Наконец мне это надоело. Я подумал: «Ну, кому эти ребята скорее верят – какому-то оборванцу с гитарой, к тому же оккупанту, или своему родному добропорядочному бюргеру, или как там у них добропорядочные бюргеры называются?.. К тому же за окнами смеркалось, нужно было подумать о ночлеге, да и маковой росинки у меня с утра во рту не было. Менты мне не то, что чаю, а даже воды за всё это время ни разу не предложили.
– О, кей, начальник, – сказал я. – Не было никакой спички. Я пошутил.
Ну, не так, конечно, сказал, но похоже…
– Ладно, – говорю. – Некогда мне тут с вами валандаться. Рюкзак нашли, и на том спасибо. Фак с ними, с этими восемью сотнями долларов. Пусть эта гнида ими подавится!
О, как они все взвеселились! Отдали мне моё заявление, попросили что-то подписать и выпроводили, радостные, вон, чтоб я им статистику раскрываемости преступлений не портил.
Я вышел на сизую в вечернем свете улицу и вдруг понял, что справку о совершённом в отношении меня противоправном поступке у меня забыли изъять. То есть, фактически, я оставался обворованным, а также безденежным, безработным и беспаспортным, как Буратино. Проведя небольшой опрос местных жителей, я вскоре выяснил, где находится российское посольство и направил свои стопы туда.
Спрятал свой рюкзак в каких-то дремучих кустах, зажал в кулаке справку об освобождении и позвонил в двери родного посольства. Несмотря на субботний вечер, там кто-то зашебуршал. Это оказался то ли атташе по культуре, то ли сам посол, точно утверждать не буду, больше двадцати лет ведь прошло…
Самое интересное, что без всяких бюрократических проволочек этот кто-то за пять минут написал мне рекомендательное письмо к начальнику поезда Прага – Москва и выдал денег. Не много, но и не так уж мало: что-то около ящика пива на них можно было купить… За временным паспортом, – сказал, – надо будет прийти в понедельник.
Официальная часть дружественного визита на этом была завершена, я забрал из кустов свои пожитки и отправился смотреть город и искать пристанище.
Пристанище нашлось быстро. Едва я оказался в центре, как ко мне подошёл парень неформального вида и спросил, где я собираюсь ночевать. Я ответил, что пока не знаю, и тогда он предложил остановиться у них в хостеле. Такое слово я услышал впервые и переспросил удивлённо:
– В хосписе?!
– Не, не в хосписе, – засмеялся он, – в хостеле. Общежитие такое молодёжное. Всего шесть долларов за ночь!
– Ну, раз молодёжное, тогда пошли.
Хостель располагался в школьном спортзале. В нём рядами стояло штук пятьдесят двухъярусных кроватей, был душ и закрывающиеся шкафчики для вещей. Я забил себе свободную кровать, положил рюкзак в сейф и, взяв гитару, отправился зашибать деньгу на Карлов мост.
По поводу субботнего вечера народу на мосту было не протолкнуться. Конкурентов тоже хватало. Запомнились двойники Джона и Йоко…
Я притулился в уголочке, ударил по струнам и заорал нежным голосом про отель «Калифорния», перекрикивая гомон толпы. Ни усилка, ни микрофона у меня не было. Чистой воды акустика.
Платили мало, хотя и побольше, чем в Москве, Питере, Варшаве или Кракове. Попробовал перейти на славянскую мову, – может, чехам оно ближе будет, – и затянул «Горыла сосна, палала…» Доходы резко снизились…
Тут ко мне подошёл толстый лысый дядька со здоровой золотой цепью на шее:
– Чё ты лабуду какую-то поёшь?! Нормальные пацанские песни знаешь? «Гоп-стоп», там, или «Владимирский централ»… Тут столько наших ходит, сразу накидают тебе.
«Владимирский централ» я не знал, да и знал бы, не стал позориться, а вот ранний Розенбаум мне тогда нравился. После «Гоп-стопа» завёл «Нинка как картинка с фраером гребёт, дай мне, Сеня, финку, я пойду вперёд…»
Дядька положил мне в чехол десять баксов и показал большой палец.
Через три часа вокализа оба мои кармана на джинсах отяжелели от мелочи так, что идти было трудно, а в заднем даже хрустело несколько бумажек. Потом я узнал, что мне крупно повезло: почему-то в этот вечер на Карловом мосту не появились «смотрящие», которые забирают у музыкантов половину дохода в фонд местной «братвы».
С ощущением хорошо проделанной работы и чувством выполненного долга я выпил пива и пошёл ночевать в свой хостел. Но не тут-то было…
Прага – город маленький, и поэтому половина обитателей спортзала меня уже видела на мосту. Почти каждый из тех, кто видел, норовил высказать мне респект и уважуху, хоть тогда ещё и выражения такого не было. И не только высказать, но и подкрепить свой респект делом. Прямо в хостеле был импровизированный бар, и сразу несколько человек наперебой принялись угощать меня. Кто-то спросил: «А Высоцкого можешь?»
