Николай ВикторовичАгафонов
КРАСНОЕ КРЕЩЕНИЕ
киноповесть
1
С высоты птичьего полётаоткрываются живописные окрестности небольшого мужского монастыря. Беленые стенымонастырской ограды среди зелени полей и перелесков не портят картины природы,а лишь подчеркивают, как гармонично вписано создание рук человеческих вмироздание Божие. Лучи раннего утреннего солнца уже поблескивают на золоченыхкуполах величественного собора. Небольшой, чистый, вымощенный камнем дворикмежду собором и братским корпусом пуст. Лишь возле монастырской калитки, налавочке, сидит привратник — монах Тихон. Кажется, дремлет, но это обманчивоевпечатление. Если присмотреться внимательно, можно заметить, как его старческаякостлявая рука медленно перебирает четки, а губы под пышными седыми усами едвашевелятся, беззвучно произнося слова молитвы. Неожиданно тишину утра нарушаетгрохот артиллерийского орудия. Старец вздрагивает и, открыв глаза, снедоумением смотрит в небо. По бескрайней лазури безмятежно плывут редкиепушистые облака. Все спокойно, и Тихон вновь прикрывает глаза, и рука, былозастывшая, вновь привычным движением пальцев начинает неспешно перебиратьчетки.
2
В березовом перелеске накраю поля красные кавалеристы держат под уздцы запряженных лошадей. Лица ихвстревожены. Они напряженно всматриваются сквозь редкие стволы деревьев, потомпоглядывают на своего командира, Артема Крутова, который спокойно покуривает,беспечно поглядывая на птаху, примостившуюся на ветке березы.
Раздается громкое «ура».Птица вспорхнула с ветки и улетела. Крутов проводил ее взглядом и чему-тоулыбнулся. Справа от перелеска поднимаются цепи красноармейцев и устремляютсявперед с винтовками наперевес.
Кавалеристы нервнопереминаются с ноги на ногу и кидают вопросительные взгляды на Крутова: мол, непора ли нам? Но тот продолжает спокойно покуривать папиросу.
На другом конце поляперед орудийным расчетом полевой пушки стоит прапорщик и кричит:
— Осколочным заряжай!
Выстрел из пушки изряднопроредил ряды красных, но не остановил. Застрочил пулемет. Красные залегли. Тутв атаку поднялись белые.
Крутов, отбросивпапиросу, поднес к глазам бинокль и усмехнулся. Отложив бинокль, он повернулсяк своим красноармейцам и весело подмигнул. Лицо его словно преобразилось, в немуже нет былой безмятежности, а в глазах заискрился бесенок азарта.
— Ну что, хлопцы,застоялись? По коням! Зададим перцу белой сволочи!
Ловко вставив ногу встремя, он легко вскакивает в седло. Красноармейцы проделывают то же самоепочти одновременно с командиром. Рука Крутова ложится на эфес сабли, и в тишинелеса раздается зловещий звук вытягиваемого из ножен клинка.
«Ввжжик», — пропеласабля Крутова, и эту песню металла подхватывает более сотни сабель.
— За мной! — дико оретКрутов и, вонзив шпоры в коня, выскакивает из леса, увлекая за собой бойцов.
Красная кавалерия,аллюром рассыпаясь по полю, устремилась на белую пехоту. Но тут Крутов краем глазазаметил выскочившую из-за оврага кавалерию белых. Не сбавляя бег коня, он повелповодья влево, и красноармейцы устремились за ним. Конница красных, выгибаясь вгромадную дугу, проводит сложный маневр и на полном скаку врезается вкавалерийский эскадрон белых. Началась кровавая сеча.
Взрывы, выстрелы, руганьи стоны раненых уносятся в бездонное, казалось, невозмутимо-равнодушное небо...
3
Негромкое, ноторжественное пение мужского монашеского хора наполняло душу спокойствием иумиротворением. Степан, семнадцатилетний юноша в подряснике послушника, стоялна клиросе среди монахов, поглядывая то в ноты, то на регента, и старательнотянул свою теноровую партию.
На амвон вышелнастоятель монастыря архимандрит Таврион. Опираясь на посох, он внимательнымглубоким взглядом с грустью обвел притихшую братию. Теперь, при полной тишине,в храм глухо, но все же доносятся раскаты выстрелов. Выдержав паузу, он началсвою проповедь:
— Братья мои, здесь, вхраме, приносится мирная, бескровная жертва Христова, а за стенами обителильется кровь человеческая в братоубийственной войне.
Глаза настоятеля,посуровев, сверкнули гневом, и он продолжил:
— Ныне сбываются словаПисания: «Предаст же брат брата на смерть и отец сына; восстанут дети народителей и умертвят их».
Степан с умилениемсмотрел на отца Тавриона и вспоминал тот день, когда он впервые прибыл вмонастырь с родителями.
4
Вот они все сидят заполукруглым столом в покоях настоятеля. Отец Таврион в простом подряснике ичерной скуфейке. Он сам почти ничего не ест, а старается потчевать гостей,мягко подтрунивая над ними. По правую руку от него сидит отец Степана — поручикНиколай Трофимович Корнеев. Он в полевой офицерской форме и тоже стараетсяшутить, поддерживая отца Тавриона.
Мама Степана — АннаСеменовна — вынужденно улыбается шуткам отца Тавриона какой-то вымученнойулыбкой. Иногда ее большие карие глаза, полные любви и нежности,останавливаются на сыне, и тогда их заполняет печаль. Степан в гимназическомкителе сидит напротив отца Тавриона и беспечно кушает жареного судака,прислушиваясь к разговору старших.
