материнства. И в тот год они подарили нашему роду десять мальчиков, десять отважных охотников.
Огонь! Красная птица юности! Рыжим олененком ты каждое утро прибегал ко мне в девичий чум, щекотал глаза и губы… «Вставай, Ятока. Утро ждет тебя. Лучи солнца зажгли тысячи искр на росистых рогах согжоя, позолотили родники, украсили горные водопады разноцветной радугой. На землю пришла весна, она волшебной оморочкой мчится по диким рекам в низовье. Не проспи. В дальние кочевья зовет тебя небесная птица — утренняя заря». Я вскакивала на ездового оленя и мчалась в горы. Эге-ге-ге!! Красная саранка, золотой корень, помогите девушке, скажите, где искать ей свою судьбу?
Огонь! Огненной стрелой ты скользнул от тучи к земле и красным тетеревом забился в ветках столетней лиственницы. Такой же огненной птицей забилось мое сердце, когда я впервые увидела Василия. Лесные жарки, горные маки — это искры, упавшие с горящего дерева, это радость влюбленной девушки. Они помогли мне найти свою судьбу. И здесь, в горах, я познала первую радость и боль любви.
Огонь! Я — женщина, хранительница очага. Огонь! Много добрых песен спела я тебе долгими зимними вечерами. Ты согревал мое жилище, ты отгонял ночь, а вместе с ней и недобрые думы. У меня родился сын. И первое, что он увидел на земле — огонь, который горел в моем чуме.
Далеко за горами, в той стороне, где злые духи на ночь гасят солнце, появился черный зверь. Я слышу, как стонет земля, как плачут дети. Я мать, и в каждой капле пролитой крови — моя кровь. Вот почему так больно моему сердцу, Похоронки — кровавый листопад войны. Они выбелили головы вдов и матерей. Но они не убили надежду. Надежда — белая птица земли. Ты, Огонь, горишь в небесной выси звездами, ты приходишь на землю северным сиянием, ты начинаешь день зарей. И тебя не убить.
Вася, когда ты уходил на фронт, тебе дали в руки винтовку. Она заряжена Огнем гнева матерей и жен. В этот грозный час над тобой взвилось Красное знамя — это Огонь любви к Родине. И ты его никогда не уронишь. Ты остановишь врага. Отцовской рукой вытрешь слезы детей. В первый день войны, в первом солдатском выстреле уже вспыхнул Огонь Победы.
Солдаты, вас ждут дома. Многие из вас погибли. Но вы вернетесь в горы, вернетесь птицами, весенними грозами, вернетесь девичьим смехом…»
Ятока опустила в костер ветку пихты. Пламя, шурша в потрескивая, поднялось над плитой, обдало горячим дыханием ее руки, лицо и стало медленно угасать.
Ночь набирала силу.
Матвей Кузьмич подъехал к устью речки Огневки и свернул к сенокосчикам. День был жаркий. По небу бродили одинокие тучки. Над горами нет-нет да и сверкнет бледная молния, пройдет минута — другая, и вполсилы, нехотя громыхнет гром. Тайга замрет в ожидании дождя, а он, точно балуясь, сыпанет узкой полоской над рекой, буйно прошумит и тотчас перестанет.
Парни в это время сметали последний зарод. Димка поставил к нему вилы, стряхнул с себя сенную труху.
— Обедать пора. А потом все переключаемся на косьбу.
Случайно он глянул на тропу и замер.
— Ты кого там увидел? — спросил Андрейка.
— Кажись, Кузьмич пожаловал. Его лошаденка.
Из-за колка на своей низкорослой косматой лошаденке выехал Матвей Кузьмич. Он был в пиджаке, кепке, кирзовых сапогах, из-за спины виднелся ствол ружья.
— Верно, Кузьмич, — подтвердил Вадим.
Парни вышли на скошенный луг. Матвей Кузьмич подъехал к ним, спешился.
— Молодцы. Во как за зиму вымахали, вас хоть сейчас в гвардию бери.
Матвей Кузьмич шагнул к Димке. Они обнялись.
— Да потише ты, медведь косолапый. Все кости переломаешь старику, — басил Матвей Кузьмич.
Потом он обнял Вадима и Андрейку, отвернулся, прокашлялся в кулак.
— Как там Семеновна поживает, Ятока?
— Да ничего.
— А Серафим дома?
— Дома, — кивнул Вадим.
Они все четверо зашагали к табору.
— Как рука у тебя, Кузьмич? — спросил Димка.
Матвей Кузьмич поднял руку с тонкими усохшими пальцами..
— Худовато, мужики. Сохнет. Однако жить можно.
Заметно постарел Матвей Кузьмич. Осунулось лицо, резко обозначились скулы. Глубже запали глаза. А в них тоска, она не проходила и когда он улыбался.
— Кузьмич! Говорят, ты в райком партии работать перешел? — спросил Вадим.
— Рука подвела, Вот и направили работать в райком партии инструктором. A участковым назначили мужика помоложе.
— Проезжал тут он раз, да мы в тайге были, не видели его, — сказал Андрейка.
— А как вы живете? Что в селе нового?
— Что сейчас ждать нового? — Димка нахмурился. — Весной погиб учитель Урукон, муж Хаикты.
— Это молоденькая черноглазая учительница? — уточнил Матвей Кузьмич.
— Во-во. Ее муж. Снайпер был хороший. Около сотни гитлеровцев уничтожил. Погиб случайно. Вышел вечером из землянки. Шальная пуля прилетела… И нет человека.
