Знак разбудил Ансельмо Дель-Фаббро, «Старого Кузнеца», как называл его Медведев. Ведь именно так звучала эта фамилия при переводе на русский. При жизни это был комендантом детского концентрационного, а если официально – то трудового, лагеря в Вырице. Глава той чешуйки начала прошлого века, которая не успела закончить начатое. Олег Иванович понимал, что говорить о «пробуждении» старого итальянца, попавшего под Гатчину из Австрии, так любившего в свои редкие визиты в подопечное ему учреждение (на самом деле, наведывался он туда за материалом для ритуалов) приезжать на русской тройке со звенящими бубенцами в сопровождении любимого алабая Оззи, было не совсем верно. Никакого Ансельмо уже не существовало и в помине. После того, как во время отвода немецких частей из Карташевской кто-то из местных пустил Ансельмо пулю в голову из винтовки Мосина, о коменданте было говорить бессмысленно. Медведев точно знал, что итальянец погиб в Карташевской. Именно в Матевеевском доме, ставшем для той, прошлой чешуйки Ordo Viridis Draconis чем-то вроде дома Серьезного Человека – для нынешней.
И тем не менее, первая змеиная свастика что-то пробудила в темном, заброшенном доме. Это был не совсем начальник лагеря. Были это отзвуки, призраки, какие-то неясные отголоски того сознания, которое присягнуло на верность Дракону, может быть даже до того, как вступить в ряды Рейха. Эхо былой личности, обосновавшееся в доме, и до сих пор, наверное, пытавшееся завершить ту работу, что оно когда-то начало. Да и потом, не только лишь один комендант мог оказаться в составе этого сгустка силы, разбуженного неосторожно начертанным древним знаком. Могло оказаться, что все члены тогдашней «Общества Зеленого Дракона» очутились там, образовав некий единый клубок некротической энергии. Включая мать Медведева. Но проще было говорить именно о Кузнеце.
Уверенность в том, что бывший комендант лагеря в Вырице не ушел от пули давал Медведеву рассказ одного старичка, видевшего, как тело высокого мужчины в офицерской форме, с простреленной головой, немецкие солдаты загружали в машину. А то, что Дель-Фаббро проснулся подтвердила активность цыган и деда. Потерявших нескольких из своих хранителей «проклятого дома» за считанные месяцы. Комендант искренне ненавидел цыган еще при жизни, и Медведев в принципе представлял, что он чувствовал (если тени могут что-то чувствовать, конечно), когда увидел, кто бродит рядом с его владениями… Однако, и это не слишком беспокоило Олега Ивановича. Хуже было другое. Дух старого коменданта, по мере появления новых рисунков на камнях, призванных обозначить вершины звезды, начал выходить за пределы дома. Силы мертвеца стали распространять на сопредельные дачные участки и поселковые улицы. Его интерес вызывали уже совершенно случайные люди, никак не связанные с Ordo Viridis Draconis и теми, кто ему противостоял. И с этим воздействием Дель-Фаббро на «гражданских» нужно было что-то делать.
На это Медведев указал Загорному:
– Дмитрий Юрьевич, а ты в курсе, что по Карташевке ходит безголовое тело, кадавр, лишенный по воле действий бывшего коменданта концентрационного лагеря в Вырице разума, но сохранивший мотивацию?
– Это Пашка Голубев что ли? – Загорный попытался пошутить. – Он и раньше-то не особо с головой дружил…
Шутку полицейского никто не оценил. Повисла неловкая пауза. После которой Дмитрий Юрьевич проговорил:
– Знаю, конечно. Мать его подала уже в розыск. Из конторы его курьерской тоже сообщили, что он пропал. Посылку ведь так и не доставил, с чехлом для планшетника… Пришлось Пивоварову отдавать, это же его участок. Пивоваров ищет. На нем пропажа цыган, помимо прочего, по заявлению Шофранки Агаповой. Они же тогда на самом деле думали, что у них девчонки с тем парнем убежали. Год почти ищем.
– И как, найдете?
– Вряд ли. Хотя про Пивоварова не уверен. Он же молодой, специфики, как и говорю, не понимает. Ольшанский бы точно не нашел. А этот даже у Кувшининой заявление по Лунному камню взял. И как хулиганство оформил. Я, конечно, поговорил там, с таджиками, которые уборщики, они обещали до весны не трогать знак.
– Дмитрий Юрьевич, я не про это говорю. Знак, если раз нанесен правильно – его хоть ты самолично стереть можешь, ничего уже не изменится. Это психогеография называется. Я про покойника спрашиваю, что делать будете?
– Ну что, не знаю… Ловить?
– Мертвеца ловить безголового, всем отделом? – Медведев взялся двумя пальцами за переносицу, закрыв глаза не несколько секунд и склонов голову над столом. – Я считаю, что надо как-то притормозить. В идеале вообще избавиться от этого нового участкового. Во Всеволожск его отправьте. Или еще лучше пусть Матвеевский дом проверит, отправьте его в гости к мертвецам. Может, там ему понравится, и он не вернется. А по Голубкову этому …
– Голубеву.