Долго уговаривать меня не пришлось:
– А вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому, по краю я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…
Парень-администратор, который меня привёл сюда, вежливо попросил:
– Ребята, вы только потише, пожалуйста, уже полночь, люди спать легли…
Но через десять минут оказалось, что никто спать не лёг, а кто лёг, тот встал. Это теперь я уже знаю, что по всей Восточной Европе братья-славяне обожают песни Высоцкого, но в тот раз мне такой интерес был удивителен…
Когда я вхожу в раж, то пою с закрытыми глазами. А в раж я вошёл в это раз круто… Между «Банькой по-белому» и «Всё не так, ребята», я открыл глаза и не по шуточному офигел! Всё помещение бара было под завязку забито хостельерами, которые изумлённо глядели на меня. Примерно как школьники на танцах из фильма «Назад в будущее» на Марти МакФлая… Я опустил глаза: пальцы были разбиты в кровь, струны и сама гитара тоже были в брызгах крови. Ну, для меня это дело привычное, а иностранцам, видать, в диковинку.
Я перевёл дух и попросил пива. Мгновенно передо мной появилось штук десять откупоренных бутылок. Я почувствовал себя звездой. И начал зажигать дальше.
Сколько пива было выпито в тот вечер, я, конечно, не помню. Зато помню, что часа в четыре утра пили с кем-то стаканами абсент и братались. Почему стаканами? Потому что этот кто-то (вроде бы, это был тот самый парень-администратор, который просил петь потише) сказал, что абсент берёт только стаканами, и из рюмок его пить бесполезно…
… Проснулся я далеко заполдень. Все кровати были уже пустые, а в спортзале шла уборка. Я вспомнил, что по правилам заведения после десяти утра все должны освобождать помещение, но, видимо, из уважения к моему таланту, меня пожалели и оставили очухиваться. Очухиваться получалось плохо. Я поднял голову от подушки и понял, что встать не смогу. Было такое ощущение, что у меня не голова, а громадный аквариум. От каждого движения в аквариуме булькало, и рыбки начинали тревожно метаться… Глаза, похоже, тоже находились внутри аквариума, потому что совсем не было резкости…
Бар был закрыт, в углу стояла окровавленная гитара, ноги подкашивались, жутко тошнило. Рыбки пытались выброситься на сушу… «А поеду-ка я домой», – подумалось мне.
Я кое-как взвалил на плечи рюкзак и, шатаясь, поплёлся на вокзал. Штаны сваливались. Два кармана крепко были набиты кронами. ИХ ТАМ БЫЛИ ТЫЩИ! Кроны надо было срочно на что-то потратить, но, как назло, – воскресенье, и все магазины закрыты напрочь.
На табло было написано, что поезд Прага-Москва стоит на какой-то там платформе и отправится через сорок минут. Я пошёл в кассу и попросил билет до Москвы. Высыпал свои две кучи трудовых доходов и несколько смятых купюр перед тётенькой-кассиром. Она посмотрела на меня с презрением, но потом сжалилась и принялась считать. Не помню уж, сколько она там насчитала, но на билет до Москвы не хватило. Не хватило даже на билет до Бреста… Причём, не хватило основательно. Автостопом ехать не хотелось. Оставаться в Праге ещё на одну ночь почему-то тоже…
И тут я вспомнил, что у меня есть подорожное письмо, которое мне вчера дали в посольстве!
Я подошёл к начальнику поезда – он оказался русским, как и сам поезд – и протянул ему бумагу с государственной печатью. А потом, не давая ему возможности засомневаться, ещё одну – из полиции – про то, как меня обворовали. Она, правда, на чешском, но всё-равно, понять можно. И печать там тоже есть.
– Вот, мне домой, а у меня… ноги, – пролепетал я.
Дядька юмор понял и сказал лениво:
– Заходи. Только с ляхами (это он имел в виду польских пограничников) сам разбираться будешь.
Уау!!! Получилось! Но что же теперь делать с кучей денег?! Вернее, с двумя кучами?
До отправления поезда оставалось ещё минут двадцать… Я оставил рюкзак в купе. В каком там купе?! В одиночном люксе! И отправился тратить трудовые доходы. Вагон, кстати, был абсолютно пустой, впрочем, как и весь поезд. Похоже, его гоняли туда-сюда только ради проформы.
На вокзале я заметил пару ларьков и теперь направился прямо к ним. Соображал я плохо, но то, что цены там были космические, сообразить сумел. Двух куч денег хватило на две бутылки абсента, пару пива и палку копчёной колбасы. Один абсент я вручил начальнику поезда, а второй оставил себе. Поезд тронулся, я открыл пиво и понял, что забыл в ларьке купленную колбасу…
Вскоре, действительно пришли польские пограничники и стали требовать денег за проезд по Польше. Вместо денег я им сунул две своих бумаги. Они сказали, что ни по-русски, ни по-чешски не понимают и предложили засунуть эти бумаги куда-нибудь подальше и освободить помещение. Я пристегнул себя наручниками к батарее и сказал, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях. А ещё показал своё удостоверение прессы и намекнул, что лично знаком с Лехом Валенсой. Они ушли и где-то долго ходили, потом вместо них пришли какие-то другие люди, я им сказал, что они уже тут были, и что лучше смерть от железа, чем от голода, но история с бумагами и Лехом Валенсой снова повторилась и повторялась в течение дня несколько раз. Когда и пиво, и абсент кончились, я перестал обращать на приходящих внимание и просто говорил: «Вот мои бумаги, а там – Лех Валенса. Все вопросы к нему!» К тому времени я уже был абсолютно уверен, что Лех Валенса и проводник – это одно и то же лицо…