Переночевали у берега арконского, а поутру в море вышли. И снова чудо – опять ветер попутный, на вёслах и не сидит никто. Мчат корабли по морю синему, радуются славы, что домой возвращаются. Правда, полную скорость развить не удаётся – держат караван простые лодьи арконской работы. Не могут они так же быстро, как двулодники, по морю идти. Неуклюжи да неповоротливы. Ну да ладно. Всё равно сейчас главное – Оловянные острова миновать да выйти на земли Кипящей воды. Там и запасы пополнить можно, и водой пресной разжиться.
Чем дольше шли лодьи, тем больше порядка становилось на них. Как обычно, без дела дружинники не сидели – переписывали тех, кто на борту их кораблей находился: имя-прозвище, лет сколько, родом откуда, из каких краёв, какое ремесло знает. Перебрасывали друг другу свитки берестяные стрелами, хвалясь меткостью. А в каморке корабельной на первом двулоднике Крут сидит, свитки набело перемарывает на пергамент. И считает, сколь народу с ним идёт ныне в Славгород: бывших полоняников – пять тыщ и двести сорок один. Из них мужей – четыре тысячи и девять сотен. Возраст – от двенадцати до пятидесяти годов. Но в основном мужчины молодые либо возраста среднего. Редко в полон берут детей и стариков. Обычно их убивают… Жёнок… На лодьях – всего три сотни и сорок и одна. Молодые. Красивые. Одна на сносях. Ссильничали, гады, ромеи. Уж больно красива дева… Далее: гости торговые с семьями и домочадцами. Тех десять лодий. На них семьи. Это радует. А то ведь женского пола постоянно недостаёт в граде. Опять вот придётся на промысел идти. Добывать жён новым холостякам… Так на этих десяти лодьях пять сотен и ещё десяток народу. Из них детей разного пола – восемь десятков, кому шестнадцати не исполнилось… Опять считаем далее – десять лодий, что ведун дал. На них наряда три сотни человек. Опять же – мужи все. Вот же… И пять лодий сам Крут купил. Туда пришлось из дружины народ выделять. Так что считать не надобно. Подводим итог… Шесть тысяч и пятьдесят одна душа идёт с караваном… Аж в висках заломило у Крута от этой цифири – ведь сейчас в Славгороде живёт меньше, чем прибудет… С ума сойти… Тревожно даже как-то. А ну как захотят они иные порядки установить, чем сейчас устроены? Но тут же успокоился: не видал он чёрных и пустых душ, когда людей мимо него водили. Значит, примут новый уклад как должное. Вот только с жёнками опять беда страшная. Только вроде все обзавелись, и на тебе… Эх, придётся опять в гости незваные наведываться. Либо у меднокожих всех скво скупить… Почесал в затылке, дальше углубился в бересту – кто каким мастерством обладает… Расписать, прикинуть… Однако не такое лёгкое это дело… Впрочем, тут уже князьям думать. Гостомысл найдёт, куда самого бесталанного пристроить, чтобы тот пользу приносил…
Долго ли, коротко ли, вышли на траверз островов Оловянных. Засияли с правого борта каравана скалы белые, утёсы меловые. А ещё – полыхнули столбы чёрного дыма с них. Насторожились славы, помнит Крут, что ему торговец живым товаром на прощание сказал. Где-то здесь рыщет флот ромейский, ищет поживу. Похоже, хотят греки вернуть полон выкупленный обратно. Подивился жадности их воевода. Губы крепче сжал. Распорядился часть людей с двулодников на свободные места обычных лодий перевести, а его кораблям к бою готовиться. Ну а лодьи простые в середину каравана переставить. Так спокойнее. Корабли славов и быстрее, и поворотливее, и воинов на них больше. Да и машины хитрые камнемётные стоят на палубах, дальнобойные. Заскрипели ворота, на противовесы требучетов дополнительные грузы навесили. Достали из трюмов снаряды особые, глиняные, жидким огнём наполненные. Тулы со стрелами к бортам подвязали дополнительные, на окна изб, что на палубах двулодников, щиты деревянные навесили, штормовые. Дубовые доски удар волны держат, не прогибаются. Так что стрелу или копьё метательное удержат. Не дадут находящихся внутри безоружных убить или поранить…
Сутки шли вдоль берегов Оловянных, строй держали чётко, команд слушаясь. Менялись, как положено, отстояв своё время. Нельзя постоянно в напряжении быть. Враг коварен. Нападёт, когда люди вымотаются, ослабнет у них внимание, так что отбыл на палубе часы свои – и внутрь. Спать. Отдыхать. Есть и пить. Вторые сутки пошли. На ночь к берегу не подходили. Луна нынче полная, а кормщики уже не в первый раз этой дорогой идут. Незамеченным враг не подкрадётся. Выдаст его свечение морское. А подняться по тревожным ударам била запасным воинам – до десяти досчитать не успеешь… Уже знакомый мыс показался, где тогда с друидами договаривались… Пусто на нём. Безлюдно. Ни души. И это настораживает. Да и вообще не по себе сейчас воеводе. Словно рвёт душу ему нечто, предупредить пытается… Глотнул воды, вроде отпустило. Но на воздух вышел. Тихо вокруг, только снасти поскрипывают да парус полощет. Дружинники, что караул несут, на своих местах, как положено. В броне. До рези в глазах в темноту всматриваются. Это доброе дело. Вдохнул воздух густой полной грудью воин, даже глаза прикрыл от удовольствия, и вдруг ахнул поражённо: там, вдали, за островом малым, что у Эрин раскинулся, громадный столб чёрного свечения в небо уходит. Настолько чёрный, что даже во мгле ночной выделяется… Вот они, ромейские корабли!