— Так что же этополучается, Николай Трофимович, с одной войны пришли и на другую идете? Неустали воевать-то? — с ноткой иронии спрашивает Корнеева отец Таврион.
— Устал, отец Таврион,конечно устал, — тяжело вздохнув, отвечает Корнеев. — Да и в сторонеоставаться, когда отечество супостатами терзается, не могу.
— Правильно изволиливыразиться, Николай Трофимович. Супостаты они, коли руку на святое подняли, —кивает головой отец Таврион, а затем поворачивается к Анне Семеновне: — Ну аты, сестренка, почему на войну собралась? Женское ли это дело? На кого Степкуоставишь? Ему родительский присмотр нужен.
Анна Семеновна ласковотреплет сына по голове:
— Он у нас ужесамостоятельный, — и переводит взгляд на отца Тавриона. — Не обессудь, отче,хотим тебя просить приютить племянника. Нам с Николаем будет спокойно, да и оно монастыре всегда мечтал. А что до меня, так я прошла курсы сестермилосердия...
Таврион внимательнопосмотрел на Степана. Тот, засмущавшись, опустил взор.
— Вижу, что отрок сейнашего рода, иноческого, — сказал задумчиво отец Таврион и тут же добавил,обращаясь к Анне Семеновне: — Ты, сестра, за сына не беспокойся, при деле будети под моим личным присмотром.
5
Очнувшись отвоспоминаний, Степан прошептал:
— Господи, спаси моихродителей, воина Николая и Анну.
Отец Таврион меж темпродолжал:
— За грехи и отступленияот веры Господь попустил диаволу увлечь народ ложными обещаниями райской жизнина земле. Но там, где царствует грех, не может быть райского блаженства.Человек, отказавшийся от Бога, лишь умножит свои скорби. Молитесь, братия, ибоблизок час испытания нашего. И помните, что только претерпевший до конца будетспасен. Аминь.
6
Раздался стук вмонастырские ворота, и привратник Тихон не торопясь заковылял к калитке.Приоткрыв небольшое окошечко, он выглянул, чтобы посмотреть, кто стучится. Нотут же, охнув, с поспешностью стал открывать калитку. В монастырь буквальноввалились два раненых офицера. Совсем юный корнет был ранен в руку, но другой,здоровой, рукой поддерживал поручика с перевязанной головой, который еледержался на ногах.
— Помогите ради Христа,нас преследуют красные, — умоляющим голосом обратился к привратнику корнет.
В это время из храмавышел отец Таврион с братией монастыря. Тихон торопливо заковылял к настоятелюи, подойдя, зашептал ему что-то на ухо. Голова раненого поручика безвольносвисала вниз, так что лица его не видно. Степан присматривался к офицеру, иволнение его возрастало. В какой-то момент ему показалось, что это его отец. Невыдержав, он с криком побежал навстречу раненому поручику:
— Отец!
Поручик поднял голову ис недоумением посмотрел на подбегающего к нему Степана.
Увидев лицо офицера,юноша в растерянности остановился. Поручик, поняв, что мальчик простообознался, ободряюще улыбнулся Степану.
Слушая привратника, отецТаврион с тревогой и состраданием глядел на офицеров. В это время в воротамонастыря громко забарабанили.
— Отворяй ворота, живо!А не то разнесем все к чертовой матери.
— Отец келарь, —обратился настоятель к одному из монахов, — быстро уведите и спрячьте раненых.— Затем, повернувшись к привратнику, распорядился: — Иди, Тихон, отворяй, да неспеши.
7
В распахнутых воротахобители показались красные кавалеристы во главе с Крутовым. За ними строемшагал отряд латышских стрелков. Отец Таврион молча взирал на них. Крутовнаправил коня прямо на настоятеля, видимо решив устрашить монаха. Но тот дажене шелохнулся. Крутов осадил коня прямо перед отцом Таврионом и с интересомразглядывал монаха. Потом молча объехал его кругом и весело прокричал, необращаясь ни к кому конкретно:
— Ну, святые угодничкиБожьи, признавайтесь, куда золотопогонников подевали? А? Что молчите?
В это время в монастырьвкатилась бричка, запряженная в пару лошадок. На бричке в небрежной позеразвалился комиссар полка Коган Илья Соломонович. Бричка остановилась, комиссарне торопясь вынул носовой платок и так же не торопясь протер пенсне, а затем ужсошел с брички и направился в сторону Крутова и монахов.
— Ну ты, с палкой, —обратился Крутов уже конкретно к отцу Тавриону, опирающемуся на свой посох и вупор смотрящему на него. — Чего насупился, как мышь на крупу? Прошло ваше времянарод пугать карой небесной. Теперь мы вас пугать станем карой земной, а этокуда уж поконкретнее будет. — И рассмеялся, довольный собой, поглядел наКогана: мол, вот я какой, полюбуйся, товарищ комиссар.
Глаза отца Таврионазасверкали гневом, но он, опустив взгляд, едва сдерживая себя, с достоинством,четко разделяя слова, произнес:
— Что вам от нас угодно?Потрудитесь объяснить, по какому праву вы врываетесь в обитель Божью?
Крутов в деланомизумлении поднял брови, повернулся к своим бойцам и подмигнул. Те засмеялись,один лишь Коган сохранял молчаливую брезгливость: