задумчивости смотреть на берег.
Матрос, попыхиваяпапироской, самодовольно поглядывал на Когана, как бы говоря: «Что бы вы безменя все делали?»
На палубе самой баржисидели двое красноармейцев: Брюханов и Зубов, прислушиваясь к песнопению,доносящемуся из трюма.
— Чего они распелись? —недовольно проворчал Зубов.
— Пусть попоютнапоследок, — сказал, зевая во весь рот, Брюханов.
Матрос убавил оборотыдвигателя и, повернувшись к Когану, почему-то шепотом, как будто их могкто-нибудь услышать, сказал:
— Здесь, товарищ Коган,место хорошее, и глубокое и тихое.
— Здесь так здесь, —тоже почему-то шепотом ответил Коган, напряженно вглядываясь в темноту берега.
— Эй, на барже, —крикнул матрос красноармейцам, — бросай якоря и отдай концы буксира, сейчасвозьмем вас на борт.
Красноармейцы скинулидва якоря с палубы и отцепили буксирный трос.
Катер, освободившись отгруза, легко и свободно развернулся и подошел к борту баржи.
Красноармейцыперебрались с баржи на буксир, и катер направился вверх по течению обратно вгород.
34
Вода в трюме баржиподнималась все выше и выше. Монахини стояли уже по колено в воде.
— Давайте, сестры,пропоем панихиду, — произнесла каким-то отрешенным от всего земного голосомигуменья Евфросиния.
— По ком, матушка, будемпеть панихиду? — спросила дрожащим голосом сестра Иоанна.
— По нам, дорогие моисестры, по нам, — как будто в спокойной задумчивости произнесла настоятельница.И уже ласково, повернувшись к сестрам, сказала: — Не бойтесь, сестры мои, небойтесь, мои дорогие невесты Христовы. Мы с вами идем к нашему Жениху, а Онидет к нам в полуночи, чтоб увести нас туда, где нет ни болезни, ни печали, нивоздыхания, но жизнь бесконечная.
Водную гладь рекипрочертила яркая лунная дорожка, проходя недалеко от одиноко стоящей посредирусла баржи. Степан что было сил греб веслами, направляя к ней лодку. А надводной гладью звучали печальные стихиры панихиды: «Плачу и рыдаю, егда помышляюсмерть...»
Все выше и вышеподнималась вода в трюме баржи. Все отчаяннее и отчаяннее греб веслами Степан.Все звонче и звонче звучали голоса монахинь: «...восплачите о мне братие идрузи, сродницы и знаемии: вчерашний бо день беседовах с вами, и внезапу найдена мя страшный час смертный, но придите вси любящие мя, и целуйте мя последнимцелованием...»
35
Брезжил ранний рассвет.Степан видел, как баржа, затопленная уже наполовину, вдруг начала медленнокрениться на один бок. Ясно, что ему не успеