— Чего ты? — строго спросила ее Нина и обняла за плечи, так и не поняв, отчего покачнулась сестренка и чуть не упала.
Возле дверей магазина образовалась такая толкучка, что просто страх, а когда начали выдавать хлеб, поднялся невообразимый крик, и неизвестно, когда бы получили Галка с Ниной хлеб, если бы не два парня. Они встали в дверях, тогда постепенно очередь стала двигаться.
— Хорошо, что бригадмильцы пришли! — говорили женщины.
И Галка получила, и Нина, и Женя с Толиком, а бригадмильцы так и продолжали дежурить в дверях. Нет, бригадмильцы для других людей стараются, а не для себя. Галка знает, что у них в школе старшеклассники бригадмильцами записались и помогают милиции следить за порядком в слободе. С одним она даже лично знакома и встречала его в займище, куда ходила с Ниной за хворостом. Это надо идти через воложку по мосту, а потом в лес, немножко по лугу, а потом снова в лес. Там и встретила Галка того бригадмильца с винтовкой. Наверное, он подкарауливал немецкого шпиона. Елизавета Семеновна — хозяйка дома, в котором они жили, как-то говорила, будто диверсанты ракеты пускали, когда фашистские самолеты в небе над Николаевкой появлялись. Может быть, тех диверсантов и подкарауливал старшеклассник-бригадмилец. С настоящей винтовкой был. «Ты уходи отсюда, Красная Шапочка, — сказал тогда он ей, — а то Серый Волк здесь может появиться». Это он фашиста называл серым волком. Галя не раз видела бригадмильца в школе, только без винтовки, конечно. Учился он в девятом «А», и звали его Федей.
Далеко теперь от центра слободы живут Галя с Ниной, значительно дальше, чем когда жили в детском доме у Марии Ивановны Кречко. Пока шли с хлебом домой от магазина, совсем уже рассвело. Надо торопиться — в школу бы не опоздать. В школу-то опять в центр слободы идти, а она вон какая длинная…
Около «пожарки» на площади скопление народа, тут и военные и гражданские. Казаки на конях гарцуют. Столько коней сразу в Николаевке никогда еще не было. Интересно, откуда это они прибыли? И Галка решила посмотреть такое. Идет она из школы после уроков одна, не торопится. Всегда интересно по улицам пройти, много чего увидишь, а тут казаки с саблями. Смотрит она и думает: «Вот они фашистам головы так рубить будут! Ни одного фашиста в живых не останется. И тогда она, Нина, мама и папа смогут вернуться в Сталинград. И другие тоже смогут уехать к себе: кто в Смоленск, кто в Киев, а кто в Москву или в Ленинград». В слободе за Волгой отовсюду беженцы собрались, словно поверили: Волга дальше немцев не пустит, уж на Волге-то остановят врага!
Галка знает, что Сталинград сражается с фашистами, что в городе уличные бои. Наверное, и на их улице тоже бои идут, прямо около дома, у них во дворе. И еще новые войска готовятся, чтобы вступить в самую решительную схватку с фашистами: летчики готовятся взлететь в небо навстречу врагам, моряки готовятся к боям на морях, а конники и просто пехотинцы — на суше.
Выстроились казаки на конях, а перед ними — командир, тоже на коне. И папаха на нем, высокая такая шапка. Что-то говорит, командир казакам, а что, Галя издали не слышит, поэтому ближе подошла. А командир увидел ее, говорить перестал и позвал к себе: «Иди сюда, дочка». Галю кто-то поднял и — командиру, на коня. «Как тебя зовут, девочка?» — «Галя», — прошептала Красная Шапочка. Командир держал ее на руках, как маленького ребенка, и еще спросил: «Ты ведь из Сталинграда приехала?» Галя совсем оробела от неожиданности, только головой согласно кивнула. Тогда командир выпрямился и сказал громко всем казакам:
— Эту девочку фашисты прогнали из Сталинграда, тысячи детей выброшены из родных домов! Все они — наши с вами дети. Вперед, товарищи красноармейцы, на врага! За наших отцов и матерей, за детей наших, за их будущее, за Родину!
И тут над площадью и над всей Николаевкой прогремело трехкратное «ура!» А может, слышно было это «ура!» и дальше, в займище, за Волгой, даже в Сталинграде.
Прямо с митинга тронулись конники в путь-дорогу. Только топот копыт да пыль, поднявшаяся в небо, только песня, непонятно когда начавшаяся, но уже захлестнувшая улицы слободы, — и больше ничего не слышала и не видела Красная Шапочка. А казаки пели песню про Галю:
Ой ты, Галя, Галя молодая,
Пидманулы Галю, забралы с собой.
И хотя они, конечно, не знали, что девочку на коне генерала зовут Галей, получалось, что вроде про нее они пели песню, когда она вырастет большая… Казаки не знают, а генерал, получается, знает ее?..
Шла Галя домой и думала, откуда же генералу известно, что она из Сталинграда? И потом: когда он опустил ее на землю, то сказал: «До свидания, Галя. Передавай привет мамке своей». Значит, он и маму знает?..
А только напрасно Галка не торопилась домой, забыла она, что сегодня в займище с сестрой идти за хворостом. Кончились те дровишки, что принесли они неделю назад. И не топили ими, а лишь под таганком разжигали, чтобы суп сварить или лепешку испечь, а уже кончились. Какие это дрова — сухие ветки! Если бы спилить хоть два-три старых высохших дерева, но кому у них в семье такое под силу!
