Боковым зрением она давно уже приметила круглый белый табурет. Шагнув к нему, Надежда схватила табурет за ножку и замахнулась на Трегубовича. Однако с удивительной для его лет реакцией Арсений Петрович перехватил импровизированное орудие и вырвал его у Надежды из рук.
Поведя головой, словно ему тесен воротник, он раздраженно прикрикнул:
– Что же это вы… с виду вроде бы интеллигентная женщина, а пользуетесь такими хулиганскими приемами! Надо же, табуреткой меня хотела двинуть! Я очень разочарован!
– Я тоже… – ответила Надежда. – Я тоже разочарована. Вы с виду вполне приличный человек, говорят – хороший хирург, – а я всегда с уважением относилась к людям этой профессии, – а на деле оказались обычным убийцей!
– Опять вы употребляете такие слова! – заорал доктор. – Я не убийца, а ученый, проводящий важнейший научный эксперимент!
– Слышала уже! – огрызнулась Надежда.
Понизив голос, Трегубович продолжил:
– Я хотел обойтись с вами мягко, как с порядочной женщиной. Но теперь я вижу, вы этого не заслуживаете.
Он заломил руку Надежды за спину и потащил ее к тяжелому металлическому, похоже, бывшему зубоврачебному креслу. Закусив губы от боли, Надежда пыталась сопротивляться и даже укусить злодея в плечо, но безуспешно. Тогда она решила действовать более удобным оружием – насмешкой. Как можно язвительнее она проговорила, вернее, прохрипела:
– А где же ваша знаменитая роза? Или мне розы не положено? Ах, ну да, у меня ведь сегодня не день рождения! И вообще я на вас страшно обижена – ведь мне еще очень далеко до вашего любимого возраста! Прибавить женщине несколько лет – да это для нее похуже смерти!
Надежда несла чушь, а сама все больше и больше падала духом. Как видно, никто не придет ей на помощь, и жизнь ее закончится очень скоро с помощью этого ненормального.
– Заткнетесь вы когда-нибудь? – рявкнул Трегубович. – Вас, похоже, даже могила не исправит!
С этими словами он толкнул Надежду в кресло и широким пластырем примотал ее запястья к подлокотникам. Надежда, улучив момент, изо всех сил пнула его свободной ногой по щиколотке. Арсений Петрович тихо выругался, потер ушибленное место и примотал ноги Надежды к ножкам кресла.
– Ну вот, – удовлетворенно констатировала Надежда, – теперь вы не только кривошеий, но еще и хромой!
Трегубович злобно рявкнул:
– Если не заткнетесь, я вам еще и рот пластырем заклею!
– Только не это! – взмолилась Надежда, лишиться права голоса было для нее страшнее всего. – Я не стану вас оскорблять, но все же, где вы возьмете розу?
– Никакой розы! – заявил Трегубович. – Я уже говорил – вы не входите в программу моего эксперимента, вы идете по другой, если можно так выразиться, статье.
Надежда поежилась от его бухгалтерской терминологии.
– Ваша смерть, – деловито продолжал Трегубович, – не приведет к улучшению жизни ваших окружающих…
– Никогда в этом не сомневалась! – вставила Надежда.
– Я совершенно не желаю, чтобы вас ошибочно отнесли к участникам моего эксперимента – достаточно того, что в него включили директора магазина «Марат».
– А кстати, она ведь очень подходила вам по параметрам, – оживилась Надежда. – И возраст, и характер…
– Может быть, – сухо ответил доктор, – но свой эксперимент я желаю проводить сам. Этак еще и теорию отнимут!
– Да не беспокойтесь вы, никто на вашу теорию не покушается!
– Так что с вами придется организовать все так, чтобы создать видимость несчастного случая, – твердо продолжал доктор. – Самоубийство в данном случае вряд ли будет выглядеть естественно – трудно поверить, что женщина придет в больничный архив, чтобы свести счеты с жизнью. Только поэтому мне приходится возиться с вами и выслушивать ваши язвительные замечания… Но осталось уже недолго.
– Что же со мной произойдет? – вполголоса полюбопытствовала Надежда.
Она наконец поняла всю безнадежность своего положения. Осознать это раньше ей мешала абсолютная нереальность, даже какая-то гротескность ситуации. Но теперь ей стало страшно. Она сжала зубы и заставила себя успокоиться, насколько могла в своем положении. Главное: не терять над собой контроль. Возможно, от ее спокойного голоса этот ненормальный очнется. Или ему придет в голову еще что-нибудь, он отвлечется. Нужно потянуть время, вдруг появится шанс на спасение.
– Так что же вы собираетесь со мной сделать? Как я понимаю, падение из окна исключается – мы на первом этаже; если на меня рухнет что-то тяжелое, например стеллаж, – это не обязательно приведет к летальному исходу…
Трегубович, ничего не ответив, вытащил из ящика стола моток толстого двойного провода и принялся разматывать его, ища глазами розетку.
– Ах, значит, поражение электрическим током! – констатировала Надежда.
И хотя она изо всех сил старалась сохранить самообладание и не показывать страха, это удавалось ей все хуже и хуже: голос предательски дрожал, на лбу выступили бисеринки холодного пота. Она проговорила почти шепотом:
– Такая смерть тоже никому не покажется несчастным случаем. Что же, выходит, я сама себя опутала проводами, соорудила из этого дурацкого зубоврачебного кресла электрический стул?
