н, бросить такого ребенка. Не хватит духу, даже, если сильно припечет», – думалось ей. Дрожащими руками она принялась убирать со стола, мыть посуду. Она решила посоветоваться с Самсоном, когда завтра утром Харитон уйдет на работу. А потом, может быть, с матерью. Но, уж очень ей не хотелось расстраивать своих стариков, да и стыдно было признаваться, что живет она с неверным мужем. Стыдно было и перед Ксенексолцей, Хильдой и Эммой, не сможет она открыться им. А с дедом Самсоном у нее установились доверительные отношения, может, он что-нибудь посоветует или предпримет… Предпринять-то он мог и этого тоже боялась Эльпида: как бы хуже не сделать. Ведь с Харитоном не так просто выяснять отношения даже, если это собственный дед.
Старик приходил из сапожной мастерской, в основном, поздно. Там он общался с людьми, с сыном Пантелеем, с невесткой, внучкой Лизой. Пантелей давно отстроил приличный дом сзади того домишка, где он раньше жил и сапожничал с отцом. Теперь и сапожную подправил немного. Милиция не раз приходила к ним прикрыть их лавочку, дескать незаконно зарабатываете, и налоги не платите. Предлагали ездить работать в девятый поселок, там была сапожная мастерская в артели «Прогресс». Старик, конечно, упирался. Но их особо и не трогали. Сначала Андрей Петрович Ахтареев их прикрывал, потом Власин, как соседей бабы Нюры. И после их отъезда, Самсон находил с местными органами общий язык в виде пространных разговоров и бутылок водки с закуской из соленых огурцов. Сам выпивал с ними за милую душу. Эльпида разок попала на такую «разборку», когда приходила на примерку новых туфель. Милиция пьянела на глазах, а дед, как стеклышко. Пантелей удивлялся:
– Ну, Самсон Аристотелевич, меня уже развезло, а ты все как огурчик. И откуда у тебя такая сила?
– А Бог его знает? От мамы с папой. От кого ж? А ты, что-то слабак. Вон, Митька наш, тоже, я видел, пьет, а не пьянеет.
– Ну, да. Весь в деда пошел, – поддел обижено Пантелей.
– Ну не весь, но что-то есть и от меня, – гордо подтвердил Самсон.
– А я в кого? – ревниво вопрошал Пантелей, с трудом поворачивая язык.
– В кого? Вы все в меня, – серьезно пояснил, изрядно разморившийся от выпитого, Самсон. Подумал и добавил, насупив кустистые брови, – и в покойную Софию.
Эльпида очень жалела Самсона и помогала пережить тяжелое время, после смерти жены. Вроде и не особо в любви жили старики: и покрикивали, и жаловались друг на друга, а вот умерла яя София, и старик с полгода ходил сам не свой. Очень помог ему правнук вернуться в привычное русло жизни. Даже первое время после его рождения забросил свое сапожное ремесло, настолько ему полюбилось тетешканье с «Йориком» – так, по-гречески, ласково звучало имя Георгий. И внучок старался – первые улыбки предназначались прадеду, а не ревнивой, к каждому движению сына, маме.
Первую ночь после того злополучного письма Эльпида не спала совсем. Весь следующий день она пристально следила за мужем. Ничего не заметила. Харитон, как всегда, вел себя ровно, спокойно, в меру внимателен ко всем. Вечером, как обычно, к ним заглянули Эльпидины мать и яя Марулла, с ними он был, как обычно, приветлив. Последила еще неделю: ничего компрометирующего: вечером всегда дома. Один раз оставила ребенка с дедом, а сама пришла к закрытию Межрайбазы. Муж был на месте: щелкал на счетах. Вместе вернулись домой. Харитон по дороге рассказывал последние новости.
– Что ты делал в обед? – спросила между тем Эльпида.
– Что делал? Обедал, – ответил Харитон, как ни в чем не бывало, – вкусные твои пирожки с капустой даже директор оценил.
– Борис Моисеевич? А вы что, вместе едите?
– Да нет, так иногда, если что аппетитно выглядит, то угощаемся. Кроме того, разве я тебе не говорил – Борис Моисеевич Альберт ушел на пенсию. На его месте теперь Поповиди Феофан.
– Поповиди? Фефа? Не слышала. Какой молодец!
– Да, ему очень понравились твои пирожки.
– А кто же теперь на месте Поповиди? – Эльпида сделала вид, что не обратила внимание на похвалу ее пирожков.
– Ульрих, ты его должна знать – немец Рейтенбах. Ему сам Борис Моисеевич доверял: все продукты на нем: и коробки масла, ящики водки, мешки с мукой и сахаром, не говоря об остальной мелочи. Все ревизии – никогда не было недостачи. Один раз, правда, вдруг исчезли двенадцать коробок масла, по двадцать килограмм каждая. Но ничего, обыскали весь склад и нашли. Кто-то как будто специально припрятал. Харитон рассказывал, а сам думал о причине ее вопроса, где он был.
– А что это ты вдруг про обед спросила?
– Так, интересно же чем занимаешься.
– Ах интересно! Ну, так для полной картины тогда надо добавить, что мы еще и просто отдыхаем, разговариваем… – Харитон смешно закатил глаза к небу, – т-а-а-ак, что же мы еще делаем?
Эльпида засмеялась:
– Да ладно тебе паясничать, и спросить ничего нельзя.
«И чего я к нему прицепилась? Какая-то завистница написала пакостное письмо, а я, дурочка, поверила», – думала она, ругая себя за легковерие. На том и успокоилась, но все-таки червь недоверия слегка точил ее. Не стала она говорить ни с кем. Провела разведку с Ксенексолцей: как бы исподволь спросила не бегают ли за ее красавцем Харитоном какие-нибудь девицы, на что Ксенексолца ответила:
– Здрасте вам! – как я могу такое знать, когда я вижу его раз в месяц, по праздникам. Ничего я не видела такого. Бабы его, по-моему, боятся. Да и тебя тоже: ты ведь глаза выцарапаешь за своего ненаглядного.
– А может, он на кого смотрит? – не унималась подруга.
– Да кто его знает? Разве заметишь куда и на кого смотрят его глаза за дремучими ресницами?
– Да уж так и не усмотришь!
– Глаза – то у него, как будто все время прищуренные, куда смотрят? Ты – то можешь определить?
– Да, не жалуюсь, знаешь же сама – с детства натренирована. Никакие ресницы его не спасут.
– А что, есть какие подозрения? Загулял что ли?
– Нет, вроде. Да мало ли что? Может я чего не знаю, – попыталась скрыть истинную причину Эльпида.
– Ладно, подруга. Не юли. Не хочешь говорить, не надо.
Пришлось Эльпиде все выложить и показать письмо.
– Да кто же это может быть? «Последи за подругами». Да и я твоя подруга. Надеюсь, я вне подозрения?
– Брось ты, Мария. Не верю я, что написана правда. Какая-то злопыхательница хотела вывести меня из равновесия…
Ксенексолца долго возмущалась по поводу недобрых людей и на прощанье посоветовала:
– Если не чувствуешь сама ничего, то и нечего обращать внимания, портить себе и ему жизнь.
Дина давно предлагала съездить в столицу республики, Алма-Ату, за товаром. Там у нее жила тетка и двоюродная сестра, которые давно приглашали к себе в гости, желая повидаться с ней и познакомиться с ее мужем. В декабре, перед Новым Годом, Слон с женой и Харитоном съездили в Алма-Ату. Приобретение плаща – макинтоша было новой страстью Харитона. Он, было, в последний раз чуть бы не купил себе такой плащ в Москве, но размера его не было.
– Что за идиотство? – возмущался Харитон. – То товар не найдешь, то, кажется, уже нашел, а, поди-ка, размер совсем не тот. Тебе такое положение вещей нравится, Слон?
Тому не нравилось.
– Поздравляю нас: нам обоим не нравится!
Харитон все не веря неудаче, разглядывал плащи разного размера, рядами вывешанные для обозрения покупателям.
В Алма-Ате набрали товара столько, что казалось и за полгода не распродать. И, главное, нашли-таки макинтоши для себя и Поповиди – тот тоже заказывал. Скрыто от Слона, Харитон купил красивый гарнитур нижнего белья для Насти.
Перебирая коробки и пакеты, Харитон заметил другу:
– Смотри, Слон, не надо и в Москву ездить. Такую далекую дорогу делать.
– Я тоже думаю, что в Москву больше одного раза в год не стоит ездить, – согласился Слон, философски заметив:
– Нам ведь много не надо, старик, не правда ли?
Дина сразу договорилась с проводниками, вручила две бутылки «Столичной», несколько баночек консервных шпрот, заплатила сверху деньги, и проблема с грузом была решена. Одна из проводниц, пожилая женщина с испитым лицом, забрала часть багажа к себе в закуток, на случай проверки начальством. На этот раз Харитон купил себе только макинтош, жене кожаный портфель для школы и золотые серьги, немного игрушек детям, все же остальные подарки предназначались Анастасии. Одарил он ее основательно: золотые часы, золотые сережки, золотое кольцо, туфли, модное зимнее платье, два летних сарафана, халат, несколько кофточек, еще что-то по мелочи. Настя восприняла подарки сдержанно. Точнее, сначала не хотела брать:
– Слишком много и слишком дорого. Не хочу, чтоб ты обделял свою семью.
Харитон обиженно изогнул бровь:
– Я знаю, что делаю, знаю сам куда мне мои деньги девать и кому какие подарки подносить. Привез тебе все это, потому что хочу тебе дарить, а не кому еще. Носи и не выдумывай причины отказа от моих подарков. Я этого не потерплю, – закончил он чуть ли не сурово свою тираду, отмечая про себя, каким правильным оказалось его решение преподнести купленный для нее гарнитур не сейчас, а ко дню ее рождения. Харитон сунул руки в брюки, поднял плечи, как, если б ему стало вдруг холодно и шагнул к дверям, бросив на нее скользящий взгляд.
После таких слов, Настины губы чуть тронула улыбка. Она обняла его, прижалась. Постояли так, потом она притянула его голову, поцеловала, сказала растроганно:
– Спасибо, но я потом все примерю. Сначала ужин.
И быстро вышла на кухню. Харитон хотел было пойти за ней, но остановился. Прислушался: она напевала песню и расставляла на стол посуду. Харитон не стал ей мешать и погрузился в свои мысли. А мысли были все о том же: о сыне, жене, о зыбком своем счастье с Настенькой, когда любая случайность могла его испортить или погубить. Однажды, во время его очередного визита к ней, вдруг кто-то постучал в дверь. Хорошо, что совсем недавно Харитон поменял навесной замок на внутренний ключ. Они не открыли, хотя тарабанили в дверь настойчиво. Потом оба видели через окно, что это был ученик-старшеклассник. Как оказалось, он приходил отдать забытый ею, тонкий шелковый шарф. Неприятные были те минуты, когда стучали в дверь. И зачем школьнику было тащиться к учительнице? Подождал бы следующего дня.