Мужчины шли мимо нас покупать самогон…
Под дулом автомата
Вы когда-нибудь стояли под дулом направленного на вас оружия? Это не так весело, как показывают в кино. Поверьте. И когда я вижу в кино подобную сцену, и то, как небритый герой героически усмехается в лицо смерти, мне хочется сгореть от стыда за него.
Как там у Маркеса? Цитата навскидку: «Да здравствует свобода! – прокричал, стоя перед расстрельной командой, полковник Аурелиано Буэндиа, и тут же почувствовал, как по ногам заструилось что-то тёплое…»
…Мы ехали на велосипедах по Арабатской стрелке… Мы – это компания из четырёх парней и трёх девушек. А Арабатская стрелка – это песчаная коса, которая отделяет Азовское море от Сиваша.
Здесь прошло моё детство.
Арабат, Арабат,
Есть прекрасное место на свете.
Арабат, Арабат,
Я тебя в этом городе встретил
И сразу узнал.
Города Арабат, конечно, не существует, а эту самопальную песенку какой-то местной ресторанной группы я услышал в своей юности на пляжных танцах и запомнил на всю жизнь. До гоа-транса и по́повки ещё было очень далеко, но нам хорошо плясалось и под «Землян» с «Бони-эмом».
…1980 год. Пионерский лагерь в Ливадии. Танцы под охраной милиции. Криминогенность, как в Рио-де-Жанейро, а то и выше. Лето захвачено «Чингисханом»:
Чин-чин-чингисхан
Что это, что это, что это, что за чудо?!
Чин-чин-чингисхан,
Кто это, кто это, кто это, кто придумал?!!!
Местные (смотри главу «Местные») толпятся за забором, высматривают девчонок, чтобы затащить в кусты, и пацанов, чтобы тоже затащить в кусты, но уже с другой целью. Временами и то, и другое им удаётся. В воздухе витают уже совсем взрослые страсти, связанные с риском для жизни. Кого-то из четвёртого отряда пырнули ножом и увезли на скорой. Больше его никто не видел. Какую-то пионервожатую изнасиловали и утопили в море… Ночные сбегания из палаты по водосточной трубе на пляж, когда не знаешь, кого больше бояться – ментов, пионервожатых или местных гопников… Портвейн, купленный при помощи добрых дяденек… Счастье, смешанное со страхом… Шум ночного прибоя… Волны, докатившиеся сюда от неведомо каких берегов и каких времён… Тёмные личности в конце полуосвещённой кипарисовой аллеи, которая пахнет точно так же, как спустя тридцать лет будет пахнуть Италия…
Но вернёмся на Арабатскую стрелку.
Несколько дней мы ехали вдоль её бесконечных пляжей, днём палимые солнцем, а ночью съедаемые самыми страшными комарами на свете.
Это совершенно безлюдная местность. За три дня пути нам встретилось лишь одно рыбацкое становище да один грузовик. Но главное приключение произошло, когда мы достигли села Каменка (бывший Ак-Монай). Мы расположились лагерем на берегу моря, в укромной бухте, между двух невысоких сопок, а утром решили осмотреть знаменитые Ак-монайские каменоломни.
…Я проснулся от того, что кто-то лихорадочно тряс меня за плечо. Это была одна из наших девушек. Её глаза были наполнены настоящим ужасом.
– Что такое?
Говорить она не могла.
Я поднял голову, и мне тоже стало не по себе. Сверху вниз по склону к нам бежало несколько человек с автоматами наперевес. Самое ужасное было то, что это были явно не военные и не милиция. Кто-то был раздет до пояса, на ком-то была грязная майка, и все, как один, небритые.
Я вскочил на ноги. Небритые уже были рядом. Я заметил, что пальцы все они держат на спусковых крючках. То есть, автоматы не для понта.
– Мужики налево, тёлки направо, – скомандовал тот, что был в майке, и повелительно дёрнул дулом. В кино бы обязательно показали, что он для вящей убедительности передёрнул затвор. Хотя, зачем передёргивать затвор, когда у тебя в стволе уже есть один патрон? Засунуть туда ещё один, чтобы заклинило?!
Я – человек со смелостью чуть выше среднего по среднестатистической шкале, то есть, относительно смелый, но у меня неадекватно затряслись поджилки. Физически затряслись. Очень сильно.
И теперь, когда я вижу по тиливизору, как главный герой насмешливо смотрит в дуло наведённого на него пистолета, мне неловко за этого героя. Вернее, за актёра, который этого главного героя играет. Потому что, если ты никогда не стоял под дулом направленного на тебя чужими, небритыми людьми автомата, у которых ты не знаешь, что есть на уме, и есть ли у них ум вообще, то сыграть в кино ты такое не сможешь никогда и ни за что. И оскаровские миллионы тут не помогут. Всё ложь, и всё брехня. Я рекомендую испытать это вам на себе. Тогда вы сможете рассмеяться в лицо любому дикаприо.
К счастью, тёплое не потекло у меня по ноге, и я сумел выдавить из себя:
– А вы кто такие?!
– Милиция, – сказал обладатель грязной майки. – Приготовить документы.
Я вздохнул с облегчением, поджилки перестали трястись, но тут же с ужасом вспомнил, что в рюкзаке у меня лежит целый пакет с травой, и мне опять стало не по себе. Хотя теперь по другой причине.
