— Ну, как теперь, Капернаут, пойдешь?.. Я не советую, — говорил Степанов. — На толстых газ свирепее набрасывается. Погибнешь ни за что.
В камеру входило человек по двадцать пять. Первым пошел Диванов. В камере было темновато, и почти ничего не видно, тем более что запотели стекла противогазов. Каждый храбрился и выкрикивал остроты.
— Дыркина не забудьте! — кричал Симонов. — А то погибнет человек, и не заметит никто.
Минут через десять вышли из камеры. В противогазе настолько не чувствовалось никакого газа, что даже не верилось, что было окуриванье. Володя Нахимов так и не поверил.
— Чепуха… На пушку нас взяли… Никаких газов не было.
— А ну, подойди к дверям без противогаза, — предложил Диванов. — Кто хочет?
Побежало человек пять. Через минуту вернулись они, кашляя и вытирая слезы.
— Оно того, верно, газ, — заметил Нахимов.
— А ну, кто еще хочет проверить? — спросил начальник. Желающих не было.
Начхим снялся вместе с курсантами, и окуривание кончилось. Мы убедились в силе наших противогазов. Следующее окуривание было уже массовым, полевым. Вся школа с оркестром двинулась к стрельбищу. Густо смазали оружие, в палатках оставили часы, ножи, чтоб не испортились. Близ стрельбища на огромном лугу решил нас окуривать Вольский боевыми газами. Капернаут, Неливцев и еще несколько человек предусмотрительно накануне заболели.
— Надеть противогазы! — скомандовал Диванов.
И вот спереди, где копошился со штабом своим Вольский, поползло на нас облачко. Оно все росло, и вскоре желтоватый туман окутал всю школу. На нас шел хлор… Сквозь облака хлора повел начальник школу.
Без противогазов мы бы лежали уже, задыхаясь в спазмах кашля. Через десять минут все было кончено. Мы прошли сквозь газ.
— Снять противогазы!..
На месте, где гулял газ, вся трава поблекла. Плохо смазанные части оружия покраснели. Нас опять выручили противогазы. Мы окончательно убедились в их силе.
Весело, будто после избавления от смертельной опасности, возвращались мы в лагерь.
На фоне выгоревшей травы в тяжелом противоипритном костюме снимался начхим Вольский…
Войны не хотим, но в бой готовы
Сегодня всполошилась вся школа. Газеты принесли известие об убийстве в Польше нашего полпреда товарища Войкова.
На ленполянке, в палатках, на лугу собирались взводы. А напротив, через дорогу, собирался полк связи, электробат, танковый полк. Как взволнованный улей, гудел весь лагерь.
— Мы должны решительно требовать удовлетворения, — звенящим голосом говорил Симонов. — Нельзя терпеть такого издевательства!
Даже спокойный, тихий Цыганков, даже «противник социализма» Сальников требовали самых решительных мер. А на ленполянке Капернаут сказал целую речь о наших взаимоотношениях с Польшей. Бурлила школа, разливался по лагерю негодующий шум сотен голосов.
— Мы поем в песне. И мы должны так же сказать, как поем, — говорил Степанов. — Войны мы не хотим, но в бой готовы всегда. — И он поглаживал свою винтовку.
Бурлил школьной поток. Политруки и партийцы объясняли курсантам создавшееся положение, направляли поток в нужное русло.
А назавтра стройными колоннами потянулся в город полк. Мы демонстрировали по городу против убийства товарища Войкова. Проходя по улице Воровского, особенно громко и задорно затягивали песню и старались, чтобы сквозь наглухо замкнутые окна польского посольства пробились слова нашей песни:
Завтра, может, в эту пору
Враг откроет хищный рот.
Глаз наш зорок,
Сух наш порох.
Эй, товарищи, вперед!..
Сто двадцать километров похода
Прибыв в лагерь и расположившись в палатках, мы иногда вечерами вспоминали о том, как удобно было лежать вечером после поверки на койке, в казарме. Ярко горело тогда электричество, было уютно и весело…
Здесь, в палатках, мы лишены были этих удобств. И особенно часто вспоминали о них, когда лил дождь и полотно палатки сырело и набухало.
— Это что, ребята! — говорили «старики». — Вот в походах будем на земле под дождем спать. Мечтать тогда о палатках будете… Все нужно для тренировки испытать…
Походы рисовались нам каким-то самым сложным этапом военной службы.
Шутка ли, в жару или в дождь отмахивать десятки километров в полном снаряжении. Не то что на лугу греться.
…И вот был решен поход в Быково. Там мы должны были соединиться с пулеметчиками и оттуда вместе вернутся всем полком. Находившиеся уже с месяц в Быкове пулеметчики представляли собой обороняющуюся сторону, мы — наступающую. За два-три дня предстояло покрыть свыше ста километров.
Как и всегда, сматывались в околоток испугавшиеся «симулянты» во главе с Неливцевым. Как и всегда, мы шумно обсуждали перспективы похода. Целые дни перед походом проходили в совещаниях. Нужно было выделить взводных парторганизаторов, устроить походные агитповозки, организовать всю походную партполитработу. Много раз собирался актив палаточников, партийцев и комсомольцев, говорилось о выдержке, о задачах партийцев и комсомольцев в походе… Много о чем.