— Надо же, — вздохнул Матвей Кузьмич.
Пообедали. Кузьмич с Димкой спустились к речке, присели на берегу, закурили из одного кисета.
— Ты что-то редко мне пишешь, Васильевич?
— Все в тайге да в тайге. Дома бываю как в гостях, Как ваши сыновья воюют?
— Нет у меня больше сыновей, Васильевич. Осенью погиб на Кавказе Григорий. Зимой на Дону — Даниил.
Матвей Кузьмич положил руку на плечо Димке.
— Хоть ты меня не забывай. Получу от тебя письмо — на душе легче. Один ты у меня остался. Вместо сына. Для тебя, может, это чудно, непонятно. Так ты уж извини.
— О чем говоришь, Кузьмич.
— Ладно.
Матвей Кузьмич вытер ладонью глаза.
— Видно, стареть, паря, начал. — Он достал из пиджака карманные часы и подал Димке. — Это часы Михаила, Возьми.
— Да ты что?
— Бери, бери. Пусть останется у тебя память о сыновьях и обо мне.
— Спасибо.
Кузьмич встал.
— Мне надо поторапливаться. Вечером собрание будет, Всей бригадой приезжайте.
— Хорошо. Скажи маме, пусть баню затопит. У нас останавливайся.
— Серафим обидится. А попроведовать Семеновну с Ятокой обязательно зайду. До вечера.
И Матвей Кузьмич пошел к своей лошаденке, которая паслась недалеко от табора.
На закате и Димка со своей бригадой приехал в Матвеевку. Сенокосчиков уже поджидали. Они устроились на скамейках в ограде клуба. Валентина Петровна встала с переднего ряда, вгляделась в лица собравшихся.
— Все собрались? Товарищи, к нам приехал инструктор райкома партии Матвей Кузьмич Гордеев. Ему я и предоставляю слово.
Матвей Кузьмич неторопливо поднялся на крыльцо клуба, где стоял небольшой стол, кашлянул в кулак.
— Товарищи, все вы знаете, какой разгром учинила наша Красная Армия фашистам под Сталинградом. Но вот пятого июля фашисты начали новое наступление под Курском. Как сообщает Совинформбюро, за несколько дней уничтожено сотни вражеских танков и самолетов, выведено из строя большое количество солдат и офицеров. Наши войска на отдельных участках от обороны переходят в контрнаступление. Недалек тот день, когда начнется полное изгнание фашистов с нашей земли.
Немного помолчав, он продолжал:
— Товарищи, в ответ на наступление гитлеровцев трудящиеся нашего района решили собрать деньги и на них построить звено самолетов «Таежник». Думаю, жители Матвеевки не останутся в стороне. Если кто желает высказаться, пожалуйста.
В последнем ряду встал Димка.
— Можно мне, Кузьмич?
— Говори. Только сюда проходи.
Димка, смущаясь, прошел к крыльцу, но подниматься не стал.
— Мы вот с Андреем и Вадимом посоветовались. И берем обязательство: осенью, когда наступят холода, добыть десять сохатых и мясо сдать в фонд обороны. А деньги от пушнины, которую мы добудем осенью, все передадим на строительство звена самолетов «Таежник».
— Еще кто будет говорить?
Встала Валентина Петровна.
— Я думаю, что мы отдадим все до копейки на строительство самолетов. А еще, товарищи, мы соберем и отправим к осени несколько посылок теплой одежды для бойцов Красной Армии. Во главе с Ятокой наши женщины с самой весны заготовляют лекарственные растения. К концу месяца мы закончим заготовку и вышлем их в Карск в военный госпиталь.
— Дорогие товарищи, я знал, что вы не будете в стороне. А теперь разрешите мне выполнить поручение райкома партии и райисполкома, — снова заговорил Матвей Кузьмич. — За два прошедших охотничьих сезона ваши таежники доказали, что они — одни из лучших в районе. Особо отличилась Ятока. Она сама охотилась, учила парней, шила теплую одежду для фронтовиков. За героический труд Указом Президиума Верховного Совета СССР Ятока награждена орденом Трудового Красного Знамени.
Матвей Кузьмич посмотрел на Ятоку, которая сидела, в последнем ряду.
По поручению райкома партии и райисполкома разрешите мне вручить ей орден.
— Иди, Ятока.
— Однако, какая-то ошибка вышла. Есть охотники лучше меня.
— Никакой ошибки, Ятока.
Матвей Кузьмич приколол к ее платью орден. Пожал руку Ятоке.
— От души поздравляю тебя.
Ятока хотела что-то сказать, но махнула рукой и пошла на свое место. Бабы и парни громко хлопали. А Матвей Кузьмич продолжал:
— Ценными подарками награждаются охотники: Дмитрий Воронов — малокалиберной винтовкой, Андрей Фунтов — отрезом на брюки, Вадим Зарукин — сапогами. Каждый из них удостоен значка «Победитель в социалистическом соревновании среди охотников».
После собрания бабы обступили Ятоку, — рассматривали орден.
Димка, Андрейка и Вадим стояли в окружении парней. Вовка Поморов держал тозовку и вслух читал гравировку на стволе: «Лучшему охотнику среди молодежи Дмитрию Воронову от райкома партии и райисполкома. 1943 год».
Димка, счастливый, рассматривал на своей груди значок, который очень походил на гвардейский.
Севокосчики еще не управились со своими делами, задождило. Целый месяц висели над горами тучи. Земля набухла. Вздулись речки, помутнели, через них ни пройти, ни проехать. И только в конце августа,