– Хорошо, Голубеву. Так вот, по Голубеву – просто подождите. Я уверен, к концу ритуала остатки витальных энергий из тела уйдут. И ваш безголовый сам тихо разложится где-нибудь на берегу Кобринки. Главное, чтобы он просто никуда больше не залез, таких как он тянет к незавершенным при жизни делам. Я же говорил, это все испарения Кузнеца. Он частью своей энергии, той, между прочим, что Лидия Семеновна благодаря своему порыву творческому разбудила, распространяется. Как зараза. Буквально оживляет все, к чему прикоснется… Я просто к тому, что если вот этот, велосипедист, до кладбища какого-нибудь дойдет, то их там, таких вот, уже не один будет, а несколько. Ты про эбонитовую палочку в школе же проходили, про передачи энергии, про заряды там, различные? Вот они и передаются, один от другого. А у вас там еще, в Карташевке, и монумент с захороненными. И будем надеяться, что этот Голубев на нем еще не побывал. Все мертвое от силы знаков, через Кузнеча, становится немного живым. Тебе что, восстание мертвецов, разной степени разложения, нужно в дачном поселке?
– Мне нет.
– Мне тоже. И шум сейчас, вот именно сейчас, вообще не нужен, понимаешь ведь? А слухи пошли.
– Понимаю. А откуда про слухи-то известно?
– Форумы городские читал. Паблики. Людей слушал, информантов расспрашивал. Краеведческий опыт. В общем, купируй каким-нибудь образом. Поймайте тихо, заприте где-то в подвале старой дачи. Или сожгите самого кадавра. Вам виднее.
Пятый знак, который планировалось нарисовать после сегодняшнего ритуала, и «открыть центр», как Медведев говорил, объясняя дальнейшие действия чешуйки, должен был появиться на бывшем военном аэродроме, западнее поселка Сиверский.
Внесли кофе. На улице стемнело. Гости постепенно затихли, не начиная новых бесед. Медведев понял, что время настало. Попросив унести кофейные приборы, еще раз поблагодарив Серьезного Человека за возможность находиться здесь всем вместе, Олег Иванович велел присутствующим переодеваться, и сам тоже отправился в подвал, где у него лежала большая спортивная сумка. С ней он всегда, на протяжении последних десяти лет, отправлялся в гости к Серьезному Человеку. В сумке находился длинный, до самой земли, темно-зеленый балахон с капюшоном, скрывавшим лицо, и большой охотничий нож, доставшийся в наследство от отца-карела. Отец называл его «ерапуко», и часто брал собой на рыбалку, чтобы обрубать черемуховые ветки на спусках к реке. На рыбалке Медведев не был уже много лет.
Зал жертвоприношений был на первом этаже. Пол вымощен белым кафелем, на стенах несколько свернувшихся, словно змеи, садовых шлангов. С их помощью удобнее было убирать после ритуала, просто поливая пол водой.
Мальчика, сидевшего с кляпом во рту на стуле посреди белого зала, звали Степаном. Он приехал в летний лагерь из Петрозаводска. Преимуществом ритуалов, проводимых весной и осенью, помимо всего прочего было то, что в начале первой смены никто из детей не знал никого из своих товарищей, и случайное исчезновение кого-то из подростков всегда проходило незамеченным. А осенью, когда все разъезжались по своим городам и поселкам, кто-то обязательно пропадал со связи, терялся и не отвечал на письма товарищей по кравеведческо-поисковому отряду «Сиверские ужи». В этом не было ничего удивительного.
Пятеро фигур в зеленых одеждах, таких же, как и балахон Медведева, полукругом выстроились у Степана за спиной.
Когда все было закончено, и Алехины с Серьезным Человеком начали убирать зал, тщательно уничтожая все следы ритуала (печь котельной дома на изгибе реки пришлось усовершенствовать, дополнив несколькими колосниками), а Синицина, собрав весь материал для «реагента», начала процесс возгонки в альбуминогенераторе, Медведев отправился в сауну. Сауна находилась в подвале, рядом с комнатой, где он переодевался.
Олег Иванович надел черные сланцы, достал из сумки мыло и полотенце, уложив запачканный кровью балахон на самое ее дно, и открыл дверь в предбанник, размышляя о том, насколько Дель-Фаббро было проще собирать материал для нанесения змеиных дланей тогда, в Вырице. За стеной было слышно, как гудит огонь в топки печи котельной.
В сауне было уже жарко. Минут через двадцать в парную вошел Загорный. Старший участковый долго смотрел на обитые серебристыми осиновыми досками стены. Потом провел ладонью по красному лицу, смахнув с него пот:
– Хорошо сегодня, Иваныч. Хорошо натопили.
– Да, – Медведеву не хотелось говорить, сухой жар обжигал губы.
– Видишь, как все быстро прошло. Светка только в самом конце опять заистерила. Чуть на пол не свалилась, как в самом начале. Устала она, кажется.
– А ты не устал что ли?
Загорный промолчал, поведя волосатыми рыжими плечами. Облизал усы языком от пота.
– Слушай, – Медведев прищурился от жары, – ты правда, порешай там что-то с этим безголовым.
– С которым из?
– С обоими. Но начни лучше с нового участкового. Он же может и операм в итоге что-то сказать, в район.
– Ага, с этим твоим опять… латифундистом, разговаривать, чтоб все отзывал.
– Ну, какой же он мой. Он такой же мой, как и твой. Всем мы вместе, Дима. Вместе же?
Загорный кивнул: