Она вспомнила его, не утраченную с возрастом, способность краснеть, вернее, из-за его смуглости – коричневеть, и, как она всегда старалась его успокоить в таких случаях. Сердце опять сжалось: неужели он уйдет, и другая будет утешать и заботиться о нем. За короткое время замужества, она так привыкла быть счастливой, что сейчас ей казалось невероятным, все это потерять.
И из-за кого? Из-за бесстыжей соседки? Эльпида не могла понять, как могла себе позволить такое советская учительница, старше его на несколько лет, хоть и красавица. «Ничего, – думала она, – получишь еще свое, как только дойдет до «Облоно» – Караганда здесь под боком. Тогда посмотрим».
Эльпида подала заявление на работу в начальных классах. Ей обещали место с сентября, а пока она работала на замене отсутствующих учителей, в основном учителя рисования, ветерана войны, часто прогуливавшего по причине запоя. Кое-как, дав задание классу, Эльпида сидела с отсутствующим взглядом, размышляя о своем. Ей было легче думать о своей беде и возможностях преодоления ее в стенах школы, а не дома, где все напоминало ей о прошедшем теперь счастье. И, как она не думала, не решала, не постановляла, одно ей было понятно: никак она не сможет отказаться от мужа и все! Ну что поделаешь, что соперница оказалась красивее, может, умнее, но навряд ли она сможет любить Митю так, как она, его законная жена. Пусть себе ходит в любовницах. Пусть на нее все тычут пальцем. Не завидное у нее положение. А она, Эльпида – его жена. По ночам, делая вид, что ничего особенного не произошло, она исступленно любила его, так что по утрам, замечала, как с удивлением он смотрит на нее. А она просто улыбалась ему, как ни в чем ни бывало, хотя понимала: Митя в курсе, что она знает об измене, ведь начальник его, Поповиди, скорее всего, рассказал о ее визите и недоразумении с пирожками.
Эльпида правильно полагала: вести об аморальном поведении учительницы Власиной, и без ее помощи дошли до «Облоно». Сначала Анастасию Андреевну вызвали на ковер к директору школы, потом в Караганду, к заведующему областным образованием, Гридневу Самуилу Михайловичу. Как и все мужчины, он терялся при виде такой красоты, какой природа наделила Анастасию. Он познакомился с ней года три – четыре назад, когда она в первый раз оформляла свои документы на работу. Тогда он, как и все коллеги, не мог не обратить на нее свое прямо-таки пристальное внимание. И теперь, разговаривая с ней, не поднимавшей от стыда глаз, – говорил:
– Злые языки наговаривают на вас всякую напраслину, вот я и решил немного вмешаться, – он выдержал паузу. – Что же, дорогая Анастасия Андреевна, будем делать?
– Я собираюсь уходить со школы по собственному желанию, – сказала она, с трудом проговаривая слова.
– Не хотите работать с детьми?
– Хочу, но…
– Ну и работайте, себе на здоровье. Небось, любят они вас, как родную мамочку. – Гриднев снова сделал небольшую паузу. – Да и невозможно вас не любить. Хоть на вас и «катят бочку», но я думаю, все эти наветы на вас высосаны из пальца, а школа понесет большую потерю в вашем лице.
Анастасия Андреевна недоверчиво посмотрела на него и опустила глаза, щеки ее опять порозовели:
– Нет, нет, я буду уходить. Точнее, переезжать. Знаете, здесь у меня не сложилась жизнь, может, легче будет в другом месте.
– Куда же едете, если не секрет?
Грозный, всем известный Самуил Михайлович, разговаривал очень участливо и не задавал ненужных вопросов, которые нередко, по рассказам учителей с ее школы, позволял себе с другими провинившимися, чем и купил Анастасию.
– Возможно в Акмолинск, там мои родители, а, может, и в Джамбул – там моя подруга.
– Ну-ну, – поднял свои густые брови и старчески кашлянул заведующий, – смотри сама. А мы от тебя не отказываемся. Если решишь остаться, будем только рады. А то, когда ж еще найдем такую грамотную учительницу, певунью, знающей немецкий, да к тому же – красавицу?
– Спасибо, Самуил Михайлович, – Анастасия неуверенно поднялась, – можно идти?
– Конечно. – Он встал, проводил ее до двери.
– А жизнь свою еще успеешь устроить, – сказал он на прощание, открывая дверь кабинета, – ты еще очень молода, у тебя все впереди.
Самуил Михайлович специально выглянул из окна, посмотреть, как она будет выходить из здания. Увидел, как из синей «Волги» вышел высокий, худощавый мужчина и спешно подойдя к ней, обнял, и, пока оба шли к машине, наперебой о чем-то говорили.
После смерти бабы Нюры, Анастасия совсем потерялась. Родители звали ее жить к себе, но она все не решалась. Отношения с Харитоном уже ни для кого не были секретом и тот пока ничего не предпринимал, чтоб как-то облегчить ее двусмысленное положение.
Если б не Митька-Харитон, наверное, ее бы заплевали все кому не лень, и красота не спасла б ее. Анастасия стеснялась ходить по улицам, ей казалось, что пожилые гречанки особенно неприязненно смотрят на нее, и шлют проклятия ей вслед.
Летние каникулы она просидела дома, не хотела выходить даже во двор. Пуще всего боялась встречи с Эльпидой. Чтобы положить этому конец, Харитон бесповоротно решил уехать из Осакаровки, хотя, положа руку на сердце, очень не хотелось. Все его связывало со ставшим родным поселком, с друзьями, особенно Генералом, Слоном и родственниками. И так вот, взять обрубить все и уехать, бросив деда, жену, ребенка, было бы большим безрассудством, если б не новость, которую сообщила Анастасия. Сначала Харитон заметил особую неровность в отношении к нему со стороны Насти. То она была очень нежна, то очень холодна.
В последний раз он застал ее заплаканную, об этом красноречиво говорили ее опухшие веки глаз. Первое, что он сумел буквально выпытать у нее, это то, что ей пришлось выслушать наставления тети Пелагеи Ильиничны и намеки директора по поводу ее связи с ним, после первого же августовского педсовета, перед началом нового учебного года. Ну это – понятно. К этому он, и как ему, казалось, она была готовы. Пытливо всматриваясь ей в глаза, Харитон понимал, что не это главное, что беспокоит Настю.
– Ты что-то не договариваешь. Не стала бы ты плакать из-за какого-то директора. Да и не может быть, чтоб уж он очень на тебя нажимал. Знаю я Виктора Семеновича, он нормальный мужик. Я так понимаю, что не это тебя беспокоит, а что-то другое. Скажи, наконец, в чем дело?
Она молчала, раздумывая. Подошла к окну, уставилась в одну точку.
– Скажи, – настаивал Харитон, близко встав позади нее.
Наконец, она развернулась, обошла его, направилась к кровати и села. Веки покраснели и потекли слезы. Харитон отвел глаза, по скулам побежали желваки, губы его скривились. Он сел рядом, взял ее руку.
– В чем дело, Настя, скажи в чем дело? Кто тебя обидел? Кто-то что-то сказал? Он попытался повернуть к себе ее отворачивающуюся голову.
Настя резко встала, вытащила из кармана жакета носовой платок. Немного успокоившись, она села рядом.
– Мне придется сделать операцию.
– Операцию?!
– Да…
– Чем же ты болеешь?
– Такую операцию, Митя, делают не от болезни.
Теперь до Харитона все дошло.
– Аборт? Ты беременна?
– Именно! – прижав руки к вискам, Настя опять резко встала, пошла по комнате, натыкаясь на стулья, кадушку с ее любимым фикусом. Харитон за ней:
– Настенька, забудь про операцию. Ты родишь! Как можно убить нашего с тобой ребенка? Настя устало посмотрела на него:
– Хорошо, Митя, я рожу. Родится на белый свет ребенок без имени. Безотцовщина.
– О чем ты говоришь родная, чтоб я был плохим отцом своему ребенку? – Харитон обиженно закусил губу. – Ты ведь меня знаешь, Настя!
Но Настя, казалось, полностью отключилась, занятая своими мыслями.
Долго пришлось ему ходить за ней, уговаривать и убеждать, что нельзя убивать плод их любви. Последнее, что как-то помогло разрешить этот вопрос положительно, это решение перевезти ее с Мишуткой в Джамбул и купить им там дом. Харитон заикнулся о разводе с Эльпидой, но Настя и слышать об этом не хотела.
– Будешь иногда приезжать. Мне – и этого хватит! – сказала она тоном, не терпящим возражения.
– Будет так как ты хочешь, – успокаивал он ее, зная, что он все-равно сделает так, как считает нужным. – Не волнуйся так, подумай о нашем ребенке. Это, наверно, девочка, такая же нежная и красивая как ты, – говорил он, посадив ее себе на колени, приглаживая пышные волнистые волосы.
– А мне кажется, это мальчик, такой же неотразимый как ты, – опровергла его предположения Настя, невольно морща распухшие губы в улыбке.
Торговая жилка всегда присутствовала в характере Ирини. Материальные трудности прибавились с рождением третьего ребенка. Так хотелось уже самой пойти куда-нибудь работать, но куда денешь ребенка? Летом, выход из положения находился благодаря старшей Наталии. Оставляла на часа два-три детей с ней, а сама шла торговать Что-нибудь с огорода. Люди хорошо покупали ее ядреные почти полу килограммовые помидоры, особенно, сорт «бычье сердце».
Вкус божественный! Любила Ирини свой огород. Кормил он ее семью однозначно. Дети хоть наедались за лето и теми же помидорами, огурцами, баклажанами, перцем болгарским, картошкой, капустой, щавелем, укропом, не говоря уже о фруктах – яблоках, вишнях, персиках, сливах. Где было взять такие деньги, чтоб все это покупать летом? А сколько мариновалось и солилось на зиму! Особенно, капусты и баклажан! Бочками!
Мясом, маслом, конфетами и даже молоком детей не приходилось баловать. Денег не хватало. Большие расходы шли на дрова и уголь. В дом надо было купить то одно, то другое. Недавно купили две кровати для детей, а то спали в одной. А старую спрятали, как подрастет новорожденный ребенок, будет ему место, где спать. Пока ее укладывали в качку. Летом Ирини так уставала, что ноги гудели до самого утра. Плохо засыпала, то один ребенок, то второй захнычет. Долго ночью думала обо всем, взвешивала, размышляла, а правильно ли она сделала и там, и сям в отношении своих насущных дел. С мужем как-то все было напряженно. Он не старался ей помочь, всегда был занят какими-то своими делами. Много времени занимал и его заветный чемодан, над которым он просиживал часами. Совсем был к ней невнимателен.