Савва вспоминал свою мамочку. Какая же она была добрая и щедрая женщина! Все в ее семье были такими, все ее братья – Паника, Яков и Янко. Какие они были образованные, культурные парни! Все они погибли на войне с немцами. А их сестру, мать Саввы, с детьми отправила в ссылку благодарная Родина-Мать. Савва саркастически усмехнулся. Вот она справедливость!
Он долго рассматривал маленькую фотографию, где они все сфотографировались, как раз после того, как посадили их отца. С фотографии смотрело выразительное мамино лицо. Савва точная ее копия. Даже ее крупноватый нос. У братьев носы намного аккуратней. Зато он самый высокий. Папиной фотографии у него не было. Но он помнил, кажется, каждую черточку его мужественного лица. Как терпеливо он отвечал на все его вопросы. Учил читать, писать, считать. Папа, очень гордился сыном – отличником и ставил его в пример младшим. Тем было не до учебы, им больше нравилось гонять по поселку, бегать на рыбалку, в лес. Папа был одно время директором их греческой школы, и строго их наказывал за нерадивую учебу, но братьям этого хватало ненадолго. Потом папа стал директором МТС. Для тех времен, когда тракторы, грузовики только появились: это была очень важная должность. Савва помнил первых отцовских учеников потому, что он брал старшего сына с собой в поездки на Кубань, практиковать вождению будущих шоферов. Как они хорошо жили, какие радужные мечты витали в голове Саввы! Отец обещал послать его учиться в Москву или Ленинград. Как недавно все это было!
Заплакала в качке младшая. Наталия что-то делала в соседней комнате.
– Наташа, займись ребенком, – позвал он дочку.
Наташа вошла и принялась качать качку – кроватку с загнутыми качающимися ножками. Катя спала, а Женя все хныкала.
«Ну, ничего, уснет», – подумал Савва и углубился в Атлас и свои размышления.
Очнулся он от вскрика жены. Он обернулся. Бледная Наташа и Ирини с искаженным лицом поднимали перевернутую качку. Дети уже задыхались, у обеих были красно-бордовые лица. Приведя все в более-менее порядок, жена повернула к Савве злое ненавидящее лицо.
– Ты что, хотел, чтоб они на тот свет отправились, – набросилась она на мужа.
– Да я не слышал, – виновато оправдывался он.
– Не хочешь ли ты сказать, что ты глухой?
– Нет, но я не слышал.
– Как можно не услышать, стук перевернутой кровати, и крик детей.
– Они не кричали, почему ты, Наташа, ничего не сказала?
– Я испугалась, – все еще испуганные глаза смотрели на него. – Я думала, что сама переверну назад, но не смогла.
Жена с раздражением сунула Наташе Катю:
– Переодень ребенка!
Сама занялась Женечкой, вперив на мужа презрительный взгляд. Больше находиться под ее убийственными взглядами он не мог, поднялся и вышел.
– Иди, иди, горе – папочка: то в речке чуть не утопил одного ребенка, теперь можно и двоих было угробить. Лиха беда – начало! Проводила она его с насмешкой и таким избытком желчи, которая его всегда убивала.
Как она так может! За что жена его так ненавидит? Ведь он ее и уважал, ценил и по-своему любил, куда все ушло? Не совсем ушло, он все еще надеется, что жизнь наладится. Как это могло произойти? Себя Савва, конечно, винил. Немало было в их жизни того, что он бы хотел забыть, потому как был виноват. Но не до такой же степени, чтоб тебя так ненавидели и презирали? У других мужья и пили, и били, и ругались, и изменяли, а жены их почитали, а здесь…И близко такого нет. Вот и сейчас… Но как он, в самом деле, мог так прозевать перевернувшуюся качку – колыбельку? Как он был далеко от этого мира, от семьи, от детей. Конечно, Ирини чувствует это и злится.
«Виноват, виноват, но что я могу теперь поделать», – размышлял он и успокаивал себя, – ничего, все уладится со временем». Савва вздыхал так, как знал, что времени пройдет много, пока жена сможет это простить. Крутой нрав. Трудно прощает. Полюбил на свою голову. И то сказать – уж очень хороша, хоть и мать троих детей. Сына, правда, еще не родила. Дала знать, что больше и не собирается рожать. Дескать, девчонки тоже дети. Неужели у него никогда не будет сына? У Митьки, брата, есть сын. Федя еще не женат. У Ани ожидается пополнение к весне. Что же это за мужчина без сына? «Может, удастся еще уговорить ее? – Савва даже остановился от этой мысли. Посмотрел на небо, на кроны тополей, на птиц летающих вокруг. В голову пришла совершенно ясная мысль: «Нет, Ирини своих решений не меняет». Настроение было самое отвратительное. Он думал, куда бы податься из дома с глаз долой, чтоб не нарваться на еще какой-нибудь скандал. Савва не уставал удивляться, как его жена могла вместо того, чтоб говорить приятные вещи, наоборот, разложить все его промахи и доказывать, как неприглядно он выглядел в какой-то ситуации. И самое интересное, что и возразить ему было нечем. Он не раз ей говорил, что она прирожденная прокурор. Куда бежать? И друзей у него не было. Только кум, Шембелиди, еще не женатый красавчик. Нет, лучше заняться каким-то делом дома. Разобрать и все сложить в дровянике, например. Давно уже жена про это талдычит.
