– Это Вас беспокоят из городской психиатрической больницы номер три, имени Скворцова-Степанова…
Наступила неловкая пауза. Внутри трубке продолжались легкие щелчки. В тишине прервавшегося в самом начале беседы разговора стало слышно, как дворник сильнее шуршит метлой, пытаясь выгрести из угла двух сходившихся вместе поребриков у клумбы прошлогодние коричневые листья осины.
– Хм, слушаю.
– Извините, пожалуйста, что беспокоим Вас. Сейчас удобно говорить? У нас в учреждении есть пациент. Находится почти два месяца. Без документов, сейчас вроде бы восстанавливают. Но там очень запутанная история. Константин Васильевич Пивоваров.
Услышав имя Кости, Лиза чуть было не выронила телефонную трубку из рук.
– Так вот, – продолжил женский голос, – по законодательству мы, в общем-то, не можем никого пускать к пациентам, таким как Константин Васильевич. В силу ряда обстоятельств. Но буквально несколько дней назад возник некий форс-мажор. Вы слушаете?..
– Да, да, я здесь, – проговорила Лиза, зачем-то кивнув, как будто говорившая с ней женщина могла это увидеть.
– Так вот, у него родственники, где-то за городом живут. Мать регулярно созванивалась, даже приезжала. Но теперь, где-то неделю назад, перестала выходить на связь. И пациент утверждает, что ему нужно встретиться с Вами. Больше ни с кем он говорить не хочет, и утверждает, что должен передать Вам что-то важное. По этому поводу и звоним. Никишина Елизавета Федоровна, это ведь Вы?
– Да, я. Мне можно с ним сейчас переговорить?
– Нет, к сожалению. Можно организовать только личную встречу в приемный день.
– А приемные дни у вас?..
– Сегодня, до восемнадцати. Либо в следующую среду. Вы когда подъехать сможете?
– Я вообще-то в Гатчине живу. Можно сегодня?
– Конечно. Только через главный вход, пожалуйста. А то многие путают. Это около Удельной, метро совсем рядом. Знаете?
– Да, я разберусь.
– Спасибо большое. Только с часу до двух обед на вахте, Вы либо раньше, либо позже уже.
– Да, спасибо. Хорошо.
Лиза выключила телефон. Спрятала его в сумку. Вздохнула, ощутив, что если она проговорит сейчас хоть слово, то голос ее задрожит. Получается, Костя помнил ее номер телефона. Помнил о ней все это время. Не забыл, и даже ждет. И увезли его, получается, в сумасшедший дом, в «Скворечник». Туда, где за бетонным забором стоят деревянные корпуса психиатрической лечебницы, существующей в Петербурге уже больше ста лет. Ужасаясь этому, Лиза в глубине души была рада тому, что случилось именно так. По крайней мере, он жив. И помнит, помнит про нее. Все прочее казалось уже не важным.
Поднявшись со скрипнувшей ветхой лавочки, Никишина стала пробираться между проржавевшими оградками к храму, вокруг которого земля была вымощена плоскими круглыми булыжниками. И заспешила прочь с кладбища, мимо белых церковных стен, доски объявлений с расписанием служб и экскурсий по памятным захоронениям, мимо гревшегося на солнце рыжего пушистого кота и дворника.
А дворник отложил в сторону метлу, чтобы немного передохнуть. Он провел ладонью по короткому белоснежному ежику волос. Приложил руку к темным бровям домиком и посмотрел на крутую южную лестницу – туда, где сбегала вниз по ступеням, уже чистым от прошлогодней листвы и хвои, Елизавета Никишина. Чтобы, оказавшись у подножия Церковной горы, направиться в сторону метро. Тени от не покрывшихся еще молодой зеленой листовой берез плясали на смуглых, в глубокими морщинами, щеках старика.
На белый крест на могиле Бадмаева сел черный, желтоклювый дрозд.