— Запомни, монах, —смеясь, сказал Крутов, — права мы ни у кого не спрашивали и не будемспрашивать: ни у Бога, ни у черта. — Потом, сразу посерьезнев, добавил: — А вотс тебя, черноризец, я спрошу: где ты офицериков укрыл? Да не вздумайотпираться, я сам видел, как они в сторону вашего монастыря шли.
Отец Таврион поднялстрогий взгляд на Крутова и спокойно ответил:
— А я никого не видел.Извольте сейчас же покинуть нашу обитель.
Крутов уже собиралсяответить на эти дерзновенные слова настоятеля, но тут неожиданно вмешалсякомиссар:
— Мне кажется, товарищКрутов, у его высокопреподобия что-то со зрением случилось. Но мы это зрениеему поправим.
— А ведь ты прав,товарищ Коган, если человек не видит врагов революции, то он либо слеп, либосам такой же враг. Я, вашу мать ети, — вдруг заорал Крутов, — весь монастырьнаизнанку выверну, а золотопогонников найду.
При этих словах онсоскочил с лошади и выхватил из кобуры маузер.
— Петров, Афанасьев,Собакин, обыщите храм. А вы трое со мной. Монахов охранять, чтоб ни один сместа не тронулся. Если найдем офицеров, всю монашескую контру к стенкепоставим.
И Крутов быстрым шагомнаправился к братскому корпусу. Комиссар продолжал брезгливо разглядыватьнастоятеля.
— Значит, не видели?Зубов! — позвал он своего возницу, вихлястого, развязного парня, явно уголовнойнаружности.
Когда Зубов приблизился,Коган склонился к его уху и что-то шепнул. Тот, глумливо ухмыльнувшись, кивнулКогану:
— Сейчас, товарищкомиссар, я ему мигом зенки вправлю.
Он вытащил из карманаскладной нож и, поигрывая им, подошел к отцу Тавриону. Настоятель, не дрогнув,смотрел прямо в лицо Зубову. Того несколько смутил прямолинейный взгляд монаха.
— Чего, контра, зенкивылупил, — прошипел он и, обойдя архимандрита, стал позади него.
Зубов моргнул двумлатышам, и те подошли к нему.
— Держите этого гада заруки, да покрепче.
Настоятель пыталсяотдернуть руки, но стрелки́, вырвав у него посох и отбросив его в сторону,крепко взяли отца Тавриона с двух сторон за руки выше локтей. Зубов подсечкойуронил настоятеля на колени и схватился одной рукой за подбородок. При этомклобук архимандрита съехал набок, а затем и совсем упал на землю. Зубов,запрокинув голову монаха лицом кверху, быстрым движением проткнул ему один глазножом. Отец Таврион, дико вскрикнув, вырвал руку у латыша, схватившись за глаз.
— А-а-а... — застоналотец Таврион, мотая головой из стороны в сторону, — что же вы творите, иродыокаянные?
Монахи охнули при видетакой жестокости и подались вперед. Но латышские стрелки с винтовками наперевесоттеснили их к стене корпуса и взяли в плотное оцепление. Степан закричал, ностоящий с ним рядом монах Гавриил обхватил его рот рукой и прижал к себе. Изшироко открытых глаз Степана полились слезы на руку Гавриила.
— Тише, Степка, тише, —зашептал монах. — Сейчас и до нас, парень, очередь дойдет. Молись.
Но молиться Степан немог, в глазах его застыл безмолвный ужас.
— Ну, вот теперь, монах,отвечай: видел офицеров? — задал свой вопрос Коган.
— Нет, изверги, нет, яникого не видел. Не видел, супостаты.
— А ты, Зубов, недолечил человека, — ухмыльнулся Коган, — видишь, он говорит, что не видел.
— Да как же так невидел? Ведь врет, сволочь, и не краснеет, — ухмыльнулся Зубов и снова достал нож.— Сейчас, товарищ Коган, мы это подправим.
При этих словахкрасноармейцы снова крепко схватили настоятеля за руки.
Келарь монастыря отецПахомий закричал:
— Что же вы творите,проклятые! Креста на вас нет!
Он попытался прорватьоцепление солдат, но его тут же сбили с ног прикладом винтовки и, несколько разударив, снова водворили в толпу монахов. Зубов между тем подошел к отцуТавриону и проколол ему второй глаз. Красноармейцы отпустили руки ослепленногоотца Тавриона. Из пустых глазниц настоятеля текли кровавые слезы. Он возделруки к небу и возопил:
— Вижу, теперь вижу, —крикнул он.
Все, в том числе имонахи, в ужасе и удивлении переглянулись между собой.
— Наконец-то прозрел, —довольно ухмыльнулся Коган, — я же говорил, что зрение можно подправить. Такчто вы там видите? Поделитесь с нами, святой отец.
— О! Чудо! — не обращаявнимания на сарказм комиссара, воскликнул отец Таврион. — Вижу небо отверстое иГоспода со Ангелы и всеми святыми! Благодарю Тебя, Господи, за то, что, лишивземного зрения, открыл духовные очи видеть славу...
Договорить отец Таврионне успел. Лицо комиссара перекосилось, и он, выхватив из кобуры револьвер,выстрелил в настоятеля. Архимандрит, вздрогнув всем телом, упал лицом намощенную камнем монастырскую площадь. В это время вернулся Крутов. Взглянув наубитого архимандрита, покачал головой. Неожиданно раздался звон колокола.Монахи истово закрестились. Степан видел, как возле убитого отца Тавриона побелым камням растекается алая кровь. Его начал бить озноб.
