Казалось непонятным, как мог за короткий срок так вырасти этот маленький рядовой красноармеец. На политчасах он стал первым. А во внешкольные часы его всегда можно было увидеть в кругу красноармейцев. Цыганков всегда что-нибудь разъяснял и рассказывал.
Вместе с тем член ЦИКа успешно готовился стать отделенным командиром. Курсант полкшколы Цыганков был одним из лучших в своем взводе.
Потом, уже после экзаменов, когда Цыганков получил право прикрепить к петлице два треугольника отделенного командира, он получил отпуск на две недели — съездить в родное село.
Пошел Цыганков в ЦИК «сняться с учета». И там дал ему ЦИК поручение — во время отпуска обследовать работу вика и призывной комиссии.
С широкого казарменного двора, с сундучком через плечо, отправился член правительства на вокзал.
В волисполкоме члена правительства встретили с уважением. Только два-три года тому назад был он маленьким Андрюшкой Цыганковым и вместе с другими деревенскими ребятами устраивал спектакли, гонялся в горелки, по вечерам с гармошкой ходил по деревенской улице, а теперь Андрюша — красный командир и член ЦИКа.
Все до тонкости прощупал Цыганков. Ознакомился с землеустройством, со школой и с решениями уездного съезда, съездил в уезд. Долго говорил он с агрономом и с землемером. А предвику сделал особенно много указаний по поводу военизации и велел обратить на нее особое внимание, а главное — на работу с допризывниками. Выяснил он также, почему задерживаются заявления красноармейцев о лесе, и тут же дал свои указания.
И так же, как в казарме на койке, двенадцать вечеров подряд собирались у Цыганкова крестьяне. И двенадцать вечеров вел беседы член правительства и о сельхозналоге, и о Китае, и об англичанах.
Днем Цыганков молотил. Это было привычнее, чем делать доклады и обследования. Но Цыганков успевал и на этой и на той работе.
Опять в приказе по полку промелькнула строка: «Возвратившегося из отпуска… зачислить на довольствие…»
Цыганков в полку. Со вниманием вслушивались красноармейцы в его отчет о поездке домой. Весь взвод был из цыганковского уезда. О многом расспрашивали, о многом переговорили в тот вечер.
Перед сном маленький Цыганков стал собирать бумаги и доклады для отчета ЦИКу о поездке и проделанной работе… В казарме было уже темно, и только у тумбочки дневального, где примостился член правительства, электрическая лампочка освещала груду бумаг и маленькую белоголовую фигурку. Член правительства готовил отчет.
1 Мая. Красная присяга
Настал день 1 Мая. Выдали нам всем новое обмундирование, новые подсумки, ремни к винтовкам. Стажирующиеся отделкомы прикрепили к петлицам треугольники. Все внимательно осматривали друг друга. Как бы не подкачать.
Не было ни одного человека в полку, кто бы в этот день не был наэлектризован общей торжественностью, кто бы не гордился, что в этот день он пройдет по Красной площади в рядах полка. По нашему полку равняться будет весь гарнизон. Мы не имеем права подкачать. И вот стройными рядами, блестя штыками на солнце, на плацу вытянулся наш полк. У всех было особенно торжественное настроение. И, кажется, радостно перемигивались с солнцем наши штыки и треугольнички на петлицах.
Из ворот показалось знамя. Не шелохнулось древко в твердой руке Володи Нахимова. А за знаменем вышел командир полка.
— Поздравляю вас с великим праздником трудящихся — Первым мая.
Казалось, воздух был взорван многочисленными ответными «ура».
А потом полк построился в походную колонну, и по утренним весенним улицам мы пошли на площадь Ногина, где собиралась вся дивизия. Четко отбивая шаг по мостовой, с усмешкой вспоминали, как ровно полгода назад беспорядочной толпой по этой же дороге шли мы в казарму. Сейчас мы казались себе старыми, испытанными бойцами.
На площади Ногина оркестры четырех полков слились в один. Этот общий дивизионный оркестр встретил приехавшего комдива.
Четырьмя стенами стали на площади полки. Командир дивизии поздравил нас с праздником, а потом сказал небольшую речь и повел дивизию на Красную площадь.
Многие, вернее большинство, в первый раз видели Красную площадь, в первый раз видели мавзолей Ильича. Потому, когда стали мы против мавзолея в ожидании парада, курсанты закидали нас, знающих, градом вопросов. А маленький член ЦИКа в группе ребят рассказывал все, что он успел узнать о 1 Мая.
— Я никогда еще не переживал такого дня, — сказал мне тихо Симонов.
Большие часы на Спасской башне начали отбивать девять ударов.
— Парад, смирно! — раскатился по всей Красной площади голос командующего войсками. Из кремлевских ворот показался на коне председатель Реввоенсовета Клим Ворошилов; за ним — весь Реввоенсовет.
Замерла площадь. Замер наш полк.
Рапорт наркомвоенмору отдал комвойсками, и потом Ворошилов объехал фронт, поздравляя всех с праздником.
Теперь «ура» кричала вся площадь. Оно перекатывалось волнами от края до края.
