рсток. Мамин наперсток лежал на швейной машинке. Он был весь в маленьких вмятинах, будто рябой. Головка иглы должна войти в одну из этих рябин, и тогда можно давить пальцем на иглу сколько хочешь.
— Вот так портниха у меня! — услышала Галка голос над собой. Сзади стояла мама и наблюдала за ее работой.
Снова Галка вспомнила про маму. О чем бы она ни начинала думать, что бы ни делала, незаметно возвращалась к маме. И тревога за нее, и то, что в жизни Галки все связано множеством ниточек с мамой, и неутихающая тоска по ней не давали забыть последнюю картину прощания в Сталинграде. Галка видела, как наяву: бежит мама за грузовиком, который увозит их из города, бежит, словно что-то хочет сказать очень важное, необходимое… Что же хотела тогда сказать мама?
В школе, куда их с сестренкой на следующий день отвела Мария Ивановна Кречко, их приняли, будто они и прошлый год в ней учились. Галку посадили за парту с мальчишкой.
— Как тебя зовут? — на первом уроке спросила его Галка.
— Юрка, — ответил мальчик и, чуть подумав, добавил: — Толочко.
— Чего? — переспросила Галка. Она не поняла, что мальчик назвал свою фамилию, потому что фамилия какая-то непривычная. «Может, так его дразнят — Толочко?.. Но что это означает?..»
— А тебя как зовут? — шепотом поинтересовался Юрка.
— Красная Шапочка, — тоже шепотом сообщила Галка, решив не ударить в грязь лицом перед соседом по парте. Она потихоньку достала из парты красную шапочку и показала мальчишке.
У Юрки оказался дружок Борька, как потом Галка узнала, они дружили еще до школы, потому что у них дома рядом, в Христином переулке, за оврагом. Весной в нем много воды, и можно пускать кораблики. Юрка умеет из коры кораблики делать. С парусами, с флагом. А однажды вода в овраге так разлилась, что затопила многие дома, потому что где-то овраг перегорожен плотиной, а в ту весну ее прорвало. Юрка сам видел, как на лодках вывозили из затопленных домов людей и вещи. А один дяденька сидел на крыше своего дома и кричал: «Люди добрые, помогите!» А рядом с ним сидела на крыше черная кошка, может, ведьма. Ведьмы всегда в кошек превращаются. И если она, Галка, не верит Юрке, то может сегодня же вечером прийти к ним за овраг, и Юрка покажет ей ведьму, ома в сарае живет у Зубаней, дом которых на пустыре стоит.
Все это Юрка поведал ей, когда они вышли после уроков из школы. Он явно хотел попугать Галку. Но не на такую напал. Галка сказала, что она даже волков не боится.
— Почему? — наивно спросил Юрка и почесал на затылке выгоревшие белесые волосы. Его озадачило это заявление.
— Потому что я — Красная Шапочка, — с таинственным видом сообщила Галка.
— Мухомор ты красный! — рассмеялся Юрка, поняв, что номер не удался, не сумел он напугать Галку. Девчонка ему явно понравилась. Да еще и беженка, из Сталинграда, где сейчас идет война. Юрка нигде, кроме Николаевки, не бывал, и все люди, приезжавшие к ним в слободу, были ему страшно интересны потому, что раньше они жили в других краях, городах. Юрка уже давно решил, что, когда вырастет, будет путешественником.
Об этом он тоже рассказал Галке, хотя, в общем-то, заветная его мечта была тайной, в которую он посвятил только самого верного друга Борьку Зеленского.
— Пойдем сегодня с нами на набережную? — с ходу предложил Юрка.
— А зачем на набережную? — поинтересовалась Галка.
— Там женщина живет, мы помогаем ей. Отец у нее был красным командиром в гражданскую войну, а сын воюет с фашистами, вот мы и помогаем.
— Как тимуровцы, что ли? — со знанием дела спросила Галка.
— Ну да, как тимуровцы…
— Не могу я сегодня, — вздохнула Галка, — мне в одно место надо.
Подумаешь — «в одно место», Юрка ей все про себя рассказал, она же секретничает. Не показывая вида, что обиделся, Юрка свернул на свою улицу, коротко бросив:
— Домой я пошел…
А Галке сегодня не до Юркиных обид. Учительница Федосья Федоровна в конце уроков сказала:
— Дети, я знаю, что среди вас есть мальчики и девочки, которые… — Тут она запнулась и подняла руки перед собой, словно, не находя подходящих слов, хотела помочь себе руками… Так и не найдя эти слова, она как бы перечеркнула то, что сказала, и вернулась на старт: — Нынче прибыла новая партия эвакуированных. Кто ищет и ждет своих родных… беженцы собираются у здания райисполкома. Вы уже знаете, где это…
У Федосьи Федоровны, на Галкин взгляд, очень запоминающаяся и красивая фамилия — Черевичко. У нее тоже есть родные, которых она ждет, — младшая сестренка с мамой то ли в Полтаве остались, то ли ищут ее и живут неизвестно где. Сама Федосья Федоровна перед войной училась в институте в Москве и вернуться в Полтаву не успела…
Сегодня Галка с Ниной пойдут к райисполкому, может, мама приехала. И вообще, теперь они каждый день будут ходить к райисполкому…
Дома Галку ожидали новости. Когда она вошла в избу, увидела двух незнакомых девочек и маленького мальчика. Они стояли около двери и смотрели на нее. От неожиданности встречи Галка даже не поздоровалась с ними, а прошла к окошку, чтобы положить на подоконник тетрадку и ручку. Тетрадку и ручку ей дала Мария Ивановна. «Из Володиных запасов», — сказала она. Такую же ручку и тетрадь вручила Нине… Что ж Нина до сих пор не идет?..
