Галя переживала Зинино горе, и все тоже переживали и не знали, что говорить ей, чтобы успокоить. Галя вышла из класса, в коридоре дождалась Федосью Федоровну, когда она шла на урок, и сказала ей:
— Федосья Федоровна, не спрашивайте, пожалуйста, сегодня Зину Кисленко, у нее папу фашисты убили…
Федосья Федоровна остановилась у двери и долго молчала. А потом закивала часто головой:
— Конечно, девочка, конечно, я не буду сегодня спрашивать Зину.
И лицо у нее было растерянное. Указка, которую она держала в правой руке вместе с журналом, выскользнула и упала на пол. Галя подняла указку и, когда отдавала ее учительнице, видела: у нее дрожала рука. Потом, вспоминая те минуты, Галя подумала, что, наверное, рука дрожала потому, что у Федосьи Федоровны муж на фронте и она в тот миг подумала и про Зининого отца, и про своего мужа сразу. Муж Федосьи Федоровны, наверное, сражается под Сталинградом. Он в письме не писал об этом точно, но все-таки можно догадаться, что под Сталинградом. Однажды Федосья Федоровна после большого перерыва получила письмо и была так счастлива, что захотела поделиться радостью со своими ребятишками. Она вытащила из портфеля белый треугольничек солдатского письма и начала читать: «…Наконец после длительного перерыва пришла ко мне большая радость: вчера ночью получил сразу три твоих письма. Сколько в них теплых слов, сколько новостей! Сразу становится радостней жить на свете.
Из этих писем узнал я, что ты переехала к своим, в Николаевку. Очень умно сделала. Все лишения эвакуации по сравнению со зверствами немцев — ничто. Я видел людей, побывавших в лапах этих изуверов, и поверь, кровь стынет в жилах от их издевательств. Все имеет свой конец, и им, несмотря на временные успехи, придет заслуженная кара, и, может, скорее, чем ты думаешь. Во всяком случае я свидетель того, как туго немцам здесь приходится. Кончится война, и заживем мы тогда своей семьей так же дружно, так же тепло и счастливо, как раньше».
Наверное, Галя запомнила не все письмо, но эти строки врезались в память. Даже стихи так сразу не запоминаются.
А сегодня Галя один урок просидела за партой с сестрой. У Нины было пять уроков, на один больше, чем у Гали, и Галя решила подождать ее, чтобы вместе идти домой. На урок географии в четвертый класс пришла… Федосья Федоровна. Оказалось, что географичка заболела и директор попросил Федосью Федоровну провести несколько уроков. Она уже приходила в Нинин класс, Галина учительница, а сегодня мальчишки на последних партах разбаловались до невозможности и не слушали объяснения нового материала. Гале стало обидно за свою учительницу, значит, можно ее и не слушаться?.. Она повернулась к задним рядам и осуждающе, как это делает мама, молча покачала головой. Но мальчишки, конечно, не обращали на нее внимания. И тут Федосья Федоровна как стукнет кулаком по столу, как крикнет:
— Да перестанете ли вы баловаться!.. Как только вам не стыдно! Да знаете ли вы, что, может, у озера этого, про которое я вам рассказываю, отцы ваши в эту минуту смерть принимают за вас, за матерей ваших! А вы балуетесь, не слушаете!..
Никогда она так не разговаривала с классом, Галя широко открытыми глазами смотрела на Федосью Федоровну, а она сказала так отвернулась, в окно смотрит.
И притих класс, словно устыдился своей беспечности, словно и впрямь увидели лопоухие мальчишки-девчонки, как сражаются насмерть отцы их у далекого озера…
И Галя с Ниной, когда шли из школы, хоть и не говорили об этом, а тоже видели то озеро и красноармейцев с автоматами в руках, бегущих навстречу вражеским пулям.
Теперь, как только девочки возвращаются из школы, — сразу к маме, наскучали они без нее. А мама в постели лежит, потому что ноги у нее отнялись из-за ревматизма. Галка сначала не поняла, как это отнялись, думала, что теперь у мамы и ног нет. Тем более, что мама, перед тем как слечь окончательно, сказала папе:
— Видно, совсем я обезножила, Ваня…
Нет, ноги у мамы были. Галя специально подсела к ней на кровать, незаметно потрогала рукой то место под одеялом, где должны быть мамины ноги, и нащупала их. Помнит Галя по госпиталю еще, как это бывает страшно, когда ты видела человека с ногами, а назавтра ноги ему отрезали, по-медицински — ампутировали. И тогда под одеялом, там, где должны быть ноги у человека, ничего нет, человек сразу становится совсем коротким… Нет, у мамы ноги на месте, но они отказываются ходить, и поэтому она вынуждена все время лежать.
Утром, когда Нина и Галя просыпаются, мама уже не спит, она сразу начинает говорить им, что надо делать.
— Вы теперь мои ноги и мои руки, доченьки, — вздыхает мама.
Галя и Нина подметают в комнате, приносят хворост, чтобы затопить круглую печку, которая называется голландкой, ставят самовар для стирки или для чая. Все дела теперь на них, потому что мама больная, а папа по-прежнему «мотается» по районам области.
