и тащила с собой. Однажды в местном сельмаге, по дороге на станцию, я отоварилась десятком яиц…
…Сегодняшнему человеку – даже мне самой – трудно представить, что покупали мы не тогда, не там и не то, что надо, а то, что удастся. Шмотками кинематографисты обзаводились в Болшево, а продуктами – где повезет. В сельмаге яйца оказались без очереди, как же было их не “схватить”?
…Но, спускаясь с обледенелого взгорка к платформе, я грохнулась – можно представить, во что превратилась моя драгоценная картотека в яичнице из десятка яиц! Сколько я ни пыталась разлепить карточки и высушить – все было втуне. Я долго не могла выбросить дорогого “покойника”, и засохшая картотека хранилась у меня в ящике секретера, как урна с любимым прахом. Возобновить ее было невозможно, а продолжать бессмысленно.
Мы просмотрели в общей сложности примерно 2 ооо ооо метров пленки и отобрали для Михаила Ильича 6о ооо метров – с этим уже можно было работать. Он, в свою очередь, попросил сохранить их для всех будущих режиссеров, но на “Мосфильме” их смыли. С тех пор (особенно в перестройку) я всегда видела в телепередачах о нацизме куски из “О. ф.” в монтаже Ромма, что чаще всего противоречило их смыслу, не говоря об этике.
Здесь, в Германии, я по-прежнему не пропускаю “новых” кадров этого проклятого времени, которые иногда показывает ТВ. Чаще всего это чьи-то любительские, домашние съемки, в отличном качестве и даже в цвете – не забудем, Германия была развитой, технически оснащенной, небедной страной. Нам и раньше попадались “сцены частной жизни”, но, честно, уровень их информации не превышал 5 % света в “лампочке Ильича”, чем сильно отставал от моих любимых немых “ужастиков” обыденности. Ромм сочувствовал моей потере, и я не оставляю надежду, что кто-нибудь с талантом и вдохновением, равным роммовскому, когда-нибудь соединит воедино хронику и монстров немого немецкого кино.
…В отличие от обычных существительных, фонетика имен собственных получает окраску не от этимологии, а от случайностей их преходящей семантики. Как слышался бы “чехов”, если бы не Антон Павлович – “чехи, Чехов, чехам, о чехах”? Чехов – фонетика, Антон Павлович – ее семантика.
То же и с топонимами.
В разные времена Белые Столбы звучали для меня по-разному. Были довоенные, школьные Белые Столбы – березовые, зимние, снежные, лыжные.
После войны однокашник моего мужа по юридическому, угодивший на фронте в СМЕРШ, сошел с ума, и его увезли, когда этот щуплый интеллигент погнался за женой с утюгом. Мы навещали его в Столбах. Столбы – это глухой забор грязно-неизвестного цвета, трудно проходимая проходная и психушка: советская “палата № 6”. Вскоре он умер…
Но мне хотелось вспомнить о Белых Столбах “оттепели” – синониме Госфильмофонда, запретной и тем более вожделенной стране Кино.
…С тех пор прошло полвека, но я не забыла Белые Столбы, и они – спасибо! – не забыли меня. На письменном столе у меня живет, играя гранями, полуабстрактный, а впрочем, и предметный (глобус и пленка) приз, на котором выгравировано: “XIII кинофестиваль Белые Столбы. 2009. Госфильмофонд России” – за личный вклад; в России надо жить долго.
Посетить этот уникальный фестиваль архивного кино, руководимый Володей Дмитриевым, мне, впрочем, не дано: далеко и зимой; хотя, быть может, злополучного взгорка уже и нет. Но я помню и его – все, что состоялось и чего не получилось.
Это было при нас…
146 часовДмитрий Данилов
Ощущается некоторое волнение.
Хотя, собственно, чего волноваться-то. Сесть в поезд, поехать, доехать, приехать. Обычное дело. Чего волноваться-то.
И тем не менее.
Все-таки 146 часов – это довольно много. Не вообще 146 часов, а в поезде, 146 часов подряд, сплошняком.
Все-таки 9288 километров – это довольно много.
Ну ничего, ничего. Ничего.
Как-нибудь.
Люди ведь как-то ездят, и ничего.
Ладно, посмотрим.
На маршрутке до “Выхино”, на метро до “Комсомольской”, Ярославский вокзал, фирменный поезд № 2 “Россия” Москва – Владивосток, вагон 12, место 21, отправление в 21:25, до отправления поезда номер два Москва – Владивосток остается пять минут, просим пассажиров занять свои места, провожающих выйти из вагонов.
Поехали.
Москва III, Маленковская, Яуза, Северянин, Лосиноостровская, Лось, родные московские станции и платформы, после Мытищ поезд уходит на Монинскую ветку, Подлипки-Дачные, Щелково, Монино, Фрязево и далее на восток.
Непосредственные соседи – супружеская пара среднего возраста с уклоном в старший возраст.
Килька в томате и плавленый сырок у соседей. Рассуждение соседа о картошечке “Роллтон”.
Разрезание соседкой плавленого сырка на ломтики. Кусочек хлеба типа “рижского”.
Обсуждение соседями вопросов еды. Сейчас поешь сыр, а картошечку завтра.
