– Нет-нет не надо! – запротестовала Марианна и тут же подумала: "А вдруг он подумает, что мне нравится его рассматривать?", а за ней сразу в голову пришла странная мысль, что ей и вправду нравится его рассматривать.
Волк был молод и великолепно сложён. Мокрая шерсть облепила кожу, под ней бугрились крепкие мышцы, свет лампы сверкал на капельках воды, а пасть, удивительно выразительная для простого хищника, была полна крепких белоснежных зубов.
"Я смотрю на него, как художник, – успокоила себя Марианна. – Все люди в душе художники… – поспешно оправдалась она перед собой. – Великолепный экземпляр! – добавила для убедительности".
– Я на самом деле ненадолго, только пирожки бабушке отдам и уйду, – сказала она вслух.
– Ой как неудачно… А бабуля уехала.
– Куда? – удивилась Марианна.
– Не знаю, имею ли я право об этом говорить… Не желаете чаю с дороги? Или, может, супа? Я сварил великолепный хохцайтзупе с шпецле и побегами спаржи, ваша бабушка его обожает.
Новость о том, что волки умеют готовить, окончательно выбила Марианну из колеи, и она покорно побрела вслед за волком в столовую. Они спускались вниз по лестнице, волчьи лапы, выломанные в обратную сторону по сравнению с человеческими ногами, ступали уверенно, будто этот зверь всю жизнь только и делал, что ходил на задних лапах. Над тонкими лодыжками выделялись крепкие икры, мускулистые бёдра размеренно, совершенно по-человечески, двигались под банным полотенцем.
Марианна затрясла головой и зажмурилась, поскорее вспомнила соседского парня Иоахима, его рыхлый живот и вечно слипшиеся от пота волосы, затрясла головой ещё сильнее, представила кузнеца Ганса, его крепкие руки и мощную грудь, но тут он, как назло, улыбнулся ртом с выбитыми зубами. Застонав от отчаяния Марианна попыталась вспомнить солдат герцога, проверявших у неё пропуск и вдруг уткнулась лбом во что-то упругое, покрытое мягким мехом, пахнущее сандалом и пачулями. Она не успела понять, что это – перед её глазами, очень близко, возникли два волчьих глаза – два зрачка, чёрных, как жерло ружья, в янтарной радужке с ореховыми, подсолнуховыми, апельсиновыми, шоколадными прожилками. Лапы волка мягко легли ей на плечи.
– Марианна, у вас что-то болит? – с тревогой спросил он. – Я услышал, как вы застонали.
Дыхание волка пахло мятной свежестью. Марианна вдохнула его полной грудью, и в глазах потемнело.
– Нет-нет, всё хорошо, просто немного закружилась голова.
– Это от голода! – уверенно сказал волк. – Пойдёмте, моя дорогая Марианна. Миска супа и крепкий чай с чабрецом – это то, что вам сейчас нужно. Ну может быть ещё бокал вина… У бабули есть прекрасный майнский айсвайн, охлаждённый до двенадцати градусов. Вам уже можно вино, фройляйн Ротерхут?
– Мне уже всё можно, – сказала Марианна и сразу подумала: "Почему я сказала "всё"? К чему эти уточнения? Господи, Господи, Господи".
Она в панике начала представлять лица и торсы булочника, зеленщика, мельника, герцога Брауншвейгского и его солдат, преподобного, его служек, соседей матушки и их батраков, но они, жалкие и несовершенные, не тронув чувств таяли. Перед её мысленным взором, как два жёлтых карбункула, сияли глаза волка…
Суп был великолепен. В бульоне, прозрачном, как берёзовый сок, в россыпи мельчайших глазков жира плавали клёцки шпетле из нежнейшего фарша. С ласковой и ироничной улыбкой волк смотрел, как, закатывая затуманившиеся от удовольствия глаза, постанывая и причмокивая, Марианна поглощала суп. Как приличная фройляйн, Марианна пыталась сохранять приличия и даже держала локти прижатыми к бокам, но время от времени плебейский всхлип чистого, незамутнённого воспитанием восторга вырывался на волю.
Когда миска Марианны опустела на треть, волк остановил её:
– Сейчас нам необходимо сделать паузу. Вы непременно скажете мне за неё спасибо.
Он подошёл к ней с бутылкой вина в правой лапе, через локоть его свисало белоснежное полотенце. Это казалось невозможным, но волчья лапа легко удерживала тяжёлый штоф айсвайна. Волк налил половину бокала ей, вернулся на своё место и поднял свой бокал.
– За бабулю! – сказал он. – За всё, чем она щедро нас одарила. Прозит!
Марианна пригубила вино. Оно было превосходно.
– Сказать по правде, бабушка меня ничем не одаривала, если не считать поздравительные открытки на день ангела и Рождество. – возразила она, на всякий случай взглянув украдкой на дверь. – Ни пфеннига, ни самого маленького дешёвенького подарочка за всю мою жизнь.
– Бабуля не слишком склонна к сантиментам. Хотя… Может быть, её подарки до вас просто не доходили? Скажу вам по секрету, моя дорогая, на днях она составила завещание: этот дом и солидный банковский счёт после её смерти перейдут к вам. Только тсс! Никому ни слова!
– Что-то не верится…
– Видел это так же хорошо, как вижу сейчас вас.
– Удивительно… Тогда за бабушку!
Марианна опрокинула остаток вина в рот. Волк последовал её примеру, покатал плотную, сахаристую жидкость во рту, прежде чем проглотить.
