— Страшно! Боюсь!
В комнату вбежал папа и, успокаивая дочь, спросил, в чем дело. Галя рассказала про тени и про абажур. Тогда папа объяснил ей, что по улице прошла машина с зажженными фарами и поэтому ей показалось, что абажур двигается сам. «Вот давай выключим свет и посмотрим вместе с тобой. Подождем, когда пойдет машина, и посмотрим». И они вместе с папой снова увидели, как по стене задвигались тени, а казалось, что двигаются не тени, а портрет на стене, этажерка с книгами и абажур на потолке…
Галка скажет Жене, что страх надо побороть в себе один раз, и тогда он никогда не придет снова. Так ей говорил папа. И это подтвердилось полностью. Если, случалось, Галка шла домой вечером и ей вдруг становилось страшно, потому что кто-то черный стоял посреди двора, она перебарывала себя и шла навстречу. Выяснялось, что это столб, к которому привязывают бельевую веревку, или еще что-нибудь совсем обыкновенное. Так она боролась со страхом — шла навстречу неизвестности. Конечно, это было не просто сделать, когда у тебя волосы дыбом, но все-таки легче, чем когда не знаешь, что у тебя впереди.
Галке очень хотелось увидеть Женю, но ее не брали с собой. А ведь это она сказала Феде, что Женя в займище ловит рыбу и она боится, как бы он там не замерз и не заболел, ведь сейчас вон как уже холодно, а ночью тем более.
Примерно такие размышления посетили Галкину голову, после того как она отважилась сказать Феде про Женю.
Вот как это было. Она стояла у аптеки на улице, а мимо проходил Федя. Он даже не обратил на нее внимания, шел по улице совсем по другой стороне и не глядел на Галку. Тогда Галке захотелось, чтобы он посмотрел на нее, ведь они знакомые, а знакомые должны при встрече здороваться. Она крикнула через улицу, скорее даже и не крикнула, а сказала, но, потому что улица была пустая, Федя услышал ее.
— Здравствуйте, Федя.
Федя посмотрел на нее, улыбнувшись, подмигнул и ответил:
— Здравствуй, Красная Шапочка! Как жизнь?
И пошел через улицу к ней, к Галке. Подойдя, протянул руку, и Галя подала ему свою. Совсем как взрослая со взрослым поздоровалась.
— Ну так как жизнь-то твоя протекает? — снова спросил Федя, потому что, наверное, не знал, о чем еще с ней разговаривать.
И Галя не знала тоже. Она растерянно пожала плечиками. Но так как Федя специально из-за нее остановился и перешел улицу, она должна была поддержать разговор во что бы то ни стало. Галка стала быстро-быстро думать, что она может сказать Феде, и вот тут у нее и сорвалось с языка:
— А я видела Женю в займище, он там рыбу ловит.
— Какого Женю? — не понял Федя.
Галка смотрела снизу вверх на Федю и видела на его лице удивление.
— Ну Женю Гуренко!
Вот как все это произошло. Галка была даже рада, что она вышла на улицу, а в это время мимо шел Федя.
Иначе она могла и не сказать про Женю и продолжала бы мучаться, что знает такую нехорошую тайну, некрасивую тайну, в то время как Женя, может, уже замерз в лесу. Ведь Елизавете Семеновне Галка тогда сказала, как обещала Жене, что он в займище, но та посмотрела на Галю, как бы не понимая чего-то, а потом рассердилась и закричала:
— Ну и черт с ним, с паразитом таким!
Получалось так, что Женя не нужен и матери.
Значит, только одна Галка и могла помочь бедолаге.
Рассудив так, она свернула в переулочек, который вел к воложке, и решила идти не домой, как велел ей Федя, а в займище. Уроки на понедельник уже сделаны, за час сходит туда и обратно. Мама и Нина даже могут и не заметить ее отсутствия.
Идти в займище Галка сначала хотела через мост, но потом вспомнила, что не перейдет по сваям, с которых сняты доски, и пошла к песчаному броду, где в займище переправлялись подводы и машины.
— «Хейнкели»! — крикнул Федя, указывая рукой в небо над Волгой. — Дядя Петя, «хейнкели», «хейнкели» летят!
Он мог бы и не кричать, чай, милиционер Черненко не слепой и не глухой: он сам слышал и видел, как в небе над Камышином появились немецкие самолеты. Самолеты шли рядышком, крылом к крылу. А откуда взялись, когда — непонятно. Только что небо было совершенно чистым, безоблачным и вдруг — вот они! Считанные секунды для Феди и для Черненко растянулись в длинные минуты. Будто в кино, на экране, видел Федя — бомбардировщики, развернувшись над Камышином, пошли на нефтебазу, на ее открыто стоящие на высоком берегу огромные баки. Зататакали зенитные пулеметы, расположенные на обоих берегах Волги.
