– Я останусь. Я не голодна. Вы останетесь со мной, Лу?
Он пробурчал что-то ей, но замер на месте. Вульф сказал Фрицу:
– Куски телятины должны быть достаточно большими. Добавь латук в салат и, конечно, побольше масла. Охлади бутылку «28 Маркобруннер»…
Он отпустил Фрица движением пальца и уселся поглубже в кресло.
– Ну, мисс Фрост. Мы заняты одним делом. Мне нужны факты. Я намерен задать вам массу глупых вопросов. Если один из них окажется умным, вы не узнаете этого, но будем надеяться, что я узнаю. Пожалуйста, не тратьте время на протесты. Если я спрошу вас, не посылала ли вас недавно ваша мама в аптеку на углу за таблетками цианистого калия, просто скажите нет, и слушайте следующий вопрос… Я однажды нашел решение очень трудного случая, узнав от молодой женщины, после того как задавал ей вопросы в течение пяти часов, что ей была вручена газета, из которой был вырезан какой-то кусочек…[4] Ваше неотъемлемое право на личные тайны – временно отменяется. Договорились?
– Да. – Она посмотрела ему в глаза. – Это неважно. Конечно, я знаю, что вы умны, и я хочу, чтобы вы были таким. Я помню, как легко вы уличили меня во лжи, во вторник утром. Но вам следует знать – вы не сможете уличить меня теперь, потому что мне не о чем лгать. Я не вижу, как все то, что я знаю, может помочь вам.
– И не увидите. Мы можем только попробовать… Давайте сначала уточним слегка настоящее, а затем проследуем назад. Я должен сказать вам, что мистер Мак-Нэр дал мне несколько предпосылок, от которых можно оттолкнуться. Ну, например, что имел в виду мистер Геберт вчера, сказав, что вы почти его невеста?
Она сжала губы, но потом ответила по существу:
– Он действительно ничего не имел в виду. Он… несколько раз просил меня выйти за него замуж.
– Вы поощряли его?
– Нет.
– Кто-нибудь поощрял?
– Кто… кто мог бы?
– Масса людей. Ваша горничная, пастор его церкви, члены вашей семьи – поощрял ли кто-нибудь?
– Нет, – сказала она после некоторого раздумья.
– Вы сказали, что вам не о чем лгать.
– Но я… – Она умолкла и попыталась улыбнуться ему.
Именно тогда я начал думать, что она довольно добрая девушка, когда увидел, как она пытается улыбнуться, чтобы показать, что она не собирается обманывать его. Она продолжила:
– Это очень личное… я не вижу как…
Вульф погрозил ей пальцем.
– Мы будем придерживаться теории, что любым, каким бы то ни было способом, мы желаем найти убийцу мистера Мак-Нэра. Даже, просто как пример, если бы пришлось пригласить в зал суда вашу мать, чтобы свидетельствовать против кого-нибудь, кого она любит. Если раскрытие убийства мистера Мак-Нэра является нашей целью, мы должны предоставить метод расследования мне; и я прошу вас, не упирайтесь и не пугайтесь перед каждым маленький камешком на этом пути. Кто поощрял мистера Геберта?
– Я не буду больше так делать, – пообещала она, – никто фактически не поощрял его. Я знала его всю мою жизнь, а мама знала его прежде, чем я родилась. Мать и отец знали его. Он всегда был… привлекательным, забавным и в некотором отношении интересным, и мне он нравился… С другой стороны, он мне крайне не нравился. Мама сказала мне, что я должна сдерживать свою неприязнь из-за его хороших сторон, и она сказала, что, раз он такой давнишний друг, я не должна оскорблять его чувства отказом, и не будет большого вреда, если позволить ему думать, что он все еще может добиваться, поскольку я еще не решила…
– Вы согласились на это?
– Ну, я… Я не боролась с этим. Моя мать очень убедительна.
– Каково было отношение вашего дяди, мистера Дадли Фроста? Вашего опекуна.
– О, я никогда не обсуждала подобные вещи с ним. Но я знаю, каково бы оно было, он не любит Перрена.
– А мистер Мак-Нэр?
– Он не любил Перрена больше, чем я. Внешне они казались друзьями, но… во всяком случае, дядя Бойд не был двуличным. Следует ли мне говорить…
– Ради Бога.
– Ну, однажды около года назад дядя Бойд послал за мной, чтобы я прошла наверх в его кабинет, и когда я вошла, Перрен был там. Дядя Бойд стоял, он был бледен, но выглядел решительно. Я спросила его, что случилось, и он ответил, что лишь хотел заявить мне в присутствии Перрена, что любое влияние, которое его дружба и привязанность может оказать на меня, будет неизменно направлено против моего брака с Перреном. Он сказал это очень официально, и это было непохоже на него. Он не просил меня обещать что-нибудь. Он просто заявил об этом и сказал, что я могу идти.
– И, несмотря на это, мистер Геберт настойчиво ухаживал за вами?
– Конечно, он продолжал ухаживать. Почему бы и нет? Многие за мной ухаживают. Я так богата, что стоит приложить усилия…
– Боже ты мой! – Глаза Вульфа на мгновение открылись, он взглянул на нее и снова полузакрыл глаза. – Вы так циничны в этом отношении?.. Но это мужественный цинизм, который, конечно, уместен. Ничто так не восхищает, как стойкость, с которой миллионеры переносят отрицательные стороны своего богатства. Какова профессия мистера Геберта?