Трегубович, занятый своими страшными приготовлениями, недовольно покосился на нее:
– Не принимайте меня за дурака. Все будет обставлено достаточно естественно. Вы случайно схватились за металлический неисправный корпус настольной лампы – вот этой самой, что стоит на столе, – вас ударило током, и вы, потеряв сознание, упали. Причем так неудачно, что вторая ваша рука оказалась прижатой к радиатору парового отопления. Ну, вы женщина образованная, понимаете, что произошло: одна рука – на заземлении, другая – под напряжением – летальный исход неизбежен.
Надежду передернуло от такой перспективы, ей показалось, что она уже чувствует скручивающую все тело судорогу высокого напряжения…
Доктор совершенно сошел с катушек, разумеется, никто не поверит в несчастный случай, его найдут, но ей-то, Надежде, какая будет разница, когда она останется валяться здесь обугленным трупом!
– Сознайтесь, – почти прошептала Надежда, – что вам доставляет удовольствие власть над чужой жизнью. Возможно, сначала вас и увлекла идея чистого эксперимента, но со временем вы стали убивать уже ради самого убийства!
Трегубович дернулся, как от удара.
– Это ложь! Вы ничего не поняли! Мне невероятно тяжело… убивать, – он произнес последнее слово с заметным усилием, с трудом преодолев внутреннее сопротивление, – мне тяжело убивать, но я иду на это ради большой идеи! Как вы можете так говорить? Ведь я – врач, хирург, я всю жизнь спасал человеческие жизни, я, как никто другой, понимаю, насколько жизнь хрупка и бесценна, поэтому для меня отнять жизнь – особенно тяжело, но я должен это сделать!
Он воткнул вилку в розетку и шагнул к Надежде с толстым двойным проводом в руке. Оголенные концы приближались неумолимо к запястьям Надежды. Она глубже вжалась в кресло и истошно заорала, переходя на визг.
Сергей притащился на работу часам к шести, когда Машенька, что сидела возле телефона, уже собиралась уходить.
– Тебя Гробокопатько спрашивал! – крикнула она Сергею на бегу.
– Так я и знал, – расстроился Сергей.
– А еще тебя Валентина целый день ищет, – злорадно сообщила Маша, – насчет Нового года интересуется.
– О, господи, хоть вообще на работу не приходи! – вздохнул Сергей.
– И дамы какие-то по телефону все время звонят.
– Кто звонил – Татьяна? – оживился Сергей.
– Не-а, никакая не Татьяна, а вовсе даже Надежда.
– Надежда? – опомнился Сергей. – А что сказала-то?
– Сказала, чтобы ты срочно проверил какого-то Трегубовича, вот у меня записано: доктор Арсений Петрович Трегубович.
– И все? – крикнул он, но Маши уже и след простыл.
Сергей вздохнул и поплелся к Валентине сдаваться, благо та еще не ушла. Стало быть, Надежда раскопала где-то фамилию хирурга, возможно, выяснила у родственников Сталины или у сотрудников. Но что это дает?
– Сережа, иди сюда! – Валентина сидела у компьютера.
– Так, Трегубович Арсений Павлович, год рождения 1937, – немолодой, как Надежда и предупреждала, – далее, место жительства… набережная Мойки… дом, квартира… телефон, место работы – больница святого Георгия, проживает совместно с матерью, жена… что такое? Жена, Немыщенко Валерия Федоровна, умерла в 1995 году!
Есть связь! Значит, всех, кто лежал в больнице Карла Маркса, оперировал он, а Римму Точилло – его жена! И он консультировал, то есть ходил туда, наблюдал, в общем, запомнил эту Точилло!
Сергей набрал номер Надежды. Там никто не ответил. Странно, семь часов скоро, так долго она на работе не задерживается. Он поколебался и позвонил по домашнему номеру доктора Трегубовича. Шамкающий старушечий голос ответил, что Арсений Петрович на работе.
– В больнице? – прокричал Сергей, потому что бабуля явно глуховата.
– В больнице, милый, в больнице.
– А он что – дежурит сегодня?
– Почему – дежурит? – удивилась старуха. – Он в архиве работает. А вы кто ему будете?
– Старый приятель, – проворчал Сергей и повесил трубку.
Ужасно не хотелось тащиться сейчас в больницу, но еще больше хотелось выяснить, наконец, какое отношение имеет доктор Трегубович к убитым женщинам. Кроме того, был шанс, что он с доктором может просто разминуться, то есть, когда Сергей подъедет к больнице, тот может уже уйти домой. Подумав, Сергей решил, что поскольку больница святого Георгия находится близко от его дома, поехать сейчас туда, а если доктора Трегубовича там уже нету, то на Мойку он сегодня ни за что не потащится.
В холле больницы пустынно и тихо. Врачи и медсестры ушли домой, а у тех, кто остался дежурить, столько работы, что им некогда гулять. Тихонько прошмыгивали в гардероб расстроенные родственники тяжелых больных – у таких постоянный пропуск.
Сергей огляделся и подошел к вахтерше, с которой болтала, очевидно, собираясь уже уходить, жизнерадостная старуха в пальто.