– Айсвайн – шедевр германского виноделия. Ешьте суп, моя дорогая Марианна, сейчас он откроет вам новые грани вкуса. Знаете, как его делают? У нас в Баварии оставляют часть урожая рислинга не снятым на лозах до первых заморозков. Когда лужи подёрнутся льдом, ягоды сморщатся и потеряют большую часть влаги, зато их мякоть станет сладкой и насыщенной. На один штоф вроде этого уходит более трёхсот фунтов подмороженного винограда – настоящее сокровище! Когда пью айсвайн, я особенно остро чувствую гордость от того, что в моих венах течёт баварская кровь.
– Далеко же вы забрались… Я саксонка только наполовину, – смутилась почему-то Марианна.
– Лучшую половину, уверяю вас! – галантно успокоил её волк.
– А где всё-таки бабушка?
– Устраивает ваше будущее, дорогая моя, – туманно ответил волк и подлил вина.
К тому времени, как штоф опустел, совсем стемнело. Небо заволокло тяжёлыми тучами, подсвеченными сверху лунным серебром, и оттого ещё более тяжёлыми и грозными снизу. Жалобно скрипнула рама под порывом ветра, завыло утробно в камине. Где-то вдали, над плешивым Броккеном, треснул, разрываясь, небесный холст, сверкнуло на миг сияние в прорехе и угасло.
– Я не могу отпустить вас в такую погоду, юная фройляйн, – сказал волк.
Он подошёл сзади совершенно бесшумно, и Марианна от неожиданности вздрогнула.
– Ложитесь спать в бабулиной спальне, а я переночую здесь, на софе.
Острый запах опасности достиг ноздрей, пугающий и волнующий. Она побледнела, отвела взгляд, и это не ушло от внимания волка.
– В спальне крепкая дверь с надёжным запором. Вам совершенно нечего опасаться, но, если так будет спокойнее…
– Спасибо, – сказала Марианна.
Она поднялась в спальню и задвинула засов.
Марианна долго лежала в темноте. Бледные лучи фонаря пушистым веером качались на потолке. Выпитое вино не давало заснуть, оно томило, требовало этой ночью чего-то большего, чем сон. Коварное, баварское, оно струилось по венам, тревожило волчьим мехом их нежные стенки, навевало видения, от которых тело Марианны вспыхивало острым, постыдным удовольствием. Она вдруг поняла, кем стал этот странный волк для бабушки и попыталась вызвать отвращение, представив их вместе, но вышло иначе.
Бесшумно, на носочках, Марианна подкралась к двери и потянула задвижку. В ту же секунду в дверь поскребли.
– Кто там? – глупо и неуместно спросила Марианна.
– Это я, волк, – глухо отозвался знакомый голос. – Понимаю, звучит глупо, но в камине так воет ветер, будто стая волков окружила дом. Позвольте мне переночевать на полу у вашей кровати. Я отвык спать один…
Марианна распахнула дверь. Волк, замотанный в простыню, стоял со свечой в руке и с мольбой смотрел на неё.
– Клянусь, я вас не трону, – сказал он.
– Вы не будете храпеть?
– Вы не услышите ни звука!
Несколько бесконечно долгих минут Марианна следила за игрой света на потолке. Волк не соврал, дыхание его было тихим. Когда оно выровнялось, Марианна выглянула из-за края кровати.
Волк раскинулся на спине. Простыня лежала на нём, как римская тога, открыв плечо, часть груди и мускулистого живота. Мех, чёрный с проседью, блестел в полумраке. Ей невыносимо захотелось коснуться его, зарыться пальцами в жёсткую шерсть на холке… На холке? Марианна едва сдержала крик. Она перекрестилась, зашептала молитву Пресвятой Деве Марии, но осеклась на полуслове, потому что от жгучего стыда запылали уши. Марианна уткнулась носом в подушку, глаза наполнились горячими слезами. Она тихо застонала. От мятного дыхания шевельнулись волоски на её виске.
– Кого мы обманываем? – прошептал волк.
Марианна проглотила слёзы, повернулась к нему, к его светящимся, лучистым глазам и подняла одеяло. Волк скользнул к ней, прижался к её горячему телу. Марианна обвила его руками и ногами, зарылась носом в мех, вцепилась пальцами в жёсткую шерсть на загривке. От ощущения этой шерсти между пальцами тело свело нежной судорогой.
"Кого мы обманываем?" – беззвучно повторила она.
Потом она стояла у окна не в силах поверить в то, что только что случилось. Сзади чиркнуло кресало, потянуло жжёной тряпкой. Волк неслышно возник за её спиной и прижал её к себе.
– Будешь? – Он протянул ей самокрутку.
Марианна затянулась, тяжёлый дым оцарапал лёгкие. Она задохнулась, закашлялась, разбрызгивая слёзы.
– Ну-ну, – улыбающимся шёпотом пробормотал ей в ухо волк. – Сейчас полегчает.
В самом деле, лёгкие всё ещё горели огнём, но в голове просветлело и тяжёлые мысли растаяли.
– Не надо было этого делать, – Марианна вернула самокрутку волку.
– Перестань. От одной затяжки цикорием ничего не будет.
– Я не об этом.
– Ну-ка, ну-ка. – Волк развернул её к себе, склонив лобастую голову заглянул в глаза. – Тебе не понравилось?
– Мы с тобой разных биологических видов: ты – волк, я – человек.
– Это не так. Есть всего два биологических вида: волки и гуппи. Я – волк, ты – волчица.