Сколько уже часов едут они, а Нине кажется, что и теперь мама где-то там все бежит за ними, бежит и никак не может догнать. Мамочка… Родненькая… Куда же мы едем от тебя?.. Как ты в горящем городе без нас будешь? Как мы без тебя теперь? Нина отворачивалась от сестренки, смотрела, высунувшись поверх борта, вперед, и встречный ветер от быстрой езды выбивал из глаз ее слезы. Она вытирала их пальцами, а ветер снова заставлял плакать.
Подъехали к берегу Волги. Грузовик остановился. Тетя Шура вышла из кабины, захлопнула дверцу и, даже не глянув на своих пассажиров, словно забыла об их существовании, стала спускаться с крутого берега, в замасленных штанах, заправленных в сапоги, в мужском пиджаке с засученными рукавами. Женщина, которую тетя Шура посадила в машину еще в городе, сидела в кабине, не стала выходить.
— Не хочешь побегать немножко? — спросила Галку Нина.
— Не-а, — покачала Галка головой.
Но Нина, подумав, стала выбираться из машины. Перекинула ногу через борт и на руках кое-как опустилась в пыль дороги. В это время и выглянула из кабины пожилая женщина. Она открыла дверцу. Длинная юбка мешала ей, и она поддернула подол, спрыгивая с подножки.
— Ну, девка, — обратилась она к Галке, — сбегаешь за бугорок?
Галка не поняла, зачем ей бежать за бугорок, но протянула руки и тоже оказалась на земле.
К Волге вел крутой спуск, берег был высокий. Нина с Галкой подошли к самому обрыву и посмотрели вниз. Там они увидели паром у небольшой пристани, с него сходили грузовики — один, второй, третий… Галка считала вслух. Грузовики были нагружены с верхом и покрыты зеленой парусиной, поэтому что в кузовах у них не видно, но это были военные машины — возле них суетились люди в военной форме. Тяжело ревя на подъеме, грузовики медленно выползали из-под берега мимо их старенькой машины и сразу, как выходили на ровное место, переставали реветь, словно, пока поднимались на кручу и им было трудно, они помогали себе ревом.
В кабинах тоже сидели военные, и за рулем, и рядом с водителем. Шоферы яростно крутили баранки, когда выходили из-под берега, потому что приходилось делать очень крутой поворот. И Галке понятно было, как нелегко управлять машиной. Но вот и последние съехали с парома. Нина потащила ее к своей машине, потому что увидела, как на самой последней, вскочив на подножку, возвращается тетя Шура. Одной рукой она держалась за дверцу, в другой у нее дымила козья ножка, так смешно, по мнению Галки, называли люди папиросы, которые скручивали из газеты. Но почему их называют козьей ножкой, Галя не понимала, так как коз до сих пор не видела, а значит, не видела и какие у них ножки.
— Держитесь покрепче! — велела тетя Шура.
Машина затряслась и тихо спустилась к причалу.
— Быстрее, быстрее! — торопил, махая рукой, паромщик, когда грузовик осторожно стал въезжать на паром. — Там ждут еще машины.
Паромщик стоял рядом с военным, по-видимому командиром, потому что тот был не в пилотке, а в фуражке. Он тоже торопил:
— Быстро, быстро…
Натянулся трос, и баржа медленно стала отходить от причала, будто ее оттягивали от магнита.
— Давай шуруй? — крикнул военный и помахал кому-то. — А то снова стервы эти налетят.
Пожилой командир, конечно, имел в виду фашистские самолеты. Галка сделала круглые глаза и спросила у Нины:
— А если нас разбомбают?.. — Это она от волнения сказала «разбомбают».
— Сиди и помалкивай, «разбомбают», — рассердилась Нина. — Ты чего пальто сняла? Все тебе жарко, да? А простудишься?.. Ну-ка накинь сейчас же!
Галке давно уже кажется, что ее сестричка слишком уж старается со своими заботами, но пальто все-таки накинула на плечи — куда денешься, приходится слушаться…
Трамвайчик, что тянул их баржу, был точно такой, какие перевозили людей на пляж, за Волгу. Видно, тянуть на буксире паромы не было для него подходящей работой. Он тарахтел часто-часто, а паром с машиной больше, казалось, сносило течением, чем к другому берегу Волги. Скорее бы, а то, и правда, вдруг налетят и начнут стрелять — никуда не убежишь, не спрячешься, как на ладони на ровной-то воде. Или дырку в пароме сделают, и пойдет он ко дну. Нет, лучше об этом не думать, лучше смотреть вон на тот берег, куда они плывут, или на Волгу. Хорошая у них река и знаменитая, это здорово повезло девчонкам, что они родились на Волге. Теперь вот стоит им переправиться через нее, и она загородит их от фашистов, пусть попробуют только через Волгу переплыть!
Волга ничем не напоминала о войне, над ней сияло солнышко, и плесы ее сверкали миллионами золотых живых зайчиков. Особенно много их было возле отбежавшей от берега большой золотистой косы. Плоская песчаная коса манила к себе, предлагая поваляться, подгрудив под себя горячий, скрипучий, ласковый песок. Но если поднять глаза выше, то за высоким берегом справа увидишь, как клубятся черные дымы огромного пожара войны. И это было непонятно — такая близость одного к другому: страшные дымы и мирные ласковые песчаные пляжи под солнцем августа, непонятно ни старику-паромщику, ни военному, который молча смотрел куда-то в сторону Сталинграда, ни маленьким девочкам в кузове старого, потрепанного грузовика, ни женщинам в кабине.
