– Мама, мне нужно с тобой поговорить! – недовольно сказала Лера.
– Сейчас! – встрепенулась мать. – Я Константина Эдуардовича провожу, – она тоже поспешила к выходу.
Двери закрылись, в квартире наступила тишина. На кухне уже навели относительный порядок – вымытая посуда сложена на столе и прикрыта полотенцем, пол подметен. В комнате Тамары длинный стол еще не разобран, но это успеется и завтра. Елизавета Васильевна вошла в свою комнату и вопросительно взглянула на дочь:
– Так в чем дело?
– Мама, – Лера в волнении ходила по комнате, – я должна тебе сказать, что твое поведение меня изумляет, а многие вообще посчитали его неприличным!
– Вот как? – Елизавета Васильевна подняла брови. – В чем же заключается неприличие моего поведения? Я разгуливаю по улицам, громко ругаясь матом, с бутылкой пива в руке, а потом бросаю пустую бутылку прямо на асфальт? Или, может быть, я сижу в метро, развалившись, и пристаю к людям? А может, я не умею пользоваться носовым платком и сморкаюсь себе и другим под ноги?
– Перестань, мама, – в раздражении проговорила Лера, – ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Твои отношения с Константином Эдуардовичем!
– А что же в них неприличного? – искренне удивилась Елизавета Васильевна.
– Мама, все знают, что Тамара была против вашего знакомства, не говоря уж о более близких отношениях. И вот, как только ее не стало, буквально на следующий день, ты демонстративно его приглашаешь, держишь возле себя. Он тебя обнимает, гладит по плечу, хоть бы на похоронах постеснялись!
– Откуда в тебе столько ханжества? – изумилась Елизавета Васильевна. – Послушай, я очень любила твою сестру. Но теперь, когда ее не стало, Константин Эдуардович будет жить здесь.
– Мама, не поздно ли заводить милого дружка?
– Он мне не знакомый и не друг, – твердо ответила мать, – он мне любимый человек. Твоего отца нет в живых уже пятнадцать лет, его память это не потревожит. А если родственники шокированы, то мы пойдем в загс и официально поженимся.
– Час от часу не легче! Выйти замуж в семьдесят лет! Это противоестественно. И Тамара тоже так считала.
– А я считаю противоестественным, когда женщина с тридцати лет живет одна и, не имея собственных детей, работает директором школы! – возмутилась мать. – Я и Тамаре это говорила, но с ней не поспоришь. В первое время я не настаивала, думала, что она как-нибудь свою жизнь устроит. А потом не хотела травмировать Константина Эдуардовича. Ты ведь знаешь, какой у Тамары был характер, она превратила бы нашу жизнь в ад.
– Но зачем тебе поселять его здесь?
– Я хочу, чтобы он находился рядом. Хочу вечерами пить с ним чай и смотреть телевизор, читать одни и те же книги, гулять в скверике, утром завтракать вместе. Тамара не могла этого понять, но у тебя-то есть семья – муж, дети, почему же ты возмущаешься?
– Не знаю… но все не одобряют, – растерялась Лера.
– Какое нам дело до всех! – Мать обняла ее и заглянула в глаза: – Дочка, мне семьдесят два года, может быть, совсем немного жить осталось, неужели я не заслужила капельку счастья перед смертью?
– Что ты, не говори так! – испугалась Лера.
– Значит, решено, на той неделе он сюда переезжает.
– Ну подожди хотя бы сорок дней!
– Что ты, в нашем возрасте мы не можем так долго ждать!
Сергей позвонил, подождал. Дверь не открывали, но изнутри доносился шум текущей квартирной жизнедеятельности. Сергей нажал кнопку еще и еще раз. Наконец послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и Сергей увидел невысокого худенького мужчину в тренировочном костюме и кокетливом розовом передничке с рюшечками. Вытирая мокрые руки о передник жестом усталой домохозяйки, мужчина извинился:
– А я не слышу звонка, я там постирушку затеял, вода льется. А вы, наверное, к Валентине Сергеевне, так ее нету еще.
– Я капитан Гусев из УВД, и похоже, что именно к вам. Хочу поговорить об убитом директоре школы номер пятьсот восемнадцать Стаднюк Тамаре Алексеевне.
– Убитой? – в голосе мужчины прозвучало неподдельное изумление. – Ее убили?
– Да, пять дней назад в школе вечером. Вы – Никифоров Юрий Иванович?
– Да, конечно, – Юрий Иванович отвел глаза, – а почему вы ко мне пришли, я ведь с ней очень мало знаком…
– Но у вас был с ней конфликт?
Юрий Иванович беспокойно оглянулся:
– Извините, я только газ сейчас под супом подкручу, а то выкипит…
Он прошел на кухню и вернулся удовлетворенный.
– Да, так вы насчет Тамары Алексеевны… Понимаете, моя жена, Валентина Сергеевна, – женщина очень занятая, так что детьми больше я занимаюсь… а дети у нас способные. Мариночка на четырех олимпиадах первые места заняла, в своей школе считалась лучшей ученицей. А тут мы обменялись, удачный обмен подвернулся, почти без доплаты: мы со знакомыми квартирами поменялись, потому что им нужно было непременно переехать в наш бывший район – бабушка у них посещает школу астральной медитации, а возить ее туда ни у кого времени нет. А теперь она может пешком ходить, там близко… – Юрий Иванович беспокойно принюхался: – Ой, извините, я только жаркое в духовке проверю, а то как бы не пересохло…
Через минуту он вернулся успокоенный.
