220
истеблишмента. "Советский патриотизм" в духе героя Шевцовского романа, десятилетиями служил основой идейно-политического воспитания армии, вошел в ее дух и плоть.
Когда-то агитпроп и политуправление кроили "образ врага" из американского империализма и западногерманского реваншизма. Затем добавилась китайская опасность, в которую поверил даже Андрей Амальрик. Сионизму отводилась сравнительно скромная роль прислужника Пента-гона на Ближнем Востоке. Читателям нетрудно представить (а кому-то просто вспомнить), как проходившие срочную службу солдаты-евреи отчеканивали зазубренные формулировки на полит-занятиях под ухмылочки своих русских товарищей. Но все же Ближний Восток — не Дальний, не нашинский; если там и орудуют сионисты, то русского солдата это не очень "колышит".
Однако такая политподготовка воинов, да и всего населения, давно устарела.
"Вы считаете, что международный сионизм состоит на службе у американского империализма. А я так не считаю, заявляет Герцович в шевцовском романе. — Я убежден, что все наоборот: американский импери-ализм составляет военную и экономическую базу сионизма, служит целям сиона, обслуживает сион".4
Армии эти взгляды близки и понятны. Именно так ее воспитывали, когда гнали в Афгани-стан. И еще раньше, когда послали давить Пражскую весну.
Если обратиться к библиографии в книге А. 3. Романенко "О классовой сущности сиониз-ма",5 то легко увидеть, что из центральных издательств кроме Политиздата и "Молодой гвардии" "разоблачением" сионизма особенно охотно занимался Воениздат. Среди прочих, Романенко ссылается и на свои собственные работы. Они печатались в таких экзотических журналах, как "Агитатор армии и флота", "Военные знания", "Коммунист вооруженных сил", то есть в изданиях для армейских политработников. Потребность в таких публикациях была настоятельной: "разобла-чение сионистско-масонского заговора против России" входило в программу политвоспитания солдат и офицеров. При обязательной воинской повинности это означает, что соответст-
221
вующей идологической обработке подвергалось все мужское население страны. И продолжает подвергаться, ибо за годы гласности программы политподготовки воинов не пересматривались. Так выстраивается цепочка: армия поддерживает Шевцова, выступающего против евреев и "идеологических мостов" на Запад; "Память" апеллирует к армии; Валентин Распутин защищает "Память" от несправедливых нападок (он же изо всех сил старается уберечь советскую экономику от западно-сионистских кредитов и капиталовложений, а советскую молодежь — от рок-музыки и прочей западно-сионистской заразы).
Василий Белов и другие
Если Шевцов имеет репутацию графомана, то этого никак не скажешь о Валентине Распу-тине. Звание Героя социалистического труда, присвоенное ему в 1988 году, говорит о том, что его поощряет самое высокое руководство.6 Он избран в Совет народных депутатов от Союза писателей — это немало говорит о его позициях в литературных кругах, которые в стране очень влиятельны.
А партийный единомышленник и коллега Распутина Василий Белов удостоен не меньшей чести: в Совет народных депутатов он избран от самой партии, по знаменитому "списку ста". (Любопытно, что такие "застрельщики" перестройки, как Рыбаков, Шатров, в Совет не прошли вообще, а Евтушенко не смог пройти ни от Союза писателей, ни от одного из Московских избирательных округов, но получил-таки мандат от избирательного округа в Харькове).
Если Распутин открыто примкнул к "патриотам" сравнительно недавно, то у Василия Белова солидный боевой опыт по штурму жидомасонских крепостей. В середине 70-х годов он выпустил роман "Кануны", посвященный кануну коллективизации. В нем немало правдивых страниц, показывающих страдания крестьян, на которых нежданно-негаданно обрушилась кровавая "революция сверху". Однако, по воле автора, разгром крестьянства организовал не великий вождь и учитель, а тайные троц-
222
кисты — все сплошь с еврейскими фамилиями и местечковыми особенностями речи. Насколько эта концепция далека от исторической правды, можно судить по тому, что троцкисты к тому времени были полностью разгромлены, сам Троцкий из алма-атинской ссылки слал Сталину телеграммы протеста против насильственной коллективизации, да и не по национальному признаку объединялись троцкисты. Белову все это известно. Но много ли значит правда в глазах тех, кому расовая ненависть застит свет?
Если в "Канунах" все же есть талантливо написанные главы (там, где автор забывает о сионистском заговоре, он обретает голос, который был свойственен его ранним произведениям), то этого уже не скажешь о главном его произведении эпохи гласности романе "Всё впереди". Роман этот от начала и до конца пропитан непримиримой злобой, а злоба иссушает и более крупные таланты.
Вот как трактует образы центральных персонажей романа критик Николай Федь, которого никак не заподозришь в недоброжелательстве к Белову:
"Особо следует сказать о Брише. Подобного образа наша литература до Василия Белова, пожалуй, не знала. Он тоже не однозначен. Внимателен к Любе, заботится о ее детях, отцом которых является Медведев. Но за внешней обходительностью видится не просто мещанин, а типичный носитель зла, разлагающееся и разлагающее начало. Его главная цель — деньги, личное благополучие, которых стремится достичь любыми средствами, любой ценой. Вместе с тем Бриш лишен чувства родства со страной, где живет. Здесь он гость, а точнее — ночной вор, прокравшийся в дом и ломающий то, чего нельзя унести. Он космополит по сути своей, по чувству и убеждению".7
Как и следует ожидать, безродному космополиту в романе противопоставлен "патриот", у которого "ночной вор, лишенный чувства родства со страной", отнял жену вместе с детьми.