Когда переправлялись через Волгу, солнце стало клониться к западу. Может, потому что ей надо было сегодня же вернуться в свою МТС, тетя Шура прибавила скорости, и машина запрыгала по колдобинам дороги, загремела бортами еще громче и отчаянней. То и дело мимо проносились встречные грузовики, чаще целыми колоннами, и почти все они были накрыты брезентом защитного цвета. Иногда в кузовах сидели солдаты в гимнастерках — за спиной винтовки, через плечо шинельные скатки.
В какой-то балке, когда переезжали ее по старому деревянному мосту, машина вдруг осела задними колесами и заревела беспомощно, не в силах выбраться из коварного пролома в настиле. Встречные военные грузовики нетерпеливо засигналили. А потом набежали солдаты, вытащили девочек из кузова:
— Бегите туда вон, дочки, а мы машиной займемся.
Галя с Ниной смотрели, как бойцы подперли плечами полуторку, окружив со всех сторон, как подняли ее, вытащив задние колеса из щели, и, подталкивая грузовик вперед, выкатили на безопасное место.
— Какие сильные! — восхитилась Галка. — Целую машину подняли, да еще с железками, да еще с периной!
— Это потому что вместе, — объяснила Нина.
— И не поэтому, — не согласилась сестренка, — а потому что сильные. Сильнее наших бойцов нет никого на свете!
— А то без тебя не знают… — почему-то обиделась Нина.
Дальше ехали, как говорится, без приключений. Пока что без приключений. Ехать так стало не очень интересно, и Галя попробовала тихонько запеть. Песен она знала еще мало, и потому попробовала запеть мамину. Может, еще и потому, что мама у нее не выходила из головы. А может, и потому, что песня была про степь:
Степь да степь кругом,
Путь далек лежит,
В той степи глухой
Замерзал ямщик…
Мама пела эту песню, когда у нее было невеселое настроение. А невеселое настроение у нее было, если папа уезжал в Заволжье, его долго не было и она беспокоилась, не случилось ли чего там с ним. Хотя что с ним могло случиться, ведь он такой большой и сильный, да еще и с охотничьим ружьем? Может, она думала, что он замерзнет в степи, как ямщик? Но ведь папа чаще летом пропадал в Заволжье…
А когда у мамы было хорошее настроение, веселое, ну, когда папа приезжал из своих длительных командировок, она пела другую песню. Галя попробовала и эту песню спеть:
Хаз-Булат удалой,
Бедна сакля твоя,
Золотою казной
Я осыплю тебя…
Вот оно, это самое папино Заволжье, вот какое раздолье — степь да степь кругом! Галя смотрела по сторонам и тихонечко напевала. Голос дрожал, и она забавлялась этим. Вдруг машина стала замедлять бег и остановилась. Нина и Галя увидели, что недалеко от дороги, среди степи, стоит хуторок в две избы. А возле хуторка бахча с арбузами.
Вышла тетя Шура из кабины и, не глядя на девочек, сказала, бодая сапогами шины:
— Вылазьте! Дальше не поедете. Бензин у меня кончается, в Николаевку не сумею заехать, мне в мэтэесе сегодня быть.
Подхватив под мышки Галку, тетя Шура опустила ее на землю, помогла слезть Нине.
Девочки-сестрички, не успев ничего сообразить, стояли посреди дороги. В руках у Нины — узел с бельем, а Галка держала коробочку с изюмом, которую дал ей в госпитале дядя Вася — начпрод. Он сказал Галке:
— Изюм немытый, домой придешь — помоешь.
Галка выполнила наказ, и сейчас она у нее, красивенькая коробочка.
— Да вы не бойтесь, — усмехнулась тетя Шура, глядя на растерянные лица и на жалкий вид, — приеду в свою мэтэес, сообщим отцу вашему, где вы находитесь, он и заберет вас. А теперь идите вон к тому дому. Скажете, что беженцы из горящего Сталинграду. Что без родителей — вас и примут…
Она села за руль и хлопнула дверцей.
Вдали за косогором растаял хвост пыли, а девочки все еще стояли на дороге, посреди степи. Все вещи, что побросала Полина Андреевна в кузов, отправляя дочек в неведомое путешествие, тетя Шура прихватила с собой.
В детстве Полина Андреевна очень боялась грозы. Вероятно потому, что не часты они были в степном междуречье, ливневые дожди с грозами. Но однажды случилось так, что Поля осталась ночевать на бахче в шалаше одна. Шалаш стоял на краю бахчи, среди подсолнухов, которые окружали участок со всех сторон вроде забора. Рядки подсолнухов да еще рядки кукурузы. В желтых шапочках на толстых сочных ножках подсолнухи клали днем свои головы на ее плечи, а когда она проходила мимо, цепляли широкими шершавыми листьями-ладонями, приближаясь к ней, ударялись о ее руки тяжелыми головками, как телята комолые, — не уходи, с нами побудь. Поля останавливалась, трогала пальцами шелковистые и словно бы влажные золотые лепестки их шапок, прислонялась к ним щекой. Иногда, чтобы спрятаться от палящего солнца и в то же время не лезть в духоту шалаша, ложилась в своем легком платьице прямо на землю под подсолнухами, среди них, на землю, редко поросш