— Прекратить звон сейчасже, — буквально завопил Коган.
Двое бойцов метнулись всторону раскрытых церковных дверей. Вскоре звон прекратился так же внезапно,как и начался. Послышался удар упавшего тела. Монахи обернулись и увиделисброшенного с колокольни звонаря Иеронима. Кровь, вытекающая из его разбитойголовы, струйкой потекла по ложбинкам каменных плит и, встретившись с ручейкомкрови, текущей от убитого настоятеля, соединилась, и образовалась лужица,которая на глазах Степана ширилась и росла. Все перед его глазами сталокрасным. Степан стал заваливаться на бок. Монах Гавриил бил его слегка по щеками шептал:
— Степка, очнись.Очнись, ради Христа.
Степан открыл глаза ибессмысленно посмотрел на Гавриила. В это время из-за угла собора вышли,прихрамывая и поддерживая друг друга, раненые офицеры. Они остановились иобессиленно прислонились к стене собора. Поручик, с усилием подняв голову,тяжелым взглядом обвел красноармейцев и, остановившись на Крутове, хриплымголосом проговорил:
— Хватит издеваться надбезоружными монахами, мы вам нужны, вот нас и берите.
8
Пока все смотрели навыходивших офицеров, монах Гавриил быстро нагнулся к Степану и прошептал:
— Вот тебе ключ отподвала, беги из монастыря, спасайся.
Он указал ему намаленькое окошко — отдушину, ведущую в полуподвал братского корпуса, возлекоторого они стояли. Степан в нерешительности тряс отрицательно головой.
— Да лезь ты, комуговорят, пока не поздно, — с раздражением шептал монах.
Степан испуганно глянулна окошко, затем на отца Гавриила.
— Беги, Степка, — умоляющезашептал Гавриил, подталкивая Степана к окошку.
Нагнувшись, Степанпросунул голову в окно и полез. Монахи столпились поплотней у окошка, чтобыприкрыть бегство Степана от красноармейцев. Едва Степан успел протиснуться вокошко и свалиться на пол подвала, как красноармейцы повели монахов в глубьмонастырского двора.
Степан некоторое времялежал на полу, прислушиваясь. Из монастырского двора прозвучал одиночныйвыстрел, и Степан подскочил с пола и стал быстро пробираться между бочками иящиками к двери. Трясущимися руками он долго не мог попасть ключом в скважинузамка.
Наконец дверь удалосьоткрыть. Но едва он выбрался по лестнице из подвала в коридор, как услышалголоса красноармейцев, входящих в братский корпус. Степан скинул ботинки и,взяв их в руки, на цыпочках быстро побежал по коридору к своей келье. Егопродолжало трясти, словно в лихорадке. В келье он снял подрясник и переоделся вгимназический китель. Затем стал складывать вещи в мешок и тут услышал громкийсмех и звук шагов в коридоре. Он быстро снял висящий на гвозде у кроватибинокль, сунул его в мешок и, нырнув под свою кровать, притаился. От удараногой дверь в его келью распахнулась, и вошли двое красноармейцев. Прямо передсобой Степан увидел ноги в армейских обмотках, и на его лице выступил пот. Вего голове звучала только одна фраза: «Господи, помоги!»
— Тут нечем поживиться,— сказал один красноармеец, и ноги в обмотках направились к выходу.
Степан вылез из-подкровати. Перекрестившись на иконы, подошел к двери, прислушался, а затем, приоткрывее, выглянул в коридор. Убедившись, что поблизости никого нет, он вышел.
Из монастыря Степанвышел через небольшую потайную калитку в стене. Здесь начинался монастырскийогород, а за ним лес. Пригнувшись, Степан побежал между огородных грядок к лесу.На краю леса он с размаху упал на траву и дал волю слезам. Некоторое время егоплечи содрогались в беззвучном плаче, затем он встал, вытер тыльной сторонойладони слезы, в последний раз оглянулся на монастырь и побежал в глубь леса.
Степан бежал по лесу, ав его сознании звучало печальное монашеское песнопение. Оно становилось всеторжественнее и торжественнее. Степан шел по лесной дороге, лес закончился, иперед ним был крутой пригорок, он вскарабкался по нему и увидел перед собойполе, а вдали реку. Он перешел поле и долго сидел на берегу реки, а песнопениемонастырского хора все продолжало звучать в его душе.
Он не видел, какрасстреливали офицеров прямо у стены собора. Не видел, как гнали монахов в полеи заставляли копать для себя братскую могилу.
Степан ничего этого невидел, но догадывался об ужасах, творимых в монастыре, и ему казалось, что надполем и лесом звучат торжественные погребальные стихиры:
Плачу и рыдаю, егдапомышляю смерть,
И вижу во гробехлежащую, по образу Божию
Созданную нашу красоту.
Безславну и безобразну,не имущую вида.
О! Чудесе, что сие еже онас бысть таинство.
Како предахомся тлению?
Како сопрягохомсясмерти?..
9
Степан пробирался вдольрядов шумной и людной городской рыночной площади. Вид его был довольно жалок.Ноги босы. Гимназический китель, на котором остались всего две медные пуговицы,надет прямо на голое тело. Одна брючина порвана внизу почти до колена. Взглядего голодных глаз невольно останавливается на продуктах, разложенных наприлавках. Степан сглатывает слюну и, прижимая к груди вещевой мешок,продолжает пробираться среди людской толчеи.