"При всех своих знаниях и драматическом жизненном опыте последних лет, — разъясняет критик, — Медведев еще не обладает ни способностью активного действия, ни действительным пониманием происхо-дящих событий, чтобы достойно противостоять Бришу, хотя он
223
полон негодования и пользуется безусловной симпатией и поддержкой писателя"8
Идейная направленность романа определена точно Возразить можно только по одному пункту были подобные образы в "нашей" литературе и до Василия Белова. Таковыми наполнены произведения хотя бы того же Ивана Шевцова.
В 1989 году в "Новом мире" появилось новое сочинение Белова, "Год великого перелома". На первой же странице читаем:
"5 декабря 1929 года Каганович — этот палач народов, кооптированный в Москву из Харькова, — зa несколько минут накидал список из двадцати одного кандидата в состав изуверской яковлевской комиссии. Политбюро ее утвердило. И уже через три дня Яковлев сварганил восемь подкомиссий, которые тотчас начали разрабатывать грандиозный план невиданного в истории преступления"9
Такая вот "художественность"! Не достает только разъяснения в скобках (по примеру Шевцо-ва), что настоящая фамилия Яковлева — Эпштейн. Но в том нет и надобности: разъяснение ранее сделано на страницах "Нашего современника".10
Невиданное в истории преступление по отношению к крестьянству действительно соверши-лось, но участвовали в нем сотни тысяч коммунистов и беспартийных, посланных на дело верхов-ным паханом. Каганович и Яковлев были хотя и не последними, но далеко не первыми спицами в колеснице (Ни Каганович, ни Яковлев не были членами Политбюро) Похоже, что Синдром Кагановича (как я однажды назвал эту болезнь11) приобрел характер эпидемии.
Литературный уровень нового произведения В. Белова таков, что романы Шевцова рядом с ним кажутся классической прозой. Появление его в "Новом мире", который даже в худшие време-на все-таки старался не опускаться ниже определенного уровня художественности, говорит о многом. Журнал упорно уклоняется от участия в литературной полемике последних лет, которая идет между "Огоньком" и "Знаменем", с одной стороны, и "Нашим современником", "Молодой гвардией" и "Москвой", с другой. Иногда в полемику включается "Дружба наро-
224
дов", иногда "Октябрь". Но "Новый мир" упорно держит нейтралитет. Казалось, что этот нейтра-литет благожелателен "Огоньку" и "Знамени". Выходит, ничего подобного! Залыгину гораздо ближе противоположный лагерь.12
Валентин Пикуль
В авангарде "патриотов" уверенно шагает "Наш современник" В каждом номере этого журнала читателю приготовлены острые блюда.
Так, во втором номере за 1989 год была помещена беседа критика С. Журавлева с Валентином Пикулем, тогда еще здравствовавшим и только что удостоенным литературной премии имени Горького, которую присуждает Совет министров РСФСР.
Поскольку Пикуль — исторический романист, то, естественно, особенно любопытны его суждения об исторических лицах и фактах.
Самая животрепещущая в этом отношении тема связана со Сталиным и его окружением. Согласно трактовке лауреата, Сталин это "порождение эпохи, фигура, волею объективных и субъективных обстоятельств оказавшаяся наверху", тогда как "Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев, Каганович, Ем. Ярославский (Губельман), Урицкий, Володарский, Эпштейн — это фанатики массовых убийств".13
Думаю, нет необходимости объяснять, что праведный гнев Белова или Пикуля вызван вовсе не массовым террором большевистской диктатуры, ибо в этом случае они не забыли бы включить в список "фанатиков" Ленина и Дзержинского, Ворошилова и Молотова, Вышинского и Шкирято-ва, Крыленко и Ежова, Берия и Абакумова, Жданова и Маленкова и многих других, на чьей совести куда больше жертв, чем, скажем у Володарского, застреленного террористом через несколько месяцев после октябрьского переворота. Перечень большевистских руководителей равного ранга, отселлектированных исключительно по национальному признаку, есть не что иное как современный вариант
225
кровавого навета на евреев. Разница лишь в том, что раньше навет расцветал на почве религиоз-ной нетерпимости, а теперь — расовой ненависти.
Особенно примечательно то, как новоявленные патриоты обходят своим негодованием истинного лидера массовых репрессий, Сталина. Был бы он русским человеком, тогда было бы ясно: бережное отношение к верховному палачу можно было бы отнести на счет ложно понимае-мой национальной гордости (хотя ни один народ не отвечает за злодеяния палачей, хотя бы и своих по языку, культуре или по крови). А так, казалось бы, какая разница, кому вменять беды своего народа — евреям или грузинам? Оказывается, есть разница! Злодеяния Сталина патриоты либо обходят стороной, либо изображают его игрушкой в руках Троцкого, Кагановича или Эпштейна.