ем было договорено.
У Бишопа возродилась надежда. Он взял себя в руки.
— Вы, очевидно, смотрели слишком много американских фильмов. Я не говорю, что такие вещи невозможны. Это уже делалось и не раз. Но это стоит немалых денег!
— Деньги уже заплачены.
Бишоп сделал вид, что поверил всей этой истории.
— Отлично. Что я должен сделать взамен?
— Вы узнаете об этом, когда наступит время.
У девушки был убежденный вид, но это не могло быть ничем, кроме шутки и еще такой смертельной, которую хотели сыграть с ним. Во всей Центральной Америке никому не было дела до того, останется ли он жить или умрет. И к тому же, он не смог бы предложить никому целого состояния, которое стоило его освобождение, или оказать какую-то равноценную услугу…
Бишоп выпустил струю дыма в потолок.
— Вы мне не верите? — спросила Кончита.
— Нет.
Она положила руку на сердце.
— Я вам клянусь именем Пречистой девы Марии!
— Да, тогда это аргумент.
— Правда?
Бишоп стал внимательно рассматривать ее. Теперь, когда он отказался от наступательных действий, произошла странная метаморфоза. Ситуация переменилась… Теперь Кончита желала его. Он чувствовал, как под его рукой трепещет молодое тело, ее губы были приоткрыты. В своем воображении она представляла его бритым и причесанным. Ей очень нравился нарисованный ею образ.
— Противный, злой! — закричала она по-испански.
— Почему злой?
— Мне говорили, что вы человек совсем не страшный.
Бишоп притянул ее к себе. Она протянула ему губы и обхватила его лицо обеими руками. Но тут на дворе зазвучал колокол и оба резко отодвинулись друг от друга. Они услышали, как в двери заскрипел ключ и на пороге появился сторож, который рассыпался в извинениях:
— Сеньор, сеньорита… Я сожалею, но должен просить сеньориту уйти.
Голосом полным печали, Кончита спросила:
— Почему?
Сторож поставил свое ружье на каменный пол.
— Потому что, как значится в законе, комендант военного гарнизона приехал, чтобы прочитать сеньору Бишопу текст смертного приговора. Пришлось сократить время, предоставляемое «любви».
Кончита сердитым голосом что-то произнесла, затем нервным жестом поправила свою юбку, одела туфельки и вышла, не оборачиваясь, из камеры.
Прижавшись к решетке двери, Бишоп смотрел, как она присоединилась к остальным женщинам во дворе тюрьмы. Один из сторожей выкрикивал:
— Сатанья, Экскалента… Сеньора Веласкес де Леон, Мария де Сандоваль и Олмеда…
После того, как было выкрикнуто ее имя, женщина подходила к столу, протягивала ему пропуск, потом проходила через ворота и исчезала на пыльной улице, ведущей к Коралио.
Когда сторож выкрикнул имя Кончиты Гарсиа, девушка с черными волосами, в свою очередь, предъявила пропуск. Бишоп провожал ее взглядом, пока она не исчезла из вида. У него хватило сил только на то, чтобы дойти до своей койки и упасть на нее.
Кончита оставила сигареты. Он хотел зажечь спичку, но руки его слишком дрожали.
Вся эта история, он был уверен, чудовищный фарс, устроенный из мести кем-то из родных или знакомых человека, которого он убил… Молодая женщина была его вдовой или, может быть, любовницей. Никаких мер не было принято для облегчения его участи… Никто не был подкуплен… А между тем… Кончита клялась Божьей матерью… Она не могла знать, что зазвонит колокол.
Он встал на койку и подтянулся на руках, держась за прутья решетки. Вот стена, перед которой он должен будет стоять завтра утром. Потом медленно поднял глаза к небу, в котором кондор описывал широкие круги. Он ожесточил свое сердце, чтобы спокойно встретить смерть. Но теперь он хотел жить. Перед ним была целая ночь, чтобы теряться в догадках о том, что с ним произойдет…
2. Почему укоротили тюремный час «любви»
Командующий гарнизоном, генерал со звездой, читал приговор с театральным пафосом. Из уважения к чину Бишопа, его поставили напротив генерала, но он думал о другом. Ему хотелось сохранить слабую надежду, которую ему дала Кончита.
Генерал читал:
— Завтра, точно перед наступлением зари, вас приведут и, согласно приговору, поставят около наружной стены. Капитан Рейс отдаст приказ стрелять в вас. Когда солдаты выстрелят, вы упадете. Капитан Рейс подойдет к вам, чтобы оказать последнюю милость. Но с вами ничего не случится…
Все это слышалось Бишопу, вместо того, что читал генерал… Да, а потом? Какие другие инструкции ему будут даны?
Когда, наконец, комендант исчез, Бишоп разорвал оставшиеся сигареты в надежде найти в какой-нибудь из них записку… Но он получил лишь кучку табака.
Чем больше он думал о Кончите, тем этот короткий эпизод казался все фантастичнее.
Он выкурил все, что можно было выкурить, потом стал стучать своей кружкой из белой жести по стене, чтобы вызвать сторожа и истратить свои последние 30 центов на покупку двух пачек сигарет, которые в городе продавались за несколько сентаво. Потом сел на койку и стал ждать.
Его спросили, что он хочет получить на свой последний ужин. Это было обычное меню: фриголес, тортилас и черный кофе.