– Да, значит, мы о Тамаре Алексеевне… так вот, как только мы сюда переехали, я сразу навел справки и узнал, что ее школа здесь поблизости самая лучшая. Я туда и пошел. Сначала к завучу обратился, к Алле Константиновне, принес ей наши дипломы, Мариночкины то есть, конфет хороших коробку… Так мы с завучем хорошо поговорили, она меня обнадежила, что Мариночку обязательно возьмут, но тем не менее к директору отправила, без нее, говорит, такие вопросы у нас не решаются. Я опять все дипломы принес, конфет коробку еще лучше, прихожу к директору, а она все мои дипломы и конфеты от себя оттолкнула и говорит – не скажу, что грубо там или громко, вроде бы даже вполне тихим голосом, но как-то так зло и высокомерно, что уж лучше бы кричала, – Юрий Иванович снова беспокойно оглянулся, – извините, я только утюг выключу, а то перегорит, – и скрылся на этот раз в комнате.
Через минуту он снова появился умиротворенный.
– Так вот, Тамара Алексеевна мне, значит, и говорит: заберите, говорит, все ваши подношения, они мне не нужны. Я растерялся даже и все дипломы ей сую, какая, мол, у нас девочка замечательная. А она снова твердит, что ей это совершенно неинтересно, а вы, говорит, лучше скажите, что вы можете сделать лично для нашей школы. Я не совсем ее понимаю и уточняю:
– В каком, извиняюсь, плане?
– В плане спонсорской помощи. Вот, например, недавно один папаша оказал школе спонсорскую помощь в размере двух компьютеров «Пентиум», а еще одна родительница – в размере вот этого гарнитура мягкой мебели, на котором мы с вами сидим.
Я, говорю, извиняюсь, это вы на нем сидите, а мне стул дали такой жесткий, что долго на нем и не высидеть, геморрой наживешь.
– Так и сказали про геморрой? – с улыбкой спросил Сергей.
– Ну, во всяком случае подумал, – неопределенно ответил Юрий Иванович. – А она тогда и спрашивает, где, мол, я работаю? Я отвечаю, что, мол, извиняюсь, но я инженером работаю. Ну что ж, директриса отвечает, всякое в жизни бывает. А жена ваша? Жена моя, говорю, очень занятая женщина. Это, – Тамара Алексеевна говорит, – хорошо. Это, говорит, очень удачно, что она у вас в бизнесе… Да нет, отвечаю, она не в этом смысле занятая, она больше по политической части, она крупный активист Партии умеренного прогресса… А вот это, говорит директриса, никуда не годится. Я, конечно, ничего лично против вашей жены и этой партии не имею, но нашей школе нужны способные дети, то есть такие, родители которых способны что-то полезное сделать лично для школы. А в вашей семье я таких способных не вижу.
Очень меня эти ее слова задели. Обидно, говорю, такое от вас слушать! Чего-чего, а уж способностей у нас очень даже достаточно. И не слишком ли, говорю, большую цену ломите, я же все-таки, говорю, не в школу для «новых русских» детей ребенка привел, а в самую простую, у вас, говорю, даже не гимназия.
Тут она зашипела на меня, как кобра прямо, ядом плюется.
– Да уж, – говорит, – в школе для «новых русских» инженерам делать нечего с вашими-то возможностями.
– А мне, – говорю, – такая школа для «новых русских» и даром не нужна, там детей ничему не учат. Мне, – говорю, – важно ребенку образование дать, у вас же, я чувствую, никакого образования не получишь, раз вздумали за деньги детей в простую школу принимать. И я, говорю, вопрос этот в роно обязательно поставлю.
Как она на меня зарычит, даже очки слетели! Идите, говорит, куда хотите, хоть в роно, хоть в министерство, станут там с вами разговаривать! А сейчас прошу вас из моего кабинета выйти и вообще здание школы покинуть.
Вот вам и весь конфликт. А что я потом в вестибюле выражался, так очень накипело, но ничего я нецензурного не употреблял, вам и гардеробщица подтвердит, я же понимаю – школа все-таки…
– А где вы были вечером двадцать второго октября? – на всякий случай спросил Сергей.
– Мариночку в бассейн водил, – с готовностью откликнулся Юрий Иванович. – У нас время не очень удобное, с семи до девяти, да потом еще пока она волосы высушит. Я ее там ждал, потому что на улице дождь шел, по магазинам я не ходил.
– Кто-нибудь вас там видел?
– Три мамы и две бабушки, так с ними и просидел два часа, они могут подтвердить.
– Да-а, ну что ж, я пойду.
– Скажите, – Юрий Иванович отвел предательски заблестевшие глаза, – а как ее убили, директрису-то?
– Зарезали ножом в собственном кабинете, – сухо сказал Сергей, – а вы, я так понимаю, не очень по этому поводу расстроились?
– От вас ничего не скроешь! – развел руками Юрий Иванович.
Звонок в дверь раздался неожиданно. Маргарита Ивановна задремала, самого звонка не слышала, а проснулась только от лая Рамзеса. Она взглянула на часы: ровно четыре. Все правильно, это пришла давняя приятельница Зоя лечить зубы.