить ребенка. Теперь он спал здесь постоянно. К счастью, Эльпида, любившая смолоду поспать, теперь, набегавшись с сыном – грудничком, спала мертвым сном. И дед Самсон, после смерти жены, стал по вечерам выпивать стопку водки и засыпал, как ребенок. Анастасия не позволяла Харитону находиться с ней больше двух часов. Да и он понимал, что так, наверно, лучше. Где-то через месяц, Эльпида хватилась его среди ночи, ребенок расплакался, что-то его беспокоило. Она кинулась за градусником, не нашла его, хотела разбудить мужа, а его не оказалось в кровати. Она растерянно смотрела на смятую постель, ничего не понимая. Харитону повезло, он появился минут через десять. Сообразил, что Эльпида обнаружила его отсутствие несколько минут назад, сказал, что мучается животом, выходил поэтому на двор.
– А что ты ел сегодня? – испуганно спросила жена. И у ребенка тоже что-то с животом. Может, я чего съела и через молоко Георгию передала?
– Может и так, – спокойно согласился муж, взяв в руки плачущего ребенка, прижал его животиком к себе. К удивлению, ребенок скоро утих. Харитон положил его с собой в кровать и долго не мог заснуть, раздумывая о себе, своей семье, сыне. И все ему было неясно, кроме того, что без Настеньки ему невозможно жить.
К ней, после обнаружения его отсутствия женой, он, по настоянию Насти, стал приходить реже и встречи стали еще короче. Теперь Анастасия Андреевна его не гнала, а наоборот, он видел: с трудом отрывала его от себя. Но ничего не говорила. Мучилась, но молчала. Так продолжалось до возвращения бабы Нюры. Тайные встречи прекратились. И Харитон метался, придумывая, как бы вернуть встречи с желанной «единственной», как он ее называл.
И опять повезло. Администрация школы, узнав о туберкулезной болезни бабушки Анастасии Андреевны, постановило выплачивать за помещение, которое учительница немецкого и музыки будет занимать вместе с сыном. Школа давно снимала для своих нуждающихся учителей комнаты в нескольких местах. Одну из них – у своей бывшей коллеги. Дом ее оказался совсем рядом с Харитоновой работой. Ему не надо было садиться в свою машину и ехать куда-то; «Волга» его так и стояла у магазина, а сам он по задворкам приходил к ней домой в свой перерыв, как раз, когда она возвращалась со школы домой. Короткий переулок на четыре дома с двух сторон вел к одному из изгибов знаменитого, почти безводного глубокого и широченного, на метра четыре, оврага. Домишко было угловым и имело две худосочные, из полусгнивших, разного размера штакетов, калитки. Одна выходила на Шахматную улицу, другая, в переулок. Когда-то очень приличный дом на два выхода принадлежал семье учителей. Хозяин давно умер, и совсем старенькая глухенькая учительница, когда-то переучившая всю, теперь пожилую часть населения Осакаровки, сдавала половину дома. Харитон, с недавних пор называющий сам себя «Великим комбинатором», умел быстро войти в дом незамеченным, предварительно удостоверившись, что далекие, редкие прохожие не обращают на него внимания. Никем не замеченный, он чисто, на два раза, выбелил две комнатки, подправил печку, отремонтировал ножку кухонного стола. Самым новым предметом в новом жилище, как ни странно, оказалась железная кровать. Она не шаталась и почти не скрипела. После такого небольшого ремонта Анастасия Андреевна перебралась туда со своими кастрюлями, посудой и постельным бельем.
Мишутка находился в детском садике до трех часов. Расставшись с Харитоном, Анастасия Андреевна шла забрать сына и уходила к бабе Нюре: надо было ухаживать за ней, кормить и доить корову. В своем домике она бывала несколько часов. Растапливала печь, к приходу Харитона, потом перед уходом еще раз засыпала уголь, чтоб держалось тепло и не отсыревали стены. Встречались, как будто не виделись сто лет, радовались каждой минуте, проведенной вместе, тяжело расставались.
– Уж не знаю, как и объяснить такое явление, – смеялся Харитон, – все у нас получилось: и дом тебе нашли, и не просто, а рядом с моей работой, и Мишутка в садик устроен, словом, много всего, что помогло нам видеть друг друга хоть иногда.
– Не знаю, кто из нас такой счастливчик. Наверное ты, Митя.
– Я? Почему только я? А ты?
– Потому, что ты нигде никогда ничего не теряешь. Видишь, как много отрицательных местоимений? Нигде, никогда, ничего, – повторила она.
– А это плохо?
– Нет, ты счастливчик. А вот я теряю все. Тебе не кажется?
Харитон обнял ее:
– Знаю, тебе тяжело.
– Знаешь? – спросила она, посмотрев ему прямо в глаза, своими совершенно грустными «очами» – так их называл Харитон.
– Знаешь, что за аморальный образ жизни, могу полететь с работы, за мной всегда будет ходить репутация непорядочной женщины, разлучницы? И со мной может такое случиться в любую минуту, как только хоть кто-то прознает о… об… – последние слова она проговорила дрогнувшим голосом. Веки глаз стали малинового цвета, брызнули слезы, и она закрыло лицо руками. Такое с ней случилось в первый раз. Видно, накопилось – дальше некуда.