В эту ночь в тюрьме было неспокойно. Час «любви» укоротили: не успел он начаться, как его закончили. Один человек должен был умереть завтра утром. Потом игла часовни начнет выделяться из утреннего тумана… Люди шептались и передавали новость из камеры в камеру. По другую сторону двора какой-то заключенный пел, аккомпанируя себе на гитаре: «Как Бог захочет…». Беспрерывный поток ног, обутых в сапоги со шпорами, и треск кожаных перевязей сопровождали дозор сторожей по коридорам.
В 8 часов сменился караул. Прежде, чем покинуть свой пост, сторож, охраняющий коридор, в котором была камера Бишопа, остановился перед его камерой, чтобы попрощаться с ним и поживиться несколькими сигаретами.
— Слава Божьей матери, — плаксиво проговорил он, — молитесь за нас, бедных, теперь, когда вы готовитесь предстать перед Господом…
Потеряв нить своей мысли, он ударил кулаком по стене.
— Та малютка действительно очень хороша, — сказал он и глаза его загорелись при воспоминании о девушке с черными волосами: — Пути Господни неисповедимы, но когда человек должен умереть, для него большим утешением служат такие приятные воспоминания…
Кончита Гарсиа — это испанский эквивалент Марии Грант. Бишоп подумал, что это, вероятно, вымышленное имя. Он даже рискнул спросить у сторожа, не знает ли тот настоящего имени сеньориты Кончиты и ее адрес в Коралио. Удивление толстого сторожа было искренним.
— Но, я думал, что вы ее знаете, сеньор. Я думал, что вы с ней очень хорошо знакомы. Когда она просила пропуск, то сказала начальнику, что арест помешал вашей женитьбе.
Бишоп почувствовал, как пот снова выступил у него на лице и постарался принять непринужденный вид.
— Ну, конечно… Но из-за этого колокола она вынуждена была покинуть меня, не успев сообщить свой новый адрес…
Сторож пожал плечами.
— Сожалею, сеньор, но сегодня я в первый раз имел счастье видеть сеньориту. Она не принадлежит к тем «мучача», которые регулярно посещают тюрьму и обращаются за содействием к сторожам.
— Нет, разумеется, — согласился Бишоп.
Бьшо идиотством с его стороны обратиться за справками о Кончите к сторожу. Коралио — маленький городок, и раз сторож не видел ее никогда раньше, значит, она приехала откуда-то для достижения определенной цели. Чтобы быть уверенным, что толстый сторож не станет допытываться, почему Кончита дождалась дня накануне казни жениха для свидания с ним, Бишоп решил отвлечь его мысль подарком.
— Вот, возьмите часы. За все услуги, которые вы мне оказали.
Подарок произвел невероятный эффект. Сторож принял его с детской радостью.
— Грациа, сеньор. Я всегда мечтал о таких прекрасных часах! Пусть все святые возьмут вас под свое покровительство. — Ему не терпелось похвастать перед другими сторожами. — Но теперь я должен сказать вам: «А мас вет».
— Скажите лучше: «Хаста ла виста», — сказал Бишоп.
— Хаста ла виста, — охотно повторил сторож. — Прощайте, сеньор!
Он так торопился покинуть камеру, что даже забыл о сигаретах, которые хотел выпросить.
Бишоп сел на кровать и захрустел суставами пальцев. Всю свою жизнь он беспокоился по поводу то одного, то другого обстоятельства. Из-за первого самолета… из-за офицерских погон… из-за Тони. Потом потянулись долгие годы, горькие и безрадостные, проведенные в усилиях забыть…
Жара, казалось, еще усилилась к ночи. Его грязная рубашка и белые брюки были мокрыми от пота… Заглушая зловонный запах тюрьмы, туда проникал аромат диких апельсиновых деревьев, смешанный со свежим запахом моря — такими близкими и такими далекими…
Некоторое время спустя ночной сторож впустил в его камеру отца Альварадо.
— Вы, вероятно, очень несчастны, сын мой, — сказал священник.
Бишоп встал.
— Со мной бывало и хуже.
Альварадо вынул из своей сутаны маленький флакон.
— Может быть, это немного вас подбодрит…
Бишоп поднес горлышко флакона к губам. Алкоголь жег ему горло, но придал бодрости.
— Спасибо, мне это было очень нужно.
— Садитесь сюда, сын мой. Если даже, к сожалению, мы исповедуем разную веру и я не могу принести вам облегчение, вы все же будете себя лучше чувствовать, если мы поговорим. Вы согласны с тем, что должно произойти завтра утром?
— Нет.
— Вы убили человека.
— Я воспользовался законной защитой.
— Но это была драка пьяниц!
— Мы пили оба, — согласился Бишоп. — Но он первый вынул револьвер. Все это вранье, что говорили его друзья. Теперь уже ничего нельзя изменить…
Старый человек медленно покачал головой.
— Мне частенько приходится печалиться накануне казни, так же, как сегодня вечером. Я дал себе труд проверить все обстоятельства вашего дела. Вы здесь не на своем месте, сын мой.
— Вот уже 6 месяцев, как я это говорю.
— Вы происходите из очень хорошей семьи в вашей стране. И вы всегда хотели быть авиатором, и вы стали им очень рано. Вам пришлось много потрудиться, чтобы получить офицерский чин. Вы прошли войну за штурвалом самолета в Европе и Азии. Вам поручали очень важные задания. К концу войны вы стали «сеньор колонель». У вас тот же чин, что у человека, которого вы убили.