– Да я и не собираюсь ее волновать! – возмутился Сергей. – Я же все-таки по делу.
– По делу давай со мной разговаривать! – тетя Поля оставалась непреклонна.
– Уж очень бережете вы директора нового, – проворчал Сергей.
– А как же! – воскликнула тетя Поля. – У нас теперь при Алле другие порядки со всем. При Тамаре-то покойной ни у кого времени для себя не было, хоть завуч, хоть простой человек – всех в школе допоздна держала. А Алла – сама женщина семейная, так и других понимает, попусту в школе не держит. Что положено сделают – и уходят себе. А обучение еще лучше стало – люди видят, что к ним по-человечески относятся, и стараются…
Тети-Полин монолог прервался на самом патетическом месте: распахнулись двери школы, и в холл вошла большая группа людей. Наметанным глазом Сергей сразу узнал педагогов и товарищей из роно. Встретил их бойкий кудрявый молодой человек.
– Новый учитель английского, – шепнула тетя Поля. – Алла говорит, что нужно омолаживать кадры. Ребята с ним хорошо ладят, и английский преподает по-новому, сам недавно из Лондона вернулся.
Сергей оценил тонкий расчет Аллы Константиновны: при виде обаятельного коллеги комиссия, сплошь состоявшая из немолодых теток из роно, расцвела улыбками.
– Вот видишь, правильно сделала я, что тебя не пустила, – радовалась тетя Поля, – ну, сам посуди, приходят люди, а в школе – милиция…
– Ладно, теть Поля, сам вижу, что без прежней директрисы у вас значительно лучше стало.
– Ох, милый, грех такое говорить, но только без Тамары и впрямь дышать легче. Ее, считай, никто и не вспоминает, словно и не было человека, а ведь работала же, и долго работала…
Опять Сергей плелся домой, устало переставляя ноги. До праздников осталось меньше недели, и триста шестьдесят дней старого года давили на него непосильным грузом. И опять на площадке тихонечко приоткрылась дверь соседской квартиры, и Надежда окликнула его шепотом.
– Ты, тетя Надя, прямо как кошка у мышиной норки меня караулишь.
Надежда не обиделась, она вообще на такие мелочи не обращала внимания.
– Говори тихонько, Саша пришел недавно, но что-то ему нездоровится, прилег.
– Да неужели он дома? – поразился Сергей. – Не может быть!
– Ладно, не баси, и знаешь что, идем-ка к тебе, там и поужинаешь.
Надежда подхватила заранее подготовленную кастрюльку, укутанную полотенцем.
– А что там такое? – потянул носом Сергей.
– А тебе будто не все равно в одиннадцатом-то часу вечера? – поддела его Надежда.
– Где-то да, но чувствую запах котлет.
– Так оно и есть!
После солидной порции котлет с картофельным пюре и двух стаканов крепкого сладкого чая Сергей понял, что жизнь не так уж и плоха.
– Ну что, ты скажешь мне наконец, лечились ли они все в больнице? – не выдержала Надежда.
– Приготовься к неприятному, – вздохнул Сергей. – В больнице-то они все лежали, но вот вопрос – в какой… У всех четырех что-то есть. Два аппендицита, одна щитовидка, один желчный пузырь.
– Печень, значит.
– Не печень, а желчный пузырь, – строго поправил Сергей, – ты меня не путай, хотя я понятия не имею, что это такое.
– Молодой еще, – вздохнула Надежда, – поживешь еще, все про болезни узнаешь.
– Но больницы все разные, понимаешь – разные! И в разное время они там бывали. Стаднюк Тамара Алексеевна – операция аппендицита в 1981 году, больница Карла Маркса, это на Выборгской стороне, Воробьева Евдокия – у нее щитовидка, оперировали сравнительно недавно, три года назад, в больнице святого Георгия, это у нас тут рядом.
– Да знаю я, где это, пешком дойти можно!
– Дальше, у Сталины Викентьевны тоже аппендицит в девяносто втором, опять же в больнице Карла Маркса, это мне ее дочь рассказала, и остается Римма Точилло, так про нее никто ничего не знает, но вообще-то лечилась она в поликлинике при больнице Академии наук, так там в карточке написано, что операция по удалению желчного пузыря в одна тысяча девятьсот девяносто четвертом году в той же больнице при Академии наук на проспекте Мориса Тореза.
– Н-да, все в разное время и в разных больницах… ну, а как вообще там родственники живут?
– Прекрасно! Все родственники и знакомые потерпевших живут прекрасно! У Сталины дома полная ламбада, одна молодежь, все дружат и существуют замечательно. Дачу отчиму отдали, иногда и он приезжает, места всем хватает в четырехкомнатной-то квартире.
– Если подумать, то так и должно быть, – тихо сказала Надежда. – Большая дружная семья, все друг другу помогают. Ничего в этом особенного нет.
– Правильно, только Сталина им всем мешала, характером своим доставала. Ну, не могу же я думать, что вся семья скинулась на киллера, чтобы от этакой мегеры освободиться и спокойно зажить?
– А ты еще прибавь сотрудников Сталининых, – подхватила Надежда, – у них тоже новая жизнь наступила. Теперь тишина, можно работать спокойно, никто нервы не треплет. Так что если деньги на всех раскинуть, то совсем недорого киллер встанет.
– Не валяй дурака, – угрюмо пробормотал Сергей, – мне не до шуток. Мне это дело уже поперек горла стоит.