В этот день, уже не первый раз Харитон опоздал с обеда на работу и получил очередное замечание от Прокопиди Григория. Но Харитон, не озаботился недовольством своего директора: он неотступно думал о своем, думал, как выйти из ненормального положения с двумя своими женщинами. Мысль о переезде в другой город посещала его все настойчивее. Предстояло главное: объяснение с женой. Что станет с Эльпидой, он даже представить не мог: знал, что она любит его так, как он любит Настю. Такой жены, как Эльпида, пожалуй, трудно найти: и красивая, и умная, и нежная, и внимательная, прекрасная хозяйка, отличная мать ребенку. Какого сына ему родила! – Ну что ему еще нужно! Харитон тряхнул головой: жить бы и жить! И любит она его с детства. Харитон усмехнулся: точно так она у него в плену, как он с детства в плену у Насти. Странные перевертыши преподносит жизнь. Если б он, дурак, только мог предположить чуть пораньше, что возможны близкие отношения с его бывшей учительницей! Как же: она старше его! Какой недосягаемой она ему представлялась! Он с гордостью подумал о себе: все же он молодец, что сумел добиться такой женщины! Жить рядом с ней и больше ничего ему не надо. Так размышлял он, сидя за столом на своем бухгалтерском стуле, механически переворачивая бумаги из близлежащей папки.
Эльпида, в самом, деле, занятая дитем, а больше того, своим счастливым замужеством, как будто ослепла и ничего не видела, что происходило под ее носом. Но, как говориться «мир не без добрых людей». В один прекрасный мартовский день она получила письмо от какой-то благожелательницы, где она писала, что ей горько наблюдать, как от такой хорошей, красивой и грамотной жены гуляет муж.
Имя соперницы она не называла, но советовала внимательно присмотреться к своим подругам. Шокированная Эльпида не хотела верить в такое. Ну какие подруги? Не Ксенексолца же! Или немка?
Собственно, Настя с Эльпидой никогда не были подругами, хотя все к этому, казалось, вело: и соседство, и круг общения, и одна профессия. Работали, правда, в разных школах. Их в Осакаровке было две: одна – на Школьной улице, другая, в Печиестре. Сама Эльпида работала в первой школе. Но Харитон работал с ней в одной школе. Эльпида точно знала, что у Анастасии Андреевны два выходных подряд, по субботам она не водила сына в детсад. Так что в школе с ее мужем они никак не могли встречаться. Письмо от неизвестной женщины ее изрядно потрясло: она просидела с ним около часа, раздумывая создавшееся положение. Ей и раньше приходило в голову, что Харитон после рождения ребенка стал далеко не так горяч и не так внимателен, как раньше. Списывала это на то, что Харитон щадит ее, не хочет лишний раз беспокоить, уставшую за целый день колготни с малым дитем. Удивило ее, правда, что он переселился на кровать в горнице. Ну, опять же, из-за того, что просыпался, когда она вставала к ребенку, а потом с трудом, как говорил, засыпал.
Теперь совершенно ясно, что за причина столь резкого охлаждения. От такого умозаключения резко заболела голова. Но кто же это? С кем он бывает, кого бы она не знала? Может, все-таки, их безмужняя теперь соседка? Она же помнит, как он любил свою учительницу, хоть и скрывал. В памяти всплыла недавняя поездка его в Караганду с бабой Нюрой и Анастасией Андреевной. Вспомнилось ее бледное, неподвижное лицо, опущенные глаза.
«И что это она никому в глаза не смотрит? – подумала еще тогда Эльпида. – Ну заболела бабушка, не смертельно же!» Оказывается, она таким образом скрывала свои чувства к чужому мужу. Или стыдно ей было, что пользуется доверием Эльпиды. С другой стороны, она ведь старше, его бывшая учительница. Неужели она станет крутить хвостом со своим бывшим учеником? Уму непостижимо! Это невозможно! Кругом вон сколько молодых русачек. Эльпида заметалась. Почувствовала, как сдавило виски, заболела кожа головы как будто стянутая на затылке. Через два часа Харитон должен был прийти с работы. Как начать с ним разговор? Как будет он объясняться по поводу письма? Характер у мужа крутой, и палец в рот не клади – откусит. Скажет, мало ли кто написал, мало что ли кругом недоброжелателей? И будет, в общем-то прав. Возникал вопрос: что делать и как быть? Мысли роились и гнездились. Надо было самой провести расследование, а уж потом бить козырями. А может, вовсе промолчать? Может, у него это временно, как часто бывает у мужиков. Наверное, все началось во время ее беременности, когда она не очень-то подпускала его к себе. И ведь всегда вовремя приходит домой. Интересно, когда он находит на это время?
Харитон пришел домой, как всегда, вовремя. Эльпида ничего ему не сказала. Накрыла на стол. Обратила внимание на его неразговорчивость. Стала задавать вопросы, он отвечал, взял с ее рук ребенка, понянчился, поговорил с ним. Ребенок, открывая голые розовые десна, заулыбался в ответ на отцовские улыбки и ласковые разговоры. Эльпида слышала, как гулко стучит ее сердце, как оно сжималось и болело, но как только Харитон завозился с дитем, все поутихло. «Нет, не может о