Солин с радостью вскакивает, вытаскивает из-за парты ноги в неуклюжих валенках и выходит. Умываться. До конца урока его в классе не жди.
Сапунов — длинноногий, как циркуль, дружок его, тоже личность в классе, в который попала Галка. Про него Федосья Федоровна сказала так:
— Я тебя, Сапунов, все равно переломлю, сделаю из тебя человека…
И Галке представлялось, как учительница переламывает длинного Сапунова пополам, чтобы сделать из него человека.
Этот самый Сапунов и написал ей записку. Она сидела и ждала, что Солин, продолжая игру приятеля, что-нибудь сотворит. Но ничего не произошло ни на этом уроке, ни на другом. И даже в переменку длинный Сапунов не скорчил рожи, не погладил издевательски по голове, приговаривая:
— Деточка, ты сегодня была невнимательна.
Так он передразнивал учительницу, которая с ней была особенно ласковой. Наверное, потому, что она беженка, то есть э-ва-куи-ро-ван-на-я.
После уроков они снова ходили к зданию райисполкома. Федосья Федоровна в конце занятий объявила:
— Дети, сегодня прибыла новая группа э-ва-ку-и-ро-ван-ных. — Сказала и посмотрела на Красную Шапочку, а потом на других детей из детского дома, у кого потерялись родители. Сестрички хотели взять и Витю Гусева, но Мария Ивановна рассказала, что у него мама не потерялась, а умерла. Потерялся у него старший брат. Они втроем приехали в Сталинград, сначала жили у какой-то тетеньки, а потом маму положили в больницу, потому что она сильно заболела. И тогда Витя с братом остались вдвоем. А однажды брат пришел из больницы и принес мамину одежду — платье, кофточку, сапоги, в которых она ходила, кирзовые солдатские сапоги… Брат ничего не сказал Вите про мать, но он и так понял все. А после брат ушел за хлебом, так как они не ели целых три дня, и пропал… А может, и не пропал, но пришли люди и забрали Витю с собой, перевезли с другими детьми за Волгу, вот сюда, в Николаевку.
В тот день, когда в школе начались занятия, в детском доме был устроен праздник: день рождения пятнадцати девочек и мальчиков.
Мария Ивановна собрала вокруг себя ребят, которые не знали, когда они родились, и объявила:
— Давайте сегодня отпразднуем ваш день рождения. Вы не возражаете, если у вас день рождения будет первого сентября? У нас будет чай с сахаром и пряники. А кто пойдет в школу, тому подарим штаны и рубашки.
Все, конечно, обрадовались празднику и запрыгали вокруг Марии Ивановны.
И вот Нина и Галка идут к райисполкому, который находится на взгорке и к которому идти надо через песчаную улицу. Вдруг из переулка выскочил длинный Сапунов, догнал Галку и дернул ее за воротник.
Галка едва не заплакала от обиды. А Сапунов, гримасничая, вертелся вокруг нее и не давал ей пройти. Хорошо, что Нина обернулась и кинулась на него, защищая сестренку…
Сапунов побежал в свой переулок и, спрятавшись за углом, присел там. А Нина за Сапуновым и дальше побежала. Тогда Галка крикнула:
— Мишка, убегай!
Она уже простила своего обидчика. Галка всегда жалостливая очень.
— В кого ты у нас такая? — улыбалась мама.
А Галка отвечала, вздыхая:
— Это я в тебя такая и в папу еще уродилася…
Это было, когда Галка Барсика нашла. Он сразу полез к ней на руки. Мордочка у котенка была поцарапана, и он хромал, наверно, ушибся. Прижала его к груди Галка и понесла домой.
Вот тогда мама и спросила у дочери:
— И в кого ты такая уж очень жалостливая уродилась?
В тот день Галка написала маме клятву. Взяла листок бумаги, папины красные чернила, села к столу.
Я обещаю каждый день менять песок, ухаживать за котенком, кормить его, поить, купать. Галя.
Клятва эта сгорела теперь, наверное, или затерялась вместе с другими бумажками и тетрадками. Когда девочки уезжали из Сталинграда, оставляли свою квартиру, в ней все было разбросано, и особенно много валялось на полу бумаг.
Одну тетрадку Галя подняла даже, чтобы взять с собой в дорогу, но потом положила куда-то и забыла. А именно ту тетрадку надо бы взять ей, потому что в ней были написаны первые и последние пока что Галкины стихи. Да, да, она уже написала однажды стихотворение. Мама, когда прочитала его, сказала:
— Тут что-то есть…
А сегодня Галка в школе написала еще одно стихотворение и назвала его «Прошлое»:
Там не было земли,
Там не было нужды,
Там не было зимы,
Там не было весны,
Там не было озимых,
Там не было цветов.
Там не было красивых
Березовых лесов.
Может, кто-нибудь скажет, дескать, это смешно, когда маленькая девочка пишет такие стихи, а Галка прочитала написанное и решила продолжить стихотворение дальше.
Там не было ребят
И не было домов,
Там не было бутылок,
Остатков от костров.
Там не было луны,
Асфальта и дорог,
Там не было буренок
И строгих докторов.