– У него нет никакой. Это одна из черт, которые я не люблю в нем. Он ничего не делает.
– Есть у него какой-нибудь доход?
– Я не знаю. В самом деле, я ничего не знаю об этом. Я думаю, что есть… я слышала, как он делал какие-то смутные замечания. Он живет в Чезборо, и у него есть автомобиль.
– Я знаю. Мистер Гудвин сообщил мне, что он приезжал сюда вчера. Во всяком случае, смелый человек. Вы знали его в Европе, что он делал там?
– Не больше чем здесь, насколько я помню, конечно. Я была совсем юной тогда. Во время войны он был ранен, а позже приехал навестить нас в Испании… то есть мою мать, мне было только два года… и он поехал с нами в Египет немного позднее, но когда мы поехали дальше на восток, он вернулся…
– Один момент, пожалуйста. – Вульф нахмурился. – Давайте приведем в порядок хронологию. По-видимому, собралась настоящая компания в Испании; почти последние слова мистера Мак-Нэра были о том, что он поехал в Испанию со своей малюткой дочерью. Мы начали с того момента, как началась ваша жизнь. Вы родились, как вы сообщили мне вчера, в Париже – 7 мая 1915 года. Ваш отец был на войне, как летчик британской авиации, и был убит, когда вам было несколько месяцев. Когда ваша мать повезла вас в Испанию?
– В начале 1916 года. Она боялась оставаться в Париже из-за войны. Мы поехали сначала в Барселону, а затем в Картахену. Немного позднее дядя Бойд и Гленна приехали и присоединились к нам там. У него не было денег, а здоровье было плохое, и мать… помогала ему. Я думаю, Перрен приехал вскоре после этого, отчасти потому, что дядя Бойд был там, а они оба были друзьями моего отца. Потом в 1917 году умерла Гленна, и вскоре после этого дядя Бойд вернулся в Шотландию, а меня мать увезла в Египет, потому что в Испании боялись революции или еще чего-то. И Перрен поехал с нами.
– Хорошо. У меня есть дом в Египте, который я не видел в течение двадцати лет. Вход в него выложен мозаичной плиткой. Как долго вы были в Египте?
– Около двух лет. В 1919 году, когда мне было четыре года (конечно, мать рассказала мне все это позднее), трое англичан были убиты при волнениях в Каире, и мать решила уехать. Перрен вернулся во Францию. Мы с матерью поехали в Бомбей, а позднее в Бали, Японию и на Гавайи. Мой дядя, который был опекуном моего состояния, продолжал настаивать, чтобы у меня было американское воспитание, и наконец в 1924 году – мне было девять лет тогда – мы покинули Гавайи и приехали в Нью-Йорк. Именно с того времени, фактически, я и знаю дядю Бойда, так как, конечно, я не помнила его после Испании, поскольку мне было только два года.
– У него было свое предприятие в Нью-Йорке, когда вы приехали сюда?
– Нет. Он сказал мне, что начал делать эскизы для Уилмердинга еще в Лондоне, и очень успешно, стал его компаньоном, а потом решил, что Нью-Йорк лучше, приехал сюда в 1925 году и открыл свое дело. Конечно, в первую очередь он отыскал мать, и она немного помогла ему, познакомив с нужными людьми, которых она знала. Но он и так пошел в гору, потому что был очень способным. Он был даже талантлив. Париж и Лондон стали подражать ему. Вы бы никогда не подумали, просто находясь в его обществе, разговаривая с ним… вы бы не подумали…
Она запнулась и остановилась. Вульф начал бормотать что-то, чтобы успокоить ее, но появление Фрица избавило его от этого труда. Фриц вошел, чтобы объявить об обеде. Вульф отодвинул кресло.
– С вашим пальто ничего не случится здесь, мисс Фрост. Ваша шляпа? Но позвольте мне настоятельно просить вас об одолжении: есть в шляпе, за исключением железнодорожной станции – это варварство. Благодарю вас. Ресторан?.. Я ничего не знаю о ресторанах, нет необходимости. Я не стал бы есть в ресторанах, будь там сам Ватель шеф-поваром.
Потом, когда мы уселись за стол, и Фриц вошел, чтобы обнести гостей вкусным блюдом, Вульф представил Фрица согласно своему обычаю для гостей, которые не пробовали раньше этого блюда.
– Мисс Фрост, мистер Фрост, это мистер Бреннер.
Также согласно обычаю, во время еды не было разговоров о делах. Луэлин поерзал слегка, но он ел, и оказалось, что наша новая клиентка была дьявольски голодна. Может быть, она не завтракала. Во всяком случае, она дала волю своим чувствам, когда ела телятину, что заставило Вульфа смотреть на нее с нескрываемым одобрением. Он старался поддерживать разговор, главным образом о Египте, мозаичном крыльце, о повадках верблюдов, о том, что колонизаторский гений Англии обусловлен ее плохим климатом, из-за которого англичане, обладающие хоть каким-то разумом и волей, неизменно решали ехать работать куда-нибудь в другое место. Было два тридцать, когда было покончено с салатом, поэтому мы вернулись в кабинет, и Фриц подал нам туда кофе. Элен Фрост позвонила матери. Очевидно, был значительный родительский протест на другом конце провода, ибо голос Элен сначала звучал убеждающе, затем раздраженно, и наконец довольно дерзко.