С трибуны мавзолея читал нарком слова красной присяги:
— Я сын…
— Трудового народа…
— Трудового народа…
Бойцы Красной армии принимали присягу.
Потом говорили речи. Говорил Михаил Иванович Калинин, говорили иностранцы-товарищи. Они гордились нами. Ведь мы были и их армией. Мы слышали тех, о ком так много уже знали и чьи портреты так любовно развешивали у себя в ленуголке.
Потом кончились речи, и по площади разнеслась команда:
— К торжественному маршу!..
От комвойсками к комдивам, от комдивов к комполкам понеслись слова команды.
— Побатальонно! — кричал комвойсками.
— Побатальонно! — передавал комдив.
— Побатальонно! — командовал комполка.
— На одного линейного дистанция!..
Двинулась сплошная масса бойцов. Части начали проходить мимо мавзолея дружными, крепкими рядами. У мавзолея встречали и приветствовали их вожди.
Когда проходили мы, все внимание было устремлено на то, как бы не сбиться, как бы не подкачать. Будто откуда-то издали слышали мы приветствие полку и громко кричали в ответ «ура»…
Пришли в казарму усталые. На дворе, перед помещением школы, поблагодарил нас Ильиченко от имени командования полка за службу:
— Сегодняшний день показал, что вы не даром учились зимой… Сегодня мы закончили зимнюю учебу. Впереди лагеря…
Многие ушли в отпуск. Оставшиеся собирались в группки и вспоминали этот, такой торжественный и необычайный день…
В окна дышала весна и как бы подтверждала слова Ильиченко, что зимняя учеба кончилась.
ПОД ВЕСЕННИМ НЕБОМ
В лагеря
Опустели казармы. Сдвинуты пустые койки, убраны постели, оружие. По дороге движутся колонны. Полковая школа затягивает песню… Сегодня хочется спеть как-то особенно задорно и весело. Особенно разгорается задор, когда из города курсанты выходят на шоссе. Наряду со старыми, много раз певшимися, тут же на ходу сочиняются песни собственного изобретения.
Грусть-тоску развеяв,
сзади Федосеев
глотку раздирает
песней боевой…
В лагерях большинство никогда не бывало. Школа сразу приступает к устройству жилья.
— Там наверху, на небе, верно фашисты сидят, — острят курсанты. И действительно, дождь старается помешать натянуть палатки.
Еще час — и в лагере забелели палатки. Началась лагерная жизнь с ее радостями и трудностями. Лагерь ожил.
Бой с «небесными фашистами» длился всю неделю… Но курсанты отбивали атаки холода. Строили лагерь, окапывали, таскали дерн, украшали свои летние квартиры.
На большой дороге, где зажигали костер, собирались бойцы… Чувствовали себя будто в походе. Кто-нибудь начинал рассказывать, а другие слушали. Потом прорывалась песня:
Живо, живо, коммунары!
В бой пойдем мы, как один!
Власть советов капиталу
никогда не отдадим!
Одну песню сменяла другая… Догорал костер, и на лица бойцов, плотно окружавших его, ложился багровый отблеск.
Спортгородок
Огромный луг раскинулся перед лагерем. На луг тот мы ходили заниматься и отдыхать после занятий. Забыты уж дни дождей и ненастья. Жарко палит солнце. Хорошо растянуться во весь рост на зеленой траве.
На лугу устроен спортгородок. Поставлены заборы, выкопаны ямы, через рвы проложены бревна. Задача наша — суметь пройти спортгородок в полном походном снаряжении. А походного снаряжения у нас теперь порядочно: винтовка, скатка, лопатка, противогаз, мешок, гранатная сумка. Куда только ни навешиваем мы разных вещей! А Дыркина из-за них даже разглядеть трудно. Прямо не человек, а вешалка.
И вот во всем этом надо проходить рвы по бревну, перелезать через заборы, пролезать под проволочными заграждениями.
Особенно тяжелы были для нас забор и бревно…
Вот Капернаут бежит во всю прыть. Добежит до забора и… баста. Не взобраться Капернауту на забор. А ежели взберется — не слезть ему ни в жисть. Так и сидит на заборе верхом мрачная капернаутовская фигура.
— Капернаут, другим место освободи…
— Не могу. Не осилю.
Много трудов было положено, пока научили Капернаута перелезать через забор.
Еще хуже дело обстояло с бревном. Задача была — пройти через ров по бревну. Храбро ступали мы на бревно и, дойдя до середины, не выдерживали равновесия и тяжело плюхались в ров. «Героем бревна» был Нейфельд. Двадцать раз начинал он переходить ров и… неизменно, дойдя до середины, срывался.
— Нейфельд, — говорил начальник команды, — а что, если бы под вами не ров без воды был, а поток горный…
— Не выходит, товарищ начальник, — жаловался Нейфельд. И опять начинал сначала.
А мы-то издевались, мы-то посмеивались, и горе было тому насмешнику, кто сам потом срывался с бревна. Лучше было ему не выходить изо рва… Засмеют…
Зато быстро и уверенно проходил по бревну Федька Чернов. Для него было большим удовольствием перескакивать через заборы и рвы. Делал он это ловко и красиво. С нескрываемой завистью глядел на нею Капернаут.