А самый конец стихотворения она досочинила уже дома. Пришла, положила книжки на тумбочку и карандашом дописала:
Сейчас все есть у нас:
Дома, сады, цветы,
Но не было давно
Шумливой детворы.
Нина и Галка неторопливо шли к райисполкому, и им снова казалось, что уж теперь-то они встретят свою маму, не может быть, чтобы она не приехала и на этот раз — вон ведь сколько уже дней прошло!
Еще издали девочки увидели, что сегодня народу около здания не так много, как обычно: три женщины стояли у дверей, да еще одна сидела на ступеньках подъезда. Бегали невдалеке девочка и мальчик. Но они могли быть и местными, а не приехавшими. Нина поднялась на каменные ступени, чтобы посмотреть, что делается в подъезде, так как среди женщин, что стояли у дверей, мамы не было. И та, что сидела на ступеньке, не мама. Галка глянула было на белую сумочку в руках той женщины, очень похожую на мамину сумку, но мало ли сумок одинаковых.
И женщина глянула мельком на девочек, да и отвернулась: серое лицо со впалыми щеками, неопрятно выглядывающие из-под берета волосы…
Темный вестибюль на первом этаже создавал впечатление, что находишься не в добротном кирпичном здании, а в высоком пустом сарае. Это ощущение усугублялось тем, что слева, будто на антресоли, круто лезла вверх лестница.
Здесь сегодня совсем людей не было. Девочки, удрученные неудачей, пошли к выходу. С такой надеждой шли они сюда, так верили, что наконец-то их мама приехала, и не сбылось… Нина и Галя вышли на площадку подъездной лестницы, остановились. Надо было идти домой, но хорошо это звучит «домой», а дома-то у них, если по-настоящему, нет. Мария Ивановна Кречко — заботливая, ласковая женщина, но не мама все же. Дом Марии Ивановны укрыл девочек от ветров, дождей, а скоро спрячет и от снега — зима на носу, как сказала бы мама, однако дом этот не их, большой, с магазинами, кинотеатром, библиотекой, аптекой, не их уютная комната, где жили только четыре близких друг другу существа… нет, пять существ — котенок-то тоже ведь существо… А в детском доме, хоть и весело, да многолюдно уж очень и — кровати, кровати, будто в мамином эвакогоспитале или общежитии. К тому же, и папа покажется раз в неделю — и нет его, снова он в отъезде, а сестренки сами по себе… Нет, без мамы жизнь никуда не годится, совсем никуда!..
Галка вздыхает потихоньку, потом поворачивается спиной к Нине и задирает голову. Рядом с дверью в здание стоит большущий портрет человека в длинной серой шинели, в военной фуражке и в сапогах. Человек словно бы шел из дверей, правая рука засунута за борт шинели. Верхним краем картина закрывает окно на втором этаже. Может, поэтому даже в солнечный день в вестибюле и на лестнице полумрак, и когда входишь с дневного света, то сразу ничего не видишь. Галка знает этого военного человека и любит его. Она даже стихи о нем помнит, вернее песню.
Галка даже попробовала тихонечко пропеть ее, так, чтобы одними губами. Такая уж она всегда — только что думала про маму и про дом свой, и уже забыла обо всем и пробовала песню петь. Только она вторую строчку мысленно повторила, как услышала вскрик сестры: «Мама!»
Обернулась Галка испуганно, а Нина бежит к той женщине, что на ступеньке лестницы сидела. Женщина теперь стояла и глядела на Нину, а потом перевела взгляд на Галку, и на ее лице появилась то ли гримаса, то ли улыбка, жалкая, нерешительная. А на глазах у женщины показались слезы. Но она молчала, и даже когда Нина прижалась к ней, обнимая ее, женщина молчала и гладила Нину по голове. И тут Нина тоже заплакала:
— Мамочка… мамочка…
А Галка стояла и все не могла сдвинуться с места, будто кто ее приковал к двери, к портрету, на который она только что смотрела, к кирпичной площадке подъезда, тонкий слой цемента на которой повсюду повыбили, и из-под него краснели, будто кровянели, кирпичи. Галка, конечно, знала теперь, что женщина, которую они с Ниной видели, когда входили в здание, не просто женщина, а самая настоящая их мама, но только она почему-то очень изменилась и стала не похожей на ту маму с добрым белым лицом, на котором сияли спокойные счастливые глаза, когда она пела утром, собирая девочек в школу:
Хаз-Булат удалой,
Бедна сакля твоя,
Золотою казной
Я осыплю тебя…
Потом они шли обнявшись по улице и не замечали, что не только они на белом свете существуют, что и еще есть люди вокруг. Они не замечали, что идти им приходится по глубокому песку, что с обеих сторон на них с любопытством смотрят темными окнами в цветных, но облезлых ставнях слободские дома.
Вчера девочки узнали, что у Зины Кисленко на фронте погиб отец, похоронку прислали. Зина утром пришла в школу, села за парту и стала плакать. Сначала никто не понял, чего это она сидит и плачет — в ладошки поскуливает. Девочки окружили ее и стали расспрашивать. Тогда Зина сквозь слезы и рыдания сказала о своем горе.