Красная шкатулка — страница 23 из 41

Во время этого разговора Луэлин сидел и хмурился на нее, а я не мог понять, кем он был недоволен – ею или противной стороной. Но это ни в том ни в другом случае не могло повлиять на нашу клиентку, ибо она сидела за моим столом и не видела его лица.

Вульф принялся за нее снова, возобновив тему «Перрен Геберт». Но первые полчаса или около того разговор был не гладким, потому что его все время прерывал телефон. Джонни Кимз позвонил сообщить, что он может оставить работу у Притчарда, если он нужен нам, и я сказал ему, что мы как-нибудь обойдемся. Позвонил Дадли Фрост и ругал своего сына на чем свет стоит, а Луэлин воспринял это спокойно и заявил, что его кузина Элен нуждается в нем там, где он находится; при этих словах она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом, а я подавил в себе смешок.

Следующим позвонил Фред Даркин, чтобы сказать, что они прибыли в Гленнанн и, не найдя никого, расположились там и начали операцию; телефон коттеджа был не в порядке, поэтому Сол послал Фреда в деревню, чтобы сделать доклад.

Человек по имени Коллинджер позвонил и настаивал на разговоре с Вульфом, а я послушал и записал как обычно. Это был адвокат Мак-Нэра, и он хотел знать, сможет ли Вульф сразу же прийти в его контору для беседы относительно завещания. И конечно, одна только мысль о необходимости куда-то ехать задержала пищеварение Вульфа на десять минут. Было условлено, что Коллинджер сам приедет на Тридцать пятую улицу на следующее утро. Потом спустя некоторое время после трех часов, позвонил инспектор Кремер и сообщил, что его армия достигла одинакового успеха по всем фронтам, а именно, никакого.

– Никакой красной коробки, никаких сведений о ней, нигде ни слуху, ни духу о каком-либо мотиве; ничего среди бумаг Мак-Нэра, что дало бы намек на убийство, никаких следов покупателя цианистого калия; ничего. – В голосе Кремера звучало утомление.

– Вот еще странная вещь, – сказал он обиженным тоном, – мы не можем нигде найти молодых Фростов: вашего клиента Лу нет ни дома, ни в его конторе, ни где-нибудь в другом месте, и Элен тоже нигде нет. Ее мать говорит, что она ушла около одиннадцати часов, но она не знает куда, а я узнал, что Элен была ближе Мак-Нэру, чем кто-либо другой. Они были очень близкие друзья, поэтому у нее самый большой шанс найти красную коробку. Потом, что она делает, бегая по городу, когда Мак-Нэр только что загнулся? Просто есть вероятность, что что-то стало слишком горячим для них и они «слиняли». Лу заходил в квартиру Фростов на Шестьдесят пятой улице, и они ушли вместе. Мы стараемся проследить.

– Мистер Кремер! Прошу вас. Я дважды пытался сказать вам. Мисс Элен Фрост и мистер Луэлин Фрост находятся в моем кабинете, я беседую с ними. Они обедали…

– Ха?! Они сейчас там?

– Да. Они пришли сюда сегодня утром вскоре после того, как вы ушли.

– Будь я проклят. – Кремер даже слегка взвизгнул. – Что вы пытаетесь сделать, слизать сливки? Я хочу их видеть. Попросите их приехать… или подождите, дайте я поговорю с ней. Дайте ей трубку.

– Ну, мистер Кремер, – Вульф прокашлялся, – я не слизываю сливки, а тот мужчина и женщина пришли ко мне без предупреждения и неожиданно. Я совсем не против, чтобы вы поговорили с ней, но нет смысла.

– Что вы хотите сказать, не против? Что это – юмор? Почему, черт возьми, вы должны быть против?

– Я не должен. Но уместно напомнить это, так как мисс Фрост является моим клиентом, и поэтому находится под моим…

– Ваша клиентка? С каких это пор? Что за ерунда? Вы сказали мне, что Лу Фрост нанял вас!

– Так он и сделал. Но это… мы изменили это. Я если говорить с точки зрения лошади – я переменил всадника в середине брода. Я работаю для мисс Фрост. Я хочу сказать, что нет смысла дублировать усилия. Она перенесла тяжелый удар, и она переутомлена. Вы можете спросить ее, если хотите, но я уже сделал это и теперь покончил с этим. Маловероятно, что ее интересы будут противоречить вашим в конце концов. Она стремится найти убийцу мистера Мак-Нэра, как и вы. Это как раз то, для чего она наняла меня. Я могу сказать вам следующее: ни она, ни ее кузен ничего не знают о красной коробке. Они никогда не слышали о ней и никогда не видели ее.

– О черт – в трубке замолчали, – я хочу видеть ее и говорить с ней.

Вульф вздохнул.

– В этой вашей дьявольской дыре? Она утомлена, ей нечего сказать, что могло бы помочь вам, она обладает состоянием в два миллиона долларов, и к следующей осени она будет иметь право голосовать. Почему вы не зайдете к ней домой сегодня вечером? Или не пошлете одного из ваших помощников?

– Потому что я… О, к черту все это. Мне следует быть умнее и не спорить с вами. И она не знает, где находится красная коробка?

– Она не знает о ней абсолютно ничего. И ее кузен тоже. Даю вам слово.

– Хорошо. Может быть, я поговорю с ней позднее. Дайте мне знать, что вы найдете, ладно?

– Конечно.