А живут Галя и Нина теперь у Гуренко, совсем на другой улице. Мария Ивановна, когда нашлась мама у девочек, сказала:
— Вы теперь семьей собрались, а у нас одни детишки…
Папа сразу понял, что надо им уходить из детского дома. Да и очень уж много детей собралось под крышей Марии Ивановны, и все еще прибывали и прибывали. Пришлось Ивану Филипповичу походить по слободе, поискать новое жилище для семьи… Теперь у них была, можно сказать, своя комната. А рядом, в маленькой спаленке, жила еще одна женщина, военврач Гуревич Берта Моисеевна. Берта Моисеевна работала в госпитале, как когда-то и мама, и впридачу лечила Полину Андреевну.
А в третьей комнате, с отдельным ходом из сеней, жили хозяева дома: Елизавета Семеновна и два ее сына — Женя и Толик. Толик учился в шестом классе, а Женя — уже в девятом. Сыновья Елизаветы Семеновны хоть и взрослые почти, но Галя дружила с ними, они ничего ребята были, добрые. Вообще везет им с людьми: если бы не встречались люди такие хорошие, трудно представить, как жили бы…
А вчера просто и неудобно получилось как-то, и Галка даже не знала, что делать, как ей поступить. После уроков Федосья Федоровна остановила ее и велела подождать, не уходить домой. Галя стояла в коридоре и думала, зачем учительница остановила. Может, поручение какое к октябрьским праздникам… Уже и Юра Толочко убежал домой, Мишка Сапунов со своим дружком Солиным мимо прошли. Солин валенками в желтых резиновых калошах провез по коридору, нарочно задев Галку сумкой с книжками:
— Прощевай, Красная Шапочка, — сказал он и скорчил рожицу, шмыгнув носом. — Серого волка ждешь, что ли?..
Но тут появилась Федосья Федоровна. В руках она несла валенки.
— Это тебе, Галочка, валенки… Скоро совсем холодно будет, осень на дворе, а у тебя валенок, наверное, нет, в Сталинграде остались…
Все у Галки и Нины в Сталинграде осталось, понятное дело, но как же так — чьи-то валенки брать бесплатно?
— Скажешь маме, что это школа валенки тебе на зиму дала, — видя растерянность девочки, подсказала Федосья Федоровна.
Валенки были не новые, подшитые, но зато очень крепкие, если их беречь, можно проходить не одну зиму. Так сказала мама, когда Галя пришла домой с подарком из школы.
— Ты хоть спасибо-то не забыла сказать? — спросила Полина Андреевна.
Галя молча мотнула головой. Наблюдая за мамой, Галя поняла, что ничего предосудительного мама не увидела в том, что она взяла валенки.
— Люди помогают друг другу, — объяснила мама, — вот вырастешь большой, тоже будешь помогать, когда кому-то вдруг станет тяжело жить…
И все-таки Галя померила валенки и вдоволь налюбовалась ими только вечером. Все ей казалось, что это не ее валенки. А вечером она надела их и зашагала по половицам. А мама тихо улыбалась на дочкину радость, посматривая на Галку с кровати.
— Это я к зиме привыкаю, — заметив мамину улыбку, сказала Галя.
— Ну-ну, привыкай. Нине тоже дай попривыкать, а то как же так, у тебя валенки, а у сестры нет. Будете по очереди их надевать, если придется в займище за дровами сходить.
— А я, может, лучше все время сама за дровами буду ходить?..
Сказала так Галя, но сразу же поняла, что говорит что-то не то, и тут же стала снимать валенки. Они ей были чуть-чуть великоваты, значит, Нине будут как раз. И тяжелые, потому что подшиты толсто и основательно.
— Вот еще, что я — дурочка сейчас валенки надевать? — отказалась Нина.
Ну и пусть не мерит, подумаешь — воображала. Наверное, обиделась, что Галке валенки в школе подарили, а ей нет.
— Если хочешь знать, эти валенки нам на двоих дали, — соврала Галка. — Федосья Федоровна так и сказала: «Это вам с сестрой на двоих». У нас в классе учится Солин Андрей, они вчетвером носят одни валенки.
Нина ничего не ответила на Галкины слова, но, наверное, успокоилась.
— А что если я в валенках завтра пойду колоски собирать в поле? — спросила Галка, вспомнив, что Федосья Федоровна предупредила их о том, чтобы потеплее завтра оделись, потому что пойдут в колхоз. Колхозное поле хоть и рядом совсем, на окраине слободы, но там будет холодно, ветер все-таки.
— Ты что? — осуждающе посмотрела Нина на сестренку. — Совсем того?..
Чего «того», Галка уже знала. Она понимала, что в валенках, конечно, не пойдешь сейчас никуда, кто ж в валенках по земле ходит, но она просто так сказала это. Придумала и сказала, нельзя, что ли?
— Нина, возьми кастрюльку и почисть картошку, — сказала мама, — давайте, дочки, обед приготовим. А ты, Галя, убери валенки под кровать. Если будет холодно, надень — походить дома, а на улицу в них можно, только когда снег выпадет, а то промокнут и быстро испортятся.
Кастрюля, в которой они готовили себе обед, хорошая алюминиевая кастрюля, — тоже была подарком. Ее дала Полине Андреевне и девочкам Берта Моисеевна. Она подарила маме также зимнее пальто.
— Вот вылечимся с вами, Полина Андреевна, и — на улицу, свежим воздухом дышать.
— Да есть у меня пальтишко… — протестовала Полипа Андреевна.
— Видела я ваше пальтишко на рыбьем меху… Вы уж не возражайте. У меня форма военная, мне пальто не пригодится, а вам, дорогая, оно как раз будет. Мы с вами одной конституции, хоть я и постарше вас…