– Мужики! – рявкнул он. – Володя Никонов собственной персоной. Иду из этого, кхе, а он тут пляшет.
– Привет, сборной СССР по хоккею, – улыбнулся я, поздоровавшись со всеми присутствующими. – По какому поводу банкет? Вроде Олимпиаду в Лейк-Плэсиде вы пока не выиграли.
– Спокойно, старик, всему своё время, – хохотнул Мальцев. – Выпьешь шампусика?
– Не, у меня режим, – соврал я, ибо шампанское не любил, да и к алкоголю был в целом равнодушен. – Лучше соку.
– А мы сегодня днём ЦСКА грохнули, – похвастался Васильев, когда мы все расселись за столиком. – 6:3, ха-ха. Кстати, и я одну банку положил. Во втором периоде щёлкнул от синей линии, и Третьяк только «ластами» всплеснул. Ха-ха.
– Ну и любишь ты Валерка похвастаться, – осадила его одна из барышень. – Подумаешь, обыграли ЦСКА? А они всё равно на первом месте, и снова выиграют чемпионат.
– Слушай, Валера, свою супругу, она ерунды тебе не скажет, – усмехнулся Харламов.
«Блин, – подумал я, – а ведь Валерия Харламова тоже нужно будет как-то спасать. Харламов разобьётся в августе 1981 года. И это совсем скоро. Следующий 80-й год пролетит так, что оглянуться не успею. Время вообще за играми и тренировками летит стремительно».
– За что мужики выпьем? – спросил Александр Мальцев, подняв бокал с шампанским.
– Давайте за красивый футбол и красивый хоккей, – предложил я. – И ещё у меня есть одно пожелание: вы, когда будете играть на Олимпиаде против сборной США, булки сильно не расслабляйте. Мне в Португалии один дедушка из наших русских эмигрантов забавную историю рассказал, что одна фармакологическая компания разработала первоклассный допинг. И это лекарство опробуют на американских студентах, – соврал я и тут же добавил истинную правду, – игра со Штатами будет очень сложной. Товарищеский матч вы у них легко выиграете, а в финальном раунде воткнётесь в их защиту, как в бетонную стену.
– Володь, ты поменьше слушай всякую «белоэмиграцию», – загоготал Валерий Васильев. – Вздрогнули, мужики и, ээээ, и дамы.
– Вспомните мои слова, когда американские студенты разгромят неслабую сборную Чехословакии со счётом 7:3, – прорычал я, залпом осушив стакан томатного сока.
***
На следующий день в воскресенье 11-го ноября я с большущим букетом цветов спешил в ГУМ на показ модной коллекции. Милана из-за этого ответственного показа так переживала, что уехала от меня рано утром, чтобы перед работой заскочить на несколько часов домой. Как им сообщила дирекция магазина, в этот день в демонстрационный зал должна была заглянуть делегация журналистов из Швеции и Норвегии. К слову сказать, такие делегации в преддверии Олимпиады стали регулярными, ибо простые люди в Европе охотно читали новости из далёкой и пугающей Москвы, а журналисты охотно об этом писали.
Что касается вчерашнего похода в ресторан, то неприятной занозой в моём сердце застрял разговор с хоккеистами из сборной СССР. Сколько я им не втолковывал о мощи хоккейной сборной США, всё было бесполезно. Как сказал Валерий Харламов: «Расслабься, Вова, мы на Кубке Вызова Канаду прихлопнули - 6:0, где были все звёзды НХЛ. Поэтому твои волшебные таблетки не помогут ни американским студентам, ни американским профессорам». И хоть я возражал, что Кубок Вызова - это по сути шоу, матч звёзд, товарищеская игра, и в Лейк-Плэсиде всё будет по-серьёзному. Меня наши хоккеисты так и не услышали.
«Не так это и просто, менять мировую спортивную историю», – думал я, поднимаясь на третий этаж главного магазина Москвы, туда, где располагался демонстрационный зал. Однако на входе в мир передовой отечественной моды меня остановил крепкий мужчина, одетый в форму швейцара, и заявил, что на показ все билеты проданы.
– Ничего, я постою, – пробурчал я тогда, протянув купюру достоинством в 5 рублей.
– Не положено, – уперся он.
– И мастеров спорта международного класса не пускаете? – спросил я, предъявив красные корочки.
– Иностранцы приехали, – крякнул подозрительный швейцар, который не брал деньги. – Поэтому будьте там поаккуратней, товарищ Никонов.
– Вручу цветы одной прелестной девушке и уйду, – кивнул я, входя внутрь этого помещения.
Кстати, длинный зал, который навскидку вмещал около четырёхсот человек, был заполнен только наполовину. Честно говоря, это холопское раболепие перед гостями из-за «бугра» меня раздражало до зубовного скрежета. К примеру, все знали, что в этом ГУМе есть секретная 200-я секция, где спокойно отоваривались первые лица государства, их родственники и жёны, а так же обычные иностранцы. Даже космонавтов и выдающихся деятелей культуры и науки в эту «советскую пещеру Али-Бабы» пускали считанное число раз. Я уже молчу про простых смертных - рабочих и колхозников.