— И не надо бы вас пускать-то, да что поделаешь? — горевала мама. — Кашляете вон обе. Наверно, в поле, на колосках застыли…
Может, и на колосках, конечно, там вон как холодно было, а поле со всех сторон открытое, ветер как подул с обеда, так до вечера и не затихал. Галя помнит, что и руки у нее покраснели, как гусиные лапки стали, колосок поднять с земли — не сгибаются. Подует-подует она в ладошки, чтобы согреть их, и снова надо идти по полю, сумку свою колосками наполнять. Некоторые, Солин да Сапунов особенно, потрут колосок в ладонях, запрокинут голову, зернышки в рот высыпят и жуют. А Галя попробовала, плохо у нее получилось. Тут и так руки замерзли совсем, а колоски колючие шелушить — и подавно замерзают. Одно-два зернышка вылезут из своих гнездышек. Галка в рот их положит, но не чувствует ни вкуса, ни запаха. И как это из зерна получается такой душистый да вкусный хлеб?
Федосья Федоровна ходила по полю и каждую минуту спрашивала то у одного, то у другого:
— Кашляешь… Наверно, замерз, Юра!.. Солин, не холодно тебе?
— Не-э, — шмыгал носом Солин.
Ему что, он привычный. И Сапунов тоже привычный, Они закаленные. А девочки совсем продрогли.
— Вы побегайте маленько, побегайте, — советовала Федосья Федоровна.
А только если все время бегать, кто ж колоски собирать будет? Это же для фронта, для победы.
И сейчас перед глазами большущее до горизонта поле скошенной пшеницы, кочковатая земля пашни под ногами, щетина стерни, уже не рыжей, какая она бывает сразу после как скосят пшеницу, а поблеклая, посеревшая, под стать осеннему пасмурному дню. А в стерне валяются потерянные колоски. А то на обочине поля, у самого его края, не схваченные жаткой колоски качаются одиноко. Словно грачата, рассыпались по огромному полю дети, нагибаются, кладут в сумки редкие колоски. Руки красные, носы посинели…
Нет уж, хватит муки этой, через край!..
— Дети, хватит! — кричит Федосья Федоровна. — Все — ко мне! Солин, Сапунов! Вам что, отдельное приглашение нужно?
Может, там, на поле, и простудились девчонки, когда колоски собирали. Их бы теперь и на улицу не пускать, да ведь дров нет.
— Платком шею заверни, — говорит мама Нине. — А ты, Галя, шапочку у подбородка завяжи и воротник у пальто на верхнюю пуговицу застегни. Нина, помоги ей…
Нет, не надо бы девчонок посылать, совсем загубить можно.
— Допоздна не задерживайтесь, начнет смеркаться, сколько набрали — домой, — наставляет Полина Андреевна. — Теперь день вон какой короткий стал. Да аккуратней там…
Что имеет в виду Полина Андреевна, говоря «да аккуратней там», девочкам непонятно, да и ей самой тоже, просто она считает, что в любом случае, при любых обстоятельствах они должны быть внимательны, разумны, аккуратны.
И тут вспомнила Галка, что хотела спросить у мамы про командира. Рассказала она о своем приключении на площади и добавила, помолчав:
— Командир просил передать тебе привет, мама…
— Спасибо, дочка, только не знает он меня. А привет передал… Что ж тут особенного?.. Спасибо ему за привет. Фашистов бы били крепче да живыми возвращались…
Галка даже разочаровалась как-то, она думала, что это знакомый командир.
Она спросила поэтому:
— А может, в госпитале лечился у тебя?..
— Может, конечно, и в госпитале, — машинально подтвердила Полина Андреевна, она видела, что Галка огорчена. — А как он выглядел-то? — спросила, поглаживая по голове дочку.
— Ну, в шинели длинной, ну, сабля на боку… ну, в папахе высокой… — азартно объясняла Галка.
— Знаешь что, дочка, я думаю, что это был тот самый командир, который в отдельной палате лежал, — решила успокоить Полина Андреевна Галю.
— Ну что ты, мама! Тот был весь перевязанный, даже лица не видать почти, а этот — в шинели, понимаешь?..
— Ну, тогда не знаю, — сказала мама.
Галка шла рядом с Ниной по набережной к мосту через воложку и все думала, почему командир сказал: «Ты ведь из Сталинграда приехала?» Может, она его не узнала, потому что он в бинтах был в госпитале? Но и голос у командира не такой: в госпитале голос у него был тихий, ласковый, а на площади громкий и грозный.
Потом она забыла про командира, потому что стали переходить по наплавному мосту через воложку. Мост лежал прямо на воде, и под его досками, уже старыми-престарыми, плескалась вода. Если смотреть сверху в щель между досок, то темная вода вдруг опускалась, а потом опять поднималась, как живая, и что-то чмокало то и дело, словно кто-то погонял лошадей. А сбоку вдоль моста доски были сорваны со свай, и сваи эти, поросшие зелеными водорослями, похожи были на больших зеленых крокодилов, вылезающих из воды. Галка знала, что крокодилы водятся в южных странах, здесь их не бывает, но ей хотелось думать, что это настоящие крокодилы, а не просто бревна.