А поход предстоял, по мнению командования, совсем не легкий. С боями, стрельбой, ночными занятиями. Интерес к походу был огромный. Полк шумел. Пригоняли снаряжение, искали лучшие сапоги, мыли портянки.
Наконец все было готово.
Выступили рано утром. Длинной лентой потянулся полк из лагерей, а за полком торжественно выехали повара с кухней. Через десять минут полкшкола уже пела новую песню:
Мы оставили палатки
и отправились в поход,
взяли ружья, взяли скатки,
и пошел за взводом взвод.
А когда мимо школы на коне проезжал квартирмистр[11] полка — знаменитый Денов, ему вслед задорно неслись слова:
Полк из лагеря шагает
и выходит из ворот,
и за кухней выезжает
поваров кухонный взвод…
Так, с песнями и музыкой, шли до ближайшего привала.
Впереди, километров за полсотню от лагерей, был противник. Его нужно было выбить.
Большой привал был в местечке Люберцы. Здесь пообедали, отдохнули, развернули агитповозки, провели громкую читку. Отсекр[12] полка Шиманский и военком полка собрали на лужке секретарей ротячеек и побеседовали с ними. В свою очередь секретари провели беседы в ротах о предстоящих боевых задачах. Внезапно хлынул дождь… Моментально была свернута агитповозка. В один миг были раскинуты походные палатки, и под ними исчезли бойцы.
От Люберец начиналось боевое положение.
Через лес и болота
Я был помкомвзвода второго взвода. Комвзвода Чекалин был энергичный, но чересчур вспыльчивый. Были в нашем взводе Симонов, Стенберг, Федька Чернов, Капернаут и другие.
Нашему взводу предстояла задача — двигаться боковой заставой через лес и ударить на противника сбоку, вместе с главными силами. Лес тянулся не на один десяток километров. Нам предстояло пройти по лесу не меньше десяти километров. Отделились мы от главных сил, простились с товарищами и ушли в лес.
Вначале идти было легко. Зашли по дороге в деревеньку, попили молока, провели политразведку, узнали, есть ли в волости комсомольцы, коммунисты. Двинулись дальше.
До первой деревни мы еще шли по опушке и видели на большой дороге головную заставу нашего полка — взвод Карташева. После деревни лес стал густым, и мы окончательно потеряли из виду наши главные силы.
Идем вперед. Впереди Чекалин и я. Сзади Симонов с легким пулеметом на плечах и Капернаут. Бедняга Капернаут совсем уже из сил выбился.
— Мне тяжело, — гордо заявил он. — Но я знаю свой долг и иду. Может, обратно дойти не сумею, на повозке доеду, но туда дойду. Я свой долг выполню.
Многие уже устали. Особенно удручали комары. Чуть делали мы привал, они целой тучей облепляли нас, садились на руки, на лицо, и никак их нельзя было отогнать…
Внезапно дорога кончилась. По карте она шла еще дальше, а в действительности не было больше дороги. Сзади и с боков густой лес, переходящий спереди в редкий кустарник на топкой болотистой почве.
— Вот так штука! — призадумались мы. — Нет дороги. Что же делать? Надо засветло выбраться из лесу и придти на помощь к своим.
Двинулись по топи. Через десять минут ноги абсолютно у всех были мокры. Приходилось иногда по колено погружаться в воду. Брели мы уже час, ню никакого выхода не было видно. Мы потеряли даже ориентировку, куда идем.
— Если мы сбились сильно вправо, — тихо сказал мне Чекалин, — мы можем многие часы проходить по лесу. Он тянется вправо на многие десятки километров.
— Да, положение незавидное.
Во взводе начался ропот.
— Куда мы зашли? — скулил маленький курносый Зверев. — Теперь и не выбраться отсюда.
Капернаут, совершенно истерзанный и мокрый, сел на какой-то пенек и молчал.
— Нит-чего… Плакать не хорошо, — успокаивал других мариец Салим Саликаев. Он немилосердно стер ногу, и ему было очень больно. Но он не только не ныл, а подбодрял еще других.
— Главная беда — неизвестно, куда идти… Опоздаем, как пить дать, опоздаем…
Надвигался вечер. В лесу стало темней. А мы все ковыляли вперед сквозь лес, по болоту. Наконец несколько человек сели и заявили:
— Баста, дальше идти не можем… Сорвали ноги вконец.
Симонов, Чернов, Овечкин принялись уговаривать сдавших. Я с Чекалиным пошли вперед…
— Дорога! — вдруг крикнул я. В сторону шла какая-то тропа.
— Была не была — идем по ней.
Взвод встал, и мы пошли по боковой тропе влево… Вскоре послышался лай собак. Лес кончился, и мы вышли к какой-то деревне… Нам повезло. Деревня оказалась всего в двух километрах от того места, где должен был быть бой. Ребята подбодрились. Только несколько человек и с ними Капернаут остались отдыхать в деревне. Остальные форсированным маршем двинулись вперед. Впереди мы услышали крики и звуки выстрелов.