– Верю, – охотно согласилась Надежда.
– И везде то же самое, все, можно сказать, вздохнули после того, как эти заразы погибли. В школе прямо праздник какой-то, то есть никто открыто не радуется, все просто забыли директрису как страшный сон и начали новую жизнь. И даже дома у нее, ты представляешь, мать ее семидесяти двух лет замуж вышла!
– Точно, я припоминаю, Лера говорила, что у матери поклонник имеется, а Тамара уперлась и ни в какую им не разрешала даже встречаться!
– Так вот теперь старички живут душа в душу и радуются. Дома опять же покой, тишина, музыка играет, на кухне – чай с вареньем.
– Благодать!
– Так что же, на старичка этого, Константина Эдуардовича, я должен думать, что это он киллера нанял, потому что он-то самую прямую выгоду получил от убийства Тамары – женился на любимой женщине.
– Плюс вся школа – дети и учителя… опять же, все жильцы соседнего дома, где Евдокия дворником работала… Если оптом за четыре убийства, то киллер может сделать скидку…
– И еще сотрудники Института животноводства, почти все, потому что Римма Точилло за долгие годы работы успела подгадить едва ли не каждому. А теперь профессор Земляникин мне однозначно сказал, что психологический климат изменился и в столовую все стали ходить, питаться нормально. Мистика какая-то!
– Никакой мистики! – решительно заявила Надежда. – Всему есть рациональное объяснение.
– Ну так объясни, какого черта он их убивает?
– Сначала нужно понять, кто он такой. Значит, больница отпадает. Хотя, почему, собственно? Все четверо перенесли хирургические операции.
– Это единственное, что у них общего.
– Сам говорил, что удар ножом хороший, профессиональный, твердый удар. По-твоему, хирург не профессионал? Не может куда следует ножом ударить?
– Может в принципе… Положим, я подниму архивы в больницах, найду фамилии хирургов, оперировавших в свое время наших дам, а дальше что?
– Постой, мне вот что пришло в голову. Ведь совершенно необязательно, чтобы все дамы сталкивались друг с другом, то есть лежали в одной и той же больнице одновременно.
– Так ведь известно уже, что вместе они в больнице не встречались!
– Не мешай. Значит, если бы они лежали в одной больнице, но в разное время, то тебе нужно было бы подозревать очень многих людей – работников архива, которые имеют доступ к медкартам, медсестер, врачей. А раз дамы находились в разных больницах, то круг подозреваемых автоматически сужается: нужно искать человека или людей, кто мог иметь в свое время дело с каждой из четырех женщин.
– Возни-то сколько, – вздохнул Сергей.
– У тебя есть выбор? – холодно поинтересовалась Надежда.
– Нету, – неохотно признал Сергей. – Значит, искать хирурга, который работал во всех этих больницах.
Повисла пауза.
– Послушай, Сережа, я что вспомнила-то… Больница святого Георгия, что у нас тут рядом, это и есть бывшая больница имени Карла Маркса. Построили новое здание, а то, что на Выборгской стороне, вообще, по-моему, пустили на слом, уж очень оно обветшало. Стало быть, человек мог автоматически перейти сюда. А что касается академической больницы, то бывает же, что врачи консультируют, профессор там какой-нибудь…
– Про профессора это ты загнула, чтобы приличный человек…
– Приличный человек тоже может сбрендить!
– Это верно, но почему ты думаешь, что он пожилой?
Надежда не хотела раньше времени рассказывать Сергею то, что сообщила ей Маргарита Ивановна, – кто ее знает, милицию эту, еще набросятся на бедную Майю, а человеку и так досталось в жизни.
– Потому что уже в восемьдесят первом, когда была операция у директрисы, он работал! Стало быть, не мальчик молоденький.
Надежда ушла к себе, на цыпочках подкралась к двери в комнату, обнаружила, что муж задремал, и уселась на кухне с котом на коленях. На столе перед ней лежал листочек с датами. Значит, в восемьдесят первом – операция у директрисы, это очень давно, к тому же, кто знает, что случилось с архивом несуществующей уже больницы, куда он мог подеваться. Не случайно лечащий врач ее матери не далее как позавчера сказала ей, чтобы все справки и снимки Надежда хранила у себя дома, потому что у них в больнице через год все это отправляют в архив, а оттуда можно что-либо выцарапать с огромным трудом. Стало быть, насчет директрисы пусть Сергей действует своими методами – официальными. А у Надежды в голове прочно сидела одна мысль еще с советского времени: действовать можно только через знакомых, человеку с улицы никто ничего не расскажет. И для милиции никто не расстарается, начнут тянуть резину, Сергея станут футболить туда-сюда, а поскольку дело закрыто, то еще и от начальства попадет. Надежда испытывала к соседу не только дружеские, но и материнские чувства, потому что знала его с детства и дружила с его матерью. Так, уговаривая себя, что ей просто необходимо помочь Сергею и она совершенно не лезет не в свое дело, Надежда сосредоточилась на листочке. Значит, директриса отпадает. Дальше, Римма Точилло в девяносто четвертом году в больнице Академии наук. Вряд ли удастся Надежде что-то выяснить путное – знакомых у нее в этой больнице нет, да и с покойной Точилло она незнакома. Стало быть, и Римму отдаем Сергею. Остается Сталина Викентьевна – операция аппендицита в 1992-м и Евдокия – щитовидка в 1996-м.