Я полез в рюкзак, якобы за паспортом, незаметно разорвал пакет и рассыпал его содержимое среди вещей, типа, я тут не при чём, а оно само всё в каком-то зелёном мусоре…
В этот момент наверху показался милицейский «газик» и из него в сопровождении людей в форме вышли ещё двое членов нашей группы. Как оказалось позднее, они, проснувшись раньше всех, решили сами сходить в каменоломни. Там, у входа их и взяли, и им пришлось рассказать, где находится наш лагерь.
К счастью, небритые охотились не на нас. Оказалось, что из какой-то колонии сбежало несколько преступников. Причём, оголтелых. При побеге они убили охранников и теперь были до зубов вооружены. Вот почему небритые были такие нервные. И не до бритья им было. Хотя, конечно, мы с нашими велосипедами, вряд ли были похожи на беглых убийц. Так что проверили нас только ради проформы. И даже обыскивать, слава Богу, не стали. Зря я всю траву рассыпал. Потом по крохам собирал, и курить её пришлось уже, действительно, вперемешку с тем самым мусором…
А те самые, оголтелые, оказывается, прятались в этих самых катакомбах, и эти самые менты их потом там и обнаружили. Так что не зря они не брились и полуголые бегали.
А я вот думаю, если бы менты нас не поймали, и мы бы в эти каменоломни попёрлись, то что с нами было бы?..
Кстати, бандитов этих потом во время перестрелки всех убили. Всех, да не всех. Одного из них я встретил, лет двадцать спустя, в этих же самых местах. Он купил себе домик у моря и спокойно там жил. Как он сумел выкрутиться из этой истории, я не знаю, но когда мы с ним случайно разговорились, он подтвердил мои худшие предположения:
– Ох, и повезло же вам, что вы нам тогда не попались. Реально, бля, повезло…
Война
На войну меня никогда не тянуло. Однажды я где-то написал, что единственная война, на которую я бы пошёл, – это война за освобождение Крыма от украинской оккупации. Написано это было лет за десять до 2014 года, когда ещё никто и помыслить не мог, что такая война возможна… Слава Богу, что хоть в Крыму всё обошлось без кровопролития.
Но если не саму войну, то её последствия я видел. В Хорватии и Абхазии.
В Хорватии первый послевоенный туристический сезон проходил под слоганом: «Возьми Хорватию, пока ей опять не овладели толпы!» Толп, действительно, не было. Вдоль дорог стояли надписи: «Осторожно, мины!» А один из подвозивших меня шофёров спросил: «Ты какой религии?» А так как в то время я был вне каких-либо концессий, я вполне искренне ответил:
– Я – атеист.
– Вот так всем и говори, а то подумают, что ты «ортодокс», так и зарезать могут.
Что сказать ещё про последствия войны в Хорватии? Только то, что хорваты очень быстро справились с этими последствиями… Чего не скажешь об Абхазии.
Однажды я увидел где-то исторический рекламный плакат: «Приезжайте на курорты Крыма и Кавказа». На плакате стоял 1924 год. Мне это показалось невероятным! Всего через несколько лет после кровавого месива первой мировой и гражданской войны купаться и загорать?!
В первое послевоенное лето в Абхазии не было ни одного «отдыхающего» кроме нас. Сотни километров пляжей лежали абсолютно пустыми.
Мы приехали в Новый Афон, чтобы протестировать шикарную трёхкомнатную квартиру, которую некие беженцы хотели поменять нам на девятиметровую комнатушку в коммуналке в Питере. Сделки не состоялось, но целую неделю мы жили там, в благословенном сентябре и с изумлением смотрели по сторонам.
Зрелище было невероятное. Всемирно известные санатории и гостиницы лежали в руинах, по улицам ходили небритые люди с автоматами, стены домов были изрешечены крупнокалиберными пулями, а на рынке килограмм помидор продавался за десять копеек. Невероятный урожай гранатов (!) свисал с каждого, никем не убираемого дерева. Людей не было вообще. Дома, сады и огороды стояли брошенные своими хозяевами на произвол судьбы.
Владелица нашей квартиры рассказывала, что во время войны грузины свозили всех абхазцев, которых им удавалось поймать, на стадион в Сухуми и отрезали им яйца, чтобы они больше не размножались. Возможно, это всего лишь военный фольклор. Но потом, когда при помощи российской армии абхазцы прогнали грузинов, они стали в отместку убивать тех из них, кто по каким-либо причинам остался на территории Абхазии.
Наша хозяйка была абхазка, её муж – грузин (кто же в советское время думал о таких мелочах?!). Муж, грузин, и по совместительству, доктор наук, исследователь Новоафонской пещеры, прятался полгода в подвале. За огромные деньги ей удалось перевезти его через российскую границу в машине с двойным дном. И теперь они готовы были уехать куда угодно, «лишь бы отсель подале».
Война войной, но Абхазию посмотреть хотелось. Ново-Афонский монастырь, пещеры, в которые можно было зайти безо всякого билета, Сухуми (пардон, Сухум) с его красотами… Я сходил на абхазское телевидение в поисках будущей работы. Напротив дома телевидения зияло чёрными окнами сожжённое здание городского совета…
Обратно в Новый Афон возвращались на автобусе. На одном из российских блок-постов я вытащил фотоаппарат и щёлкнул через окно пару кадров: БТР, сетка какая-то маскировочная, солдаты… Глупость, в общем. Нафиг никого бы этот кадр не заинтересовал. Но меня заметили. В салон вошли солдаты и под дулами автоматов меня вывели на расстрел. Жене и сыну я сказал оставаться в автобусе. А водителя попросил меня не ждать.