И вот еще серия кадров: бомбардировщики летят, летят к нефтебазе. Она совсем рядом, но, пока бомбардировщики летят, Федя успевает подумать о том, что сейчас фашистские летчики разбомбят баки. И еще успевает подумать о том, что они могут увидеть и николаевскую нефтебазу на этом берегу, ведь для самолетов не расстояние семь-десять километров. Хорошо, что николаевская нефтебаза в лесу, среди деревьев прячется. Хоть лес сейчас и голый, а все-таки не на открытом месте стоят белые баки. Еще Федя за это время подумал: а вдруг в это время через Волгу переправляется водный трамвайчик, а на нем слобожане в Камышин едут или камышане в слободу?.. Ведь самолеты могут и трамвайчик утопить, бросить в него бомбу…
Но вот «хейнкели» подошли к нефтебазе, один из них отделился и стал падать на баки. Падает, падает, потом вдруг спохватывается и взмывает вверх, а от него вниз капают черные капельки. И другой самолет повторяет маневр первого, и третий… Федя слышит, как ворочается под ногами земля, как грохочут взрывы. Черный дым и пламя поднимаются над баками, будто огромный костер вспыхнул на каменистом берегу и языки пламени поднялись в небо и лижут нежную синеву…
Милиционер Черненко вышел в займище, как он сам говорил, «для всякого случая». Он каждый день выходил. И вот на́ тебе — налет на нефтебазу.
Пока Федя смотрел на этот разбой в небе, дядя Петя Черненко успел оглядеться вокруг и возле озера увидел фигурку бегущего человека. Человек бежал сначала к лесу, а потом, вероятно увидев на опушке людей, повернул в их сторону. Он бежал так быстро, словно боялся, что не успеет и его могут расстрелять с самолета, взорвать бомбой. «Неужели Женька бежит?» Федя тоже увидел его. Ну, ясное дело — Женька!
Все вместе они долго еще смотрели в небо. Самолеты улетели, но могли прилететь и новые. Вечерние сумерки только подчеркивали красное марево пожарища.
Федя впервые по-настоящему понял — война совсем рядом.
Даже вчера, когда он видел на горизонте за Камышином множество взрывов в небе, словно пузыри беззвучно лопавшихся над краем земли, вроде была далеко. А нынче она подошла вплотную, это от ее грохота переворачивалась земля и в ушах стоял гул. Это она показала черное свое лицо Феде, ученику девятого класса, мальчишке, совсем недавно носившему пионерский галстук и ловившему в озерах займища, на тихом ласковом берегу Волги, себелей[3] — самую доступную рыбешку для начинающих рыбаков.
— Горит-то как! — ежился Женька. Он храбрился теперь, когда рядом с ним были люди.
— Ты в этом лапсердаке и ночью здесь мерз? — спросил Федя, кивнув на Женькино пальто.
— Зачем?.. Ночью я спал себе. В Камышине, у тетки.
— А чего домой-то к матери не идешь?
— Я у тетки сейчас живу, в Камышине, — сник Женька.
— Теперь снова в Камышин пойдешь?
— Нет… В Николаевку пойду.
— Ну то-то, пошли тогда, — усмехнулся Федя. — Прицепщиками в колхозы почти все ребята едут, а ты тут рыбку ловишь…
Они же ровесники, знают друг друга, как все слободские мальчишки. Пусть даже и не дружат с кем, а знают. Сказать бы сейчас, как его бегство в займище называется! Ему все игрушечки… Вон они какие игрушечки-то! Полыхают баки, горят! Он, Федя, всего на год старше Женьки, а уже медицинскую комиссию прошел, и его определили в авиаучилище, ждет вызова. Выучится на истребителя и даст этим фрицам, он покажет им, как бомбить нефтебазы!..
Вдруг остановились все и снова головы в небо задрали. Еще один летит! Теперь будут на огонь всю ночь рваться… Но что это?.. Недалеко от перевоза взметнулась в небо красная ракета. След ее дугой прочертил небо, словно длинный загнутый палец показал на нефтебазу.
— У брода это, точно, у брода! — крикнул Федя. — Вот он, гад! Значит, не разговорчики чьи-то, а истинная правда эти сигнальщики!
— Федор, Евгений, за мной! — скомандовал Черненко. И все побежали к броду.
В тяжелых и неуклюжих кирзовых сапогах милиционер Черненко все равно бежал быстро, он был, как говорили о нем, легкий на ногу, может, потому, что совсем недавно играл правым нападающим в сборной слободы. Федя и Женька не отставали. Через несколько минут и лесок, за которым поляна, а за ней уже и брод недалеко.
Диверсант, выпустивший ракету, должен уйти с того места, откуда стрелял. Но куда? Влево по кустарнику или вправо?.. На ходу повернувшись к ребятам, бежавшим за ним, Черненко уточнил задачу:
— Федор, левее… Евгений, — он махнул рукой вправо. — И не зарываться! Ждать меня и не выпускать из виду!
Федя, чуть отваливая в сторону моста, наметил себе ориентиром старый корявый вяз на берегу воложки. Он бежал, словно на районных соревнованиях боролся за честь школы. Соревнования эти проходили самой последней предвоенной весной здесь же в займище. И надо было в эстафете на своем этапе не потерять выигранного раньше времени.
Женька тоже чешет правее дяди Пети, только пятки мелькают. Старается. А как же, дядя Петя Евгением его назвал. Дядя Петя — молодец, умеет он с ребятами…
Дальше Федя думает о том, как он будет действовать, если первым выйдет на диверсанта.
Галя не сразу поняла, что произошло. Она не торопясь шла через брод. Даже остановилась и покрутилась на одной пятке, делая дырочку в песке. Песок был чистый-пречистый и приятно скрипел под туфелькой. В другой раз она обязательно поиграла бы на таком песке, например, построила бы дом, в каком она жила в Сталинграде. Но сейчас, во-первых, холодновато для игры в песке, а во-вторых, у нее дело в займище, она пришла сюда не играть.