— Вы кто? — испытывая некоторую неловкость от молчания, спросила Галка детей.
— Я — Наташа, а она — Света, — исподлобья глянув на Галку, сказала та, что повыше, и добавила, мотнув головой на малыша: — Он — Витенька… А ты чего сюда пришла?
— Я здесь живу, — сказала Галка.
Она повернулась к окошку, выглядывая Нину.
Ребятишки, оказывается, ждали Марью Ивановну Кречко, которая и привела их сюда.
— Вот, значит, еще вам с Ниной подружки и дружок, — сказала она, входя в комнату, Галке, — тоже сиротки. Вечером вас тут будет веселись — не хочу.
Мария Ивановна суетливо, озабоченно оглядывала комнаты, словно примеряя что-то. Чужие, незнакомые женщины стали заносить в избу матрацы, подушки, кроватки, тумбочки, еще какие-то вещи. Хорошо, что у Марии Ивановны квартира почти пустая, — есть где расставлять. Но зачем все это — Галка не понимала. Когда пришла Нина, они незаметно среди суматохи выбежали из дому и пошли к райисполкому.
Еще издали девочки видят: у двухэтажного кирпичного здания, на котором установлена пожарная вышка, собралось много людей. Они сидят на чемоданах, на ступеньках каменной лестницы, стоят, прислонившись к стене. Новая партия беженцев. Откуда пригнала их война? Кто они?
Девочки ходили между прибывшими, заглядывали в липа. Вдруг Галка сорвалась с места и побежала к группе людей, ей показалась знакомой фигура женщины в крепдешиновом платье… Нет, не мама… Зашли в вестибюль. И там вдоль стен сидели и стояли беженцы. Одни вяло разговаривали, другие стояли возле скудных вещей и молчали. Дети пытались подняться по лестнице на верхний этаж, но их окликали взрослые — туда нельзя ходить, там работают. Наверное, все эти люди уже не один день живут вот так бездомно: на вокзалах, в ожидании поезда, у подъездов, как здесь, нередко под открытым небом. Отцы и братья, мужья их на войне, родители там, где теперь враги. Разбросаны семьи, растеряны дети…
— Дедушка, а вы не из Сталинграда? — спросила Галка старичка, свесившего голову. Старичок сидел на ступеньках лестницы, за плечами у него котомка. Не сразу подняв голову, он посмотрел на Галку из-под седых мохнатых бровей подернутыми как бы слюдой, блеклыми глазами, ответил:
— Мы, дочка, с-под Воронежа, воронежские мы, значитца…
Ясно было, что мамы в этой партии беженцев нет.
И не холодно на улице, а Галка плетется понуро за сестрой и дрожит вся. Так она верила, что маму встретит, и не встретила.
— Холодно мне… — сказала она Нине.
Нина остановилась, посмотрела на сестренку внимательно: не хватало, чтобы заболела Галка. Потрогала лоб ладонью. Нет вроде температуры-то, холодный лоб у сестры.
— Не придумывай мне, холодно… — Она расстегнула пальто и, как курица под крыло, спрятала Галку под полой, принимая к себе… — Ничего, завтра снова пойдем… Уж завтра мама обязательно приедет, вот увидишь…
Дома все изменилось в комнатах. Вдоль стен и посредине стояли кровати, кровати и кровати. Как в госпитале или в общежитии. И ребятишек еще прибавилось. Откуда они появились, неизвестно. Мария Ивановна распоряжалась, что надо еще сделать, а пожилая женщина и две девушки то бежали в сени и тащили оттуда простыни, то гремели чашками на кухне.
— Ну вот и дом вам всем теперь будет, — приговаривала Мария Ивановна, мимоходом поглаживая то одного, то другого мальца по голове.
Часа три проходили девчонки. За это время Наташу да Свету, и Витеньку тоже, и еще пятерых, совсем новеньких, постригли наголо, и теперь трудно было разобрать, кто из них девочка, а кто мальчик. И платьица на всех надели новые, в цветочек, и на Витеньку тоже. Оно было длинновато ему, и он стыдился нового наряда, сердито сидел в углу у своей кроватки, от всех отвернувшись… Дело в том, как после выяснила Галка, что у Витеньки штаны оказались в таком состоянии, что починить их не было никакой возможности, а мальчиковой одежды пока что для вновь организованного детского дома нигде не нашли. Вот и одели всех в девчоночьи платья.
— А ты не сердись, Витенька, — попробовала успокоить малыша Галка, — подумаешь, штаны!
Однако Витеньку эти слова не успокоили.
— Значит, мы теперь детдомовские, — сказала, как спросила, Галка у Нины.
— Ну и чего особенного… Даже веселей всем вместе будет, — сказала Нина, но в голосе ее Галка не почувствовала особой радости.
Когда руки Полины Андреевны уже не могли держаться за поручни, она полетела вниз. Думала, что лететь будет долго, но тут же почувствовала, как плюхнулась в воду. Не сопротивляясь, не пытаясь барахтаться, чтобы хоть чуть-чуть продержаться на воде, она приготовилась к концу. Успела уже попрощаться и с Иваном Филипповичем, и с дочками.