Но суетиться не стал, отдал команду:
– Поднимай всех. Подай сигнал идущим позади – ромеи за островом.
Кивнул дружинник, снял фонарь с крюка, в мачту вбитого, застучал кресалом. Вспыхнуло масло сразу же, закрыл воин слюдяное окошко, накрыл сверху плащом, побежал на корму. Там, прикрывая огонь плащом, передал слова воеводы остальным. И пошло-поехало. Пролив достаточно широк. Места хватает. А воины уже готовы. Стрелки на местах. Требучеты на изготовку… Лишь команды ждут. Крут подошёл к махине камнемётной, сам уложил ядро глиняное в ложку великанскую. Подумав, подправил прицел. Потом вознёс просьбу Перуну – и рванул рычаг, противовес махины отпускающий. Треснула ложка в перекладину, раздуваемый ветром, вспыхнул тлеющий от кресала фитиль ядерный, полетела точка едва заметная к острову. Миновала его, и… Как сверкнуло! Лопнуло ядро в воздухе над самой гущей галер-каторг, в засаде на славян стоящих, полыхнуло ярко! И сразу светло стало как днём…
Глава 27
Флот входил в залив озера под приветственные крики жителей Славгорода. Паруса на горизонте заметили, дозорные в граде свой хлеб зря не ели. Правда, поначалу смущение взяло – почему парусов едва ли не вдвое больше против посланного, потом рассудили: либо трофеи по пути взяли, либо отказался храм Святовида лодьи свои назад забирать. Впрочем, не суть важно. Главное, общине и племени прибыток.
К пристани приставали с ходу, залихватски, гордясь выучкой. А горожане радовались, что увидят своих близких и друзей, узнают новости с родины. Ну и если очень и очень повезёт, то решится родня перебраться к ним, на новые земли…
Но начали смолкать приветствия и здравицы – то люди рассмотрели посечённые борта, дыры, наспех залатанные парусиной да лесом сырым. Увидели и повязки, кровью пропитанные. С сухим треском ударились борта о причалы, стукнули сходни, сбрасываемые с палуб на брёвна причалов, взметнулись змеями швартовы. И сразу засуетились общинники, привязывая крепко-накрепко корабли, явившиеся из дальнего похода.
Первыми сошли раненые ратники. К ним сразу заспешили жрецы-лекари. Уже приспособился народ. Сколь раз приходилось без сна и отдыха вытаскивать людей с того света, принимать их во множестве, расселять и распределять их с толком и пользой, и никого забывать нельзя. Ведь не о вещи говорим – о человеке! Потянулись следом новые жители Славгорода, впервые на новые земли ступающие. И множилось их число с каждым мгновением… Князья не верили своим глазам – ждали три тысячи, а тут… Едва ли не столько же, сколь сейчас живёт в граде и окрестностях да в городках рудничных, считая тех пленников, что отрабатывают свои пени военные. Да как только Крут смог?! И похоже, досталось им по пути, и немало. Раненых много, лодьи побиты. Да где же воевода-то?! А тот уже спешит навстречу братьям, на ходу шелом снимая с головы, украшенной воинской прядью, в которой засквозила первая седина. Предстал перед очами князей, поклонился едва заметно, потом устало улыбнулся, молвил:
– Прибыл я, князья мои, домой наконец. Привёз людей восемь тысяч разных племён и родов, да подарки, да пленников четыре сотни, словом, можно сказать, удачно сходил, коли бы не наши потери. Сгинули, сложив головы в бою жестоком, двести витязей, раненых не меньше. Да из тех, кто на поселение ехал, ещё сто и десять погибло. Простите за то, что не уберёг всех… – Вновь голову склонил.
Да шагнул тут вперёд Брячислав, обнял воеводу, а следом и Гостомысл:
– Да что ты напраслину на себя возводишь, соратник наш! Ты – чудо великое совершил! Стольких доставил через синий океан, а кого потерял – знать, судьбина такая у них. Не все же из боя живыми выходят… Теперь – отдыхай, отмывайся, а в вечор ждём тебя в детинце, расскажешь всё.
Крут кивнул, потом обернулся, принял из рук стоящего позади него воина небольшой ларец, подал князьям:
– Здесь перепись. Те, кто с нами пришёл. Кого в полон взяли. А остальное я уж потом поведаю. Ибо дела творятся чёрные на славянской земле… – Сказал и ушёл, заронив тревогу в сердца князей.
Но они тут же отложили печали подале – чего зря кручиниться, если ещё не ведомо ничего? Сейчас куда более неотложные дела есть! Ибо народ на берег так и валит, как только еды да воды хватило привезти для стольких! И только сейчас заметили за высокими бортами лодий и двулодников узкие корпуса византийских каторг-галер да круглые бока ирландских корачей.
А воин Крута уже спрашивал окружающих, не видал ли кто Храбра-воеводу да супругу его Йоллу. Гостинец им от родни передан, отдать бы надобно поскорей. И застыл неподвижно бывший монах Брендан, слушая уже почти забытую родную речь, на которой говорили невысокие коренастые люди, одетые в полотняную тёмную одежду, украшенную рунами. Не было лишней суеты, все общинники знали, что им делать. Сходящих на берег тут же вели к старым землянкам дружинным, уже который раз верную службу исполняющим. На сей раз там бани устроили огромные, ибо помыться после длинной дороги – дело первейшее. Тех, кто уже с себя соль морскую смыл да грязь неизбежную, одевали в чистое и уводили на поле перед детинцем, где стояли столы длинные. Там кормили и поили сытно. Горели огромные кострища, на которых готовили еду для людей. Амбары общинные не опустеют. Нужно будет – и десять тысяч человек прокормить смогут три года! Ибо распаханы уже земли вокруг града на десять вёрст и все до единого засеяны!