В детстве Хести хотела стать частью Круга, мечтала о том, что однажды ее пригласят встать рядом более сильные сестры. Теперь ее пугали даже мысли об этом: ей казалось, что жрицы поглотят ее, что она перестанет существовать.
Хести накинула капюшон мантии и вышла из комнаты. Калека наверняка снова сидит за своими глупыми шахматами, а когда стемнеет, ляжет спать. По крайней мере, Хести надеялась на это, когда соглашалась помочь сестрам в нелегком деле, которое поручила им Верховная.
Глава Дома была недовольна тем, что жертвоприношение до сих пор не совершилось и новый Столп не явил себя. Она хотела видеть результаты многолетней работы, и не завтра, а прямо сейчас.
Наставница прямо сказала Хести, что Верховная не потерпит заминок и промедления. Все знали, что та скора на расправу, никто не осмелился оспаривать ее приказ.
И Хести смолчала, хотя внутренне воспротивилась.
Она никак не могла понять, что с ней не так. Раньше ей казалось, что после обретения силы она откроет для себя новый, неизведанный мир, наполненный загадками и тайнами, но на деле оказалось, что жрицы всего лишь безмолвные фигуры, смысл жизни которых заключался в выполнении обещания, данного Галевасом Богине.
Было кое-что, в чем Хести не могла признаться сама себе, – она боялась. Боялась не оправдать надежд Верховной и наставницы, боялась подвести свой народ, боялась того, во что ввязалась. Эта война…
Она остановилась на середине лестницы, чтобы перевести дух.
Если бы мать узнала, что Хести усомнилась в правильности решений Верховной, она бы ее убила.
Лагоса Неумолимая состояла в Круге Верховной и была ее правой рукой. Для нее не было разницы, как именно ты предал великую цель нуад – действиями или мыслями, – она карала беспощадно, ее голос был решающим, когда дело касалось казней или заключения в темницу. Когда Лагоса шла по коридорам крепости, жрицы отводили взгляды, разговоры затихали, всех вокруг будто сковывало льдом.
Иногда Хести казалось, что ее смерть стала благом для всех.
Будь ее мать жива, Столпы уже были бы возведены, в этом можно не сомневаться. При поддержке Лагосы Верховная была безжалостна и сосредоточена на цели. Смерть верной подруги стала для нее ударом. Утрата казалась невосполнимой. До сих пор никто не занял место Неумолимой, никто не взял на себя командование Карателями. Поговаривали, что сама Верховная отказывалась назначать на ее место кого-то другого.
«А что, если она видит на этом месте меня?» – иногда думала Хести, и ее кожа покрывалась мурашками, становилась липкой от ледяного пота.
Ей никогда не стать такой, как мать. Лагоса была непреклонной и жесткой, тогда как Хести… У нее слишком мало сил. Слишком мало уверенности в правильности поступков Верховной. Каждая ее мысль – преступление против лунного народа. Если кто-то узнает об этом, ее запрут в ледяной темнице и не выпустят до тех пор, пока она не лишится рассудка, а после сбросят с Жертвенной Скалы, потому что нуады не терпят слабости.
Даже растущая привязанность к калеке была преступлением: жрицам запрещено ложиться с людьми и даже жалеть их. В давние времена нуады породили достаточно полукровок, от одного вида которых старших жриц передергивало и теперь. Мужчин, позволяющих себе бездумно покрывать человеческих женщин, подвергают оскоплению, а женщин…
Хести с трудом проглотила ком, подступивший к горлу.
«Если меня оберегают хоть какие-то боги, то самое время вмешаться и подсказать мне, что делать дальше».
Никто не откликнулся, гром не грянул, шепот с той стороны не раздался в голове. Хести никто не услышал. Снова.
Она медленно спустилась на первый этаж и вышла на улицу. Тяжелые мысли не давали покоя, но Хести старалась держаться непринужденно, когда к ней приблизилась одна из сестер.
– Садись в экипаж, – раздался голос из-под капюшона.
Хести молча забралась внутрь, сестра села рядом. Покачнувшись, экипаж тронулся. Из окошка было видно, что позади тяжело катятся повозки с большими, грубо сколоченными ящиками. Всего повозок было восемь. Выехав за ворота, они следовали друг за другом до перекрестка, а затем разделились. Хести приподняла край капюшона и проводила повозки взглядом.
Они проезжали мимо спящих городков, мимо стоянок пастухов и зеленых пастбищ. Пейзаж мог бы показаться Хести прекрасным, если бы не беспокойство, растущее в груди с каждым мгновением.
Она догадывалась, кого жрицы заперли в ящиках, и ей было мучительно больно от мысли, что эти твари будут выпущены на волю. Ее сестры задумали что-то скверное, что-то, за что невинные заплатят своими жизнями.
Неужели лунный народ не мог просто продолжать жить в мире с людьми? Неужели месть и обещание, данное Богине, – единственная движущая сила ее народа?
Их путь лежал к границе с землями Дома Бурого Лиса – об этом обмолвилась одна из жриц во время короткого привала. Хести пыталась есть, но кусок не лез в горло. Люди, зараженные проклятием Эмпусы, выли и стонали, пытаясь выбраться из ящиков, но охранные печати, начерченные на стенках, ослабляли их.
Не в силах выносить протяжные завывания кадавров, Хести отошла от наспех разбитого лагеря и села под дерево, надеясь побыть в тишине и одиночестве. Ей было неспокойно, она не могла найти себе места: неотвратимость, с которой приближалась граница Большого Дома, пугала ее. Очень скоро они с сестрами должны будут совершить что-то ужасное, что-то, от чего Хести никогда не сможет отмыться.
Ни одна мысль не приносила покоя. Хести закрыла глаза и представила калеку, сидящего за шахматной доской.
Что он будет делать, когда поймет, что ее нет в замке? Если он что-то натворит, ей придется отвечать перед Лаверном. Наставница говорила, что самопровозглашенный император не имеет над ними власти, но он обязательно потребует отчета о делах дорогого братца. И что Хести ему скажет? «Извините, я нарушила ваш прямой приказ, потому что Верховная вас ни во что не ставит?»
Если Лаверн доверяет им, то он полный идиот.
Ее окликнули и заставили вернуться к экипажу. Хести заняла свое место рядом с одной из сестер и натянула капюшон на глаза.
«Вот бы просто исчезнуть, – думала она, – раствориться в воздухе и больше никогда не слышать ни о Верховной, ни о войне».
Они пересекли границу с Домом Бурого Лиса ночью. Отправленные вперед сестры навели сонные чары на солдат, охранявших дорогу, и те мирно спали, пока враги провозили мимо грохочущий ящик с кадаврами.
Хести смотрела на лежащих на земле людей и умоляла их проснуться, поднять тревогу, сделать хоть что-нибудь, но ее желания было слишком мало, чтобы обратить вспять магию жриц.
Они остановились в лесу, неподалеку от спящего городка. Ночной воздух бодрил; Хести отпила воды из фляги и подставила лицо нежным прикосновениям ветра. Никто не должен был умереть в эту ночь, но Верховная решила изменить судьбы десятков людей.
– Куда отправились остальные? – решилась спросить Хести.
– К Дому Черных Птиц и Дому Золота и Камней, – спокойно ответила жрица, скрывшая лицо под капюшоном.
– Но ведь они склонились перед Лаверном, разве нет? – Хести нахмурилась.
– Какое нам до этого дело? – Жрица пожала плечами. – Начинайте чертить сигилы!
Сестры повиновались. Под размеренные напевы на языке лунного народа они начертили запретный знак на земле, осквернив ее. Пять жриц Круга заняли свои места на каждом из углов звезды. Расставленные по периметру свечи зажглись сами собой, но огонь был не ласково-оранжевым, а мертвенно-бледным, зеленоватым, источающим обжигающий холод, а не жар.
– Выпускайте, – приказала одна из жриц.
Хести нехотя подошла к ящику с кадаврами и прислушалась: твари возились внутри, царапали стенки и хрипели. В этих существах не осталось ничего человеческого, они утратили разум и превратились в чудовищ, а их волю сжали в стальном кулаке жрицы Круга.
Хести сложила пальцы в жесте силы, и одна из стенок ящика лопнула, словно мыльный пузырь. Почуяв свободу, кадавры принялись выбираться наружу, а Хести прижалась спиной к повозке и зажмурилась, воззвав к Матери, вымаливая у нее защиту и покровительство.
Подволакивая ноги, кадавры двинулись в сторону городка. Над Кругом появилось зеленовато-синее свечение. Жрицы вбирали силу из Фаты, пропускали через себя и волевым усилием заставляли чудовищ выполнять их приказ.
Хести чувствовала давление силы Круга, слышала отголоски мыслей жриц. Они приказывали кадаврам убивать всех, кто встретится на их пути.
Бесконечный, порочный круг насилия. Хести сморгнула слезы разочарования. Лунный народ свободен, но в то же время заперт в клетке, прутья которой сплавлены из их ненависти.
– Полезайте в экипаж, – приказала одна из жриц.
Нуады едва стояли на ногах. Те, кто не участвовал в сотворении заклинания, поспешили на помощь. Хести тоже подставила плечо одной из обессилевших сестер, довела ее до экипажа и помогла забраться внутрь.
Старшая сложила пальцы в жесте силы и уничтожила начерченный на земле сигил, но трава в этом месте осталась черной и безжизненной. Хести села рядом с сестрами и покосилась на одну из них: кожа жрицы потемнела, под глазами появились круги. Она выглядела так, будто много дней голодала. Фата позволяла им использовать свою мощь, но взамен забирала жизненные силы заклинателей.
Хести зажала ладони между колен и прислушалась: в ночной тишине раздался первый протяжный крик.
В Доме-Над-Водой Хести было неспокойно. Она отчаянно пыталась скрыться от сестер, но выходило скверно – они всегда были где-то рядом, скрывались в тенях, скользили вдоль стен, бесшумно передвигаясь по замку. Эмпуссии по-хозяйски заняли верхние этажи и башни, отказываясь впускать туда смертных. Демонам нравилось находиться ближе к небу, они ревели по вечерам, предвещая скорый закат. Их радовали только две вещи: темнота и свежее мясо.
Единственным убежищем для Хести стала комната калеки.
Пока он отсутствовал, она входила, взламывая замок легким заклинанием, лежала на его постели, разглядывала книги и представляла, как было бы здорово сбежать, бросить все на милость Черной Матери и отказаться от судьбы ее жрицы.