Когда Ирини закончила с детьми и вышла во двор, муж уже сосредоточенно складывал в дровяннике дрова. Ее он не заметил.
– Опять задумался? – спросила она его. Что это у тебя за дума такая, что ничего и никого вокруг себя не замечаешь.
Савва улыбнулся:
– Не о чем, что ли думать? Вот хочу, к примеру, работу сменить.
– Сменить? Ты ничего раньше не говорил.
– Ребята говорят можно походить на курсы и сесть за баранку грузовика или автобуса. Это все-таки не камни таскать. А то чувствую-скоро загнусь.
– А как тебе платить будут, пока учиться будешь, и сколько месяцев учиться – то?
– Учиться месяца два, а платить будут по-минимуму, конечно.
– Ну что ж, два месяца потерпеть можно. Хоть уезжать не будешь. Дети тебя не видят неделями.
– Я тоже подумал, что пора дома больше бывать.
– Ну спасибо, наконец додумался. А, как закончишь, через два месяца, какая у тебя зарплата будет?
– Точно не знаю, думаю будет зависеть, как себя покажу. Но ты же знаешь, что парень я сообразительный, быстро всему научусь.
– Этого у тебя не отнимешь. Только готовых детей ты легко и просто можешь в расход пустить. Дай тебе волю…, – уже без желчи сказала жена и ушла на свой любимый огород, из-за которого тоже, кстати, недавно была большая ссора. И почему, в самом деле, он такой невнимательный к домашним делам? Стоило ему только один лишь раз полить огород и не было б никаких проблем. Сколько было шуму, когда жена пришла после роддома и увидела, что ее помидоры, огурцы и перец на грани гибели: все пересохло на грядках. Помнится, он каждый день собирался полить, но так и не добрался до огорода. Уставал, да и дети забирали время. Какой там ему был нужен огород, когда ночью ему спать хотелось! Ирини доказывала, что если б не этот огород, то все бы они уже вымерли, так как его зарплата уходит на достройку дома.
Кто спорит? Конечно, огород хорошо, но поливать его – целое искусство: надо пройти километр до главной реки города, посмотреть перегорожена ли она в сторону их части города, а если да, то надо спускаться от нее и спрашивать почти каждого хозяина от реки до собственного дома, кто на очереди поливать, выяснить это не всегда удается, занять очередь себе, ждать всю ночь и потом, если не произойдет непредвиденное, то есть кто-то не перегородит себе без очереди, то к утру польешь. Как это Ирини удается поливать все лето? Она много раз рассказывала, как приходится скандалить, добиваясь своего. Даже с соседом поругалась опять же, после роддома, когда бросилась спасать все, что еще не засохло на огороде. Все-таки сумела полить огород и вставить мозги хозяйственному соседу.
Памятен Ирини тот день – день своего возвращения из роддома: мужа не стала ждать, пришла домой пораньше – соскучилась за детьми. И что? Забор не достроен, дочь чуть не утонула из-за его халатности, огород засох. Господи, что за человек! Что ж, надо спасать огород! Еще очень слабая, чтоб идти на главную реку, она пожаловалась соседке о своей проблеме. Тетя Ира, по счастью, в ту ночь поливала свой огород.
– Я полью, за мною сосед – казах, но я тебе отдам воду на час, он не заметит. Буду поливать где-нибудь до двенадцати часов ночи, потом тебе переведу воду. Ирини была несказанно рада. К полуночи она прошла в конец огорода, как раз тетя Ира переводила ей воду. Ирини поправила шлюзик и поправила все перегородки между грядками. Воды было много, шла с большим напором. Огород можно было напоить минут через тридцать пять. Ирини зашла в летнюю кухню, там тоже надо было прибраться. Вышла минут через двадцать, уже все почти должно было бы политься. Ан нет! Как было перед уходом, так и осталось. Побежала в конец огорода, а там шлюз открыт, вода бежит к соседу, Тимофею Кесориди. Здорово живешь!
Ирини снова перекрыла воду и не стала уходить с места. Через пять минут пришел сосед. Не глядя на нее, начинал открывать ее шлюз, чтоб вода пошла к нему. Ирини подскочила и тяпкой принялась подбирать глину со дна арыка перекрыть снова себе воду. Тимофей зло пыхтит и силится что-то сделать своей тяпкой. Ирини посмотрела на него в упор:
– Не стыдно тебе, я только с роддома, слабая здесь стою и воюю с тобой и за что, за воду, которую дала мне на полчаса моя русская соседка. Ты, хоть и грек, ни в жизни не дал бы, потому как жадный и все под себя гребешь!
– А что мне о тебе, что ли, заботится? Пусть о тебе твой муж заботиться и пошла ты на три буквы, – отрезал Тимофей, злобно сплевывая.
Ирини не растерялась. Она вообще умела молниеносно реагировать на хамство.
– На чей, на твой, что ли, который под микроскопом можно только рассмотреть?
Наступила пауза, которую опять прервала Ирини, не дождавшись ответной реакции соседа: видно уж очень она задела его за живое.
– И, если ты сейчас же не уйдешь отсюда подобру – поздорову, получишь от меня тяпкой. Ни на что не посмотрю, оставлю тебя калекой. Потом, что будет – меня не интересует, а ты свое получишь. Лучше уходи. Польешь свой огород после меня.