Тем временем небольшой оркестрик заиграл лёгкую джазовую мелодию, но сам показ по каким-то причинам пока задерживался. И я, чтобы не торчать с цветами на самом видном месте, решил пройти за кулисы, поддержать и успокоить свою девушку, а потом подождать её где-нибудь в кафе. Пялиться на лощёных иностранцев, которых здесь набралось около двух десятков человек, мне не хотелось. Я на них вдоволь насмотрелся за границей, ничего в них барского нет, люди как люди. Просто в Союзе на них смотрели как на господ, вот и разбаловали.
А за кулисами, куда я пролез, нагло козырнув красными корочками, творился самый настоящий бедлам. Одна часть манекенщиц уже была готова выйти на подиум, который длинным и узким «языком» простирался почти через весь зал, а другую часть девушек всё ещё одевали и переодевали.
– Привет, – шепнул я Милане, которая с подругами стояла в стороне от этой суеты, – что случилось, что за пожар?
– Дирекция решила перед иностранцами выделиться, вот и пригласила модельера и девочек из «кузницы», то есть из «Кузнецкого моста», – усмехнулась моя подруга.
– А у них часть одежды, куда-то не туда уехала, и мальчик-модель заболел, – со злорадством поддакнула Лёка. – Нет, чтобы нас вперёд пустить? Нееет, нельзя.
– Ясненько, хотели как лучше, а получилось как всегда, – улыбнулся я и вручил букет цветов своей подруге.
И вдруг какой-то плюгавый мужичок, который скакал вокруг тех, других девушек-моделей уставился на меня круглыми выпученными глазами и полушёпотом закричал:
– Быстро переодевайте его! Быстрооо! – затрясся он, словно через его тело пропустили электрический ток. – Я сказал, переодевать!
Подруги Миланы, как и она сама удивлённо переглянулись. А я даже не успел раскрыть рта, как помощники этого психа содрали с меня модную японскую куртку «Аляску» и модную югославскую рубашку.
***
«Сейчас я вам устрою модный показ, сейчас вы у меня попляшите», – прошипел я про себя, ожидая своей очереди выхода на подиум. За пять минут на меня напялили какие-то идиотские брюки кремового цвета и такого же цвета идиотский пиджак. Но больше всего меня бесили ботинки на гигантских толстых каблуках и красный бант вместо нормального галстука. «Одели словно я Джон Траволта из «Лихорадки субботнего вечера», словно я клоун какой-то», – пробурчал я себе под нос.
– А теперь вашему вниманию, мы представляем мужской городской костюм! – в микрофон произнесла женщина из демонстрационного зала.
И этот психованный мужичок, прошептав: «пошёл», подтолкнул меня в спину. Музыканты тут же выдали новую тему, которая чем-то напоминала буги-вуги. Поэтому я сначала немного неуверенно сделал три шага вперёд, а потом громко про себя сматерился и, подняв две руки вверх, пошагал пританцовывая всем телом. Барабанщик от неожиданности выдал какое-то мудрёное соло. И я, отлично понимая, что сейчас все в «большом уахе, принялся откровенно танцевать твист и ещё один модный танец диких народов из джунглей Амазонки. Нормальные советские люди, видя такой амазонский перфоманс, уронили нижние челюсти себе на грудь, а женщина-комментатор мгновенно потеряла дар человеческой речи.
– Ухууу! – заорал я, подпрыгнув высоко вверх, а потом я побежал, но не так как на футбольном поле, а словно в замедленной съёмке.
Манекенщицы, которые были в этот момент на подиуме, замерли, раскрыв рты. И только иностранная делегация радостно закричала: «браво!», и в полном составе принялась щёлкать затворами фотоаппаратов.
– Москоу олимпиада форева! – рявкнул я, добравшись до края подиума, где ещё показал пару движений, подражая Джону Траволте.
– Браво! – заверещали экзальтированные норвежские и шведские журналистки.
А через три минуты психованный мужичок из дома моды на Кузнецком мосту орал ещё громче шведов и норвежцев, обзывая меня болваном и дегенератом. Он требовал, чтобы мне впаяли в трудовую книжку строгий выговор и уволили из ГУМа с «волчьим билетом» навсегда.
– Хватит орать! – наконец рявкнул я, швырнув ему пиджак прямо в лицо. – Нашьете всякой ерунды, перед людьми показаться стыдно. Это что за бабские каблуки? – прошипел я, приподняв с полу идиотский ботинок.
И за всей этой сценкой наблюдала Милана с подругами, которые из последних сил держались, чтобы не расхохотаться в голос. Увидев в моих руках ботинок с гигантскими каблуками, псих из «Кузнецкого моста» тут же притих и присмирел. Я же быстро сорвал с себя рубашку и брюки и потребовал вернуть мне мои американский джинсы назад. И вдруг за кулисы прибежала взволнованная женщина, что комментировала модный показ и как ненормальная затараторила:
– Одевайте его обратно! Быстро одевайте! Всем будет премия! Там вся иностранная делегация просто в восторге!
– Пусть извинится, – прошипел я, ткнув пальцем в плюгавого мужичка.
– Извини, – буркнул псих.
– Пусть скажет: «извини меня, Володя, я ничего не понимаю в моде», – снова прошипел я.
– Извини меня, Володя, – еле слышно пробурчал он.
– Несите ваши шмотки, – резко выдохнул я. – Сейчас я им покажу, как отдыхают дикие мужики в джунглях Амазонки. Ну, всё-всё, не плач, – потрепал я по голове бедного модельера, который скорчил такое лицо, словно у него угнали машину. – Это же заграница, дикий народ, надо уметь понимать и