Обсуждение другими соседями особенностей прохождения пограничного контроля на украинской границе (станция Казачья Лопань).
Обсуждение другими соседями вопросов трудовой эмиграции в Италию.
В таком возрасте, говорит один из других соседей, надо сидеть дома и вязать носки.
Обсуждение другими соседями Януковича и экономической ситуации в Донбассе.
Обсуждение другими соседями достоинств и недостатков российских городов. Для одного из участников разговора единственный критерий оценки города – ведется ли там масштабное строительство. Воронеж – хороший город, большое там строительство ведется. А Уфа – никакая. Никакого там строительства.
Этот же пассажир рассказывает о своих высокопоставленных родственниках советских времен. Секретари обкомов, директора, генералы, секретари горкомов.
Леса Московской области, если так можно выразиться, тонут в вечернем тумане.
Сломался вакуумный биотуалет. Потому что в него что-то бросили. В биотуалет не должно попадать ничего, кроме мочи и испражнений. В туалет попало что-то постороннее, чуждое туалету, и теперь туалет чинят.
Межвагонные двери открываются путем нажимания кнопочки.
“Собаки!” – тихо говорит один из других соседей неизвестно о ком.
Туалет починили. Теперь он снова готов к приему мочи и испражнений.
Подъезжание к Владимиру. Высокие современные дома на возвышенности.
Ярко освещенный белый храм на возвышенности.
Что-то белое и круглое, непонятно что, ярко освещенное, на возвышенности.
Ярко освещенные Успенский и Дмитриевский соборы, на возвышенности.
Подъезжание к платформе станции Владимир.
На платформе стоит кучка жизнерадостных монголоидов.
Стояние поезда на станции Владимир.
В вагон вошла пожилая пассажирка. Теперь, значит, пожилая пассажирка поедет из Владимира в какой-то другой город. В Пермь, или в Екатеринбург, или в Омск, или в Усолье-Сибирское, или в Биробиджан, или в Уссурийск, или, допустим, во Владивосток.
На параллельном пути остановился пассажирский поезд.
Три молодых человека и девушка вышли на платформу и перебрасываются тарелкой-фрисби. Движения перебрасывающихся тарелкой-фрисби молодых людей и девушки отточены, они, похоже, виртуозы этой игры, может быть, они и вовсе профессионалы и зарабатывают перебрасыванием тарелки-фрисби колоссальные деньги.
Мимо тарелочников-фрисбистов проходит группа жизнерадостных монголоидов, и тарелка-фрисби едва не попадает в голову одного из жизнерадостных монголоидов.
После чего тарелочники-фрисбисты покидают платформу.
Вокзал станции Владимир огромный, современный, белокаменный.
Отъезжание от станции Владимир.
Небольшой состав, составленный из цистерн, взобрался на сортировочную горку и приготовился скатиться вниз.
Проезжание в Боголюбово. В темноте проносятся слабо освещенные церковные строения.
Храпение соседа, похрапывание соседки, дружный коллективный сон пассажиров вагона.
Подъезжание к Нижнему Новгороду. Промышленные окраины Нижнего Новгорода. Гигантские емкости с какими-то, наверное, горючими веществами.
Небо впереди, по ходу движения поезда, ощутимо краснеет.
На параллельном пути стоят две пожарные цистерны.
Стояние поезда на станции Нижний Новгород.
На путях тихо дремлют неподвижные электрички.
В вагон вошел парень с чемоданом. И снова тишина, вернее, не тишина, а грохот коллективного храпа.
Трогание поезда, набирание скорости, мост, Волга, храп.
Пробуждение, выглядывание в окно – там Арматурный завод. Обычные среднерусские леса, изредка перемежаемые обычными среднерусскими полями. Промелькнули серая деревенька и небольшая станция с корявыми коричневыми товарными вагонами на путях.
Пробуждение соседей и других соседей. Обсуждение другими соседями обстоятельств гибели самолета Боинг-737 авиакомпании “Аэрофлот-Норд” в Перми. Говорят, что террористы. Может, и террористы, кто знает. А повесили все на пилота. У нас всегда стрелочник виноват.
Прибытие на станцию Киров. Вагон покинуло некоторое количество людей. В вагон вошел парень с огромным мешком.
За время стоянки на станции Киров за окном не происходит ничего интересного.
Отправление со станции Киров. Город Киров быстро заканчивается, начинаются пригороды, они тоже быстро заканчиваются.
Несколько распаханных коричневых полей. Одно из полей расположено на довольно крутом склоне. Сосед говорит, что сильные дожди могут смыть весь урожай.
Другие соседи обсуждают взаимоотношения детей, родителей, тещ, тестей, свекровей, невесток и так далее.
Диковинная водонапорная башня, форма которой не поддается словесному описанию.
В жизни самое главное – здоровье, говорит другой сосед.
В окне проплывает большая река, возможно, это Вятка.
Посреди крошечной пристанционной деревеньки стоит небольшой сталинский дом.
На краю леса стоят три отдельных фрагмента железобетонного забора, на одном из них написано “За КПРФ”.
На краю сельского кладбища стоит похоронный автобус ПАЗ. Кто-то умер, и его хоронят.