Вульф повесил трубку и отодвинул телефон, он откинулся в кресле, сцепил пальцы на животе и медленно покачал головой, бормоча:

– Этот человек слишком много говорит… Я уверен, мисс Фрост что вы не обижены тем, что избежали посещения полицейского управления. Одно из самых сильных предубеждений у меня вызывает появление там моих клиентов. Будем надеяться, что поиски красной коробки не наскучат мистеру Кремеру.

Луэлин вставил:

– По моему мнению, единственное, что можно сделать, – это ждать пока ее не найдут. Вся эта мешанина из старой истории… если вы действительно так заботитесь о том, чтобы защитить вашу клиентку от вашей собственной досады.

– Я напоминаю вам, сэр, что вам разрешили здесь присутствовать из любезности. У вашей кузины достаточно ума, чтобы, когда она нанимает эксперта, разрешать ему его фокусы… О чем мы говорили, мисс Фрост? О, да. Вы рассказывали, что мистер Геберт приехал в Нью-Йорк в 1931 году. Вам было тогда шестнадцать лет. Вы говорите, что ему сейчас сорок четыре, итак, ему было тридцать девять. Возраст еще небольшой. Я полагаю, он сразу же зашел к вашей матери как старый друг?

– Да. Мы знали, что он приезжает, он написал; конечно, я не помнила его: я не видела его с тех пор, как мне было четыре года.

– Конечно, не могли. Может быть, он приехал с политической целью?.. Я так понимаю, он был членом группы королевских молодчиков.

– Я не думаю. Я уверена, что не по политическим причинам… но это глупо, конечно, я не могу быть уверена. Я думаю, нет.

– По крайней мере, насколько вам известно, он не работает, и вам это не нравится.

– Мне это ни в ком не нравится.

– Удивительное чувство для наследницы. Однако, если бы мистер Геберт женился на вас, это была бы работа для него. Давайте оставим для него эту маленькую надежду на исправление. Время приближается к четырем часам, когда я должен покинуть вас. Мне необходимо напомнить вам о мысли, которую вы не закончили вчера, вскоре после того, как я неудачно обратился к вам. Вы сказали мне, что ваш отец умер, когда вам было несколько месяцев, и что поэтому у вас никогда не было отца, а затем произнесли – «то есть» – и остановились. Я подталкивал вас, но вы сказали, что это ничего не значит. Может быть, это действительно ничего не значит, но я хотел бы знать, что это там вертелось у вас на языке. Вы помните?

Она кивнула.

– Это в самом деле пустяк. Просто глупость.

– И все-таки позвольте мне узнать это. Я сказал вам, что мы прочесываем стог сена в поисках иголки.

– Но это совсем ничего. Просто сон, детский сон, который у меня когда-то был. Затем он несколько раз повторялся после этого, всегда тот же самый. Сон о самой себе.

– Расскажите мне.

– Ну… в первый раз, когда он приснился, мне было примерно шесть лет, в Бали. С тех пор я часто недоумевала, не случалось ли что-нибудь в тот день, что вызвало бы такой сон, но я ничего не могла вспомнить. Мне снилось, что я ребенок, не младенец, а достаточно большой, чтобы ходить и бегать, около двух лет, я так понимаю, и на кресле, на салфетке был апельсин, который был очищен и разделен на дольки. Я взяла одну дольку и съела ее, затем взяла другую и повернулась к человеку, сидящему там на скамье, и протянула ее ему, и я ясно сказала: «Для папы». Это был мой голос, только это был детский лепет. Затем а съела еще дольку, взяла еще одну и снова сказала «для папы», и продолжала так, пока апельсин не кончился. Я очнулась от этого сна, вся дрожа, и начала плакать. Мать спала на другой кровати – это было на зашторенной веранде, – она подошла ко мне и спросила, в чем дело, а я сказала: «Я плачу потому, что чувствую себя такой хорошей». Я никогда не рассказывала ей, в чем заключался сон. Мне снился он довольно много раз после этого, я думаю, последний раз, когда мне было около одиннадцати лет, здесь в Нью-Йорке, и я всегда плакала, когда он мне снился.

Вульф спросил:

– Как выглядел этот человек?

Она покачала головой.

– Вот почему это было просто глупо. Это не был человек, это просто выглядело как человек. Была одна фотография моего отца, которую сохранила мать, но я не могла бы сказать, что во сне он выглядел похожим на нее. Это было только… я только просто называла его «папа».

– Действительно. Возможно, достойно внимания, вследствие специфической картины. Вы ели апельсины дольками, когда вы были ребенком?

– Я думаю, мне всегда нравились апельсины.

– Ну трудно сказать. Возможно, как вы говорите, это ничего не значит. Вы упомянули фотографию отца. Ваша мать сохранила только одну?

– Да. Она сохранила ее для меня.

– Не для себя?

– Нет. – Пауза, затем Элен спокойно сказала: – Тут нет никакого секрета. И вполне естественно. Мать была очень обижена условиями завещания отца, и я думаю, она имела право обижаться. Между ними было какое-то недоразумение, я никогда не знала какое именно, около того времени, когда я родилась, но как бы серьезно оно ни было, это было… во всяком случае, он ей ничего не оставил. Ничего, даже самого маленького дохода.

– Все так, я понимаю. Оно было оставлено вам под опекой, причем опекуном был назначен ваш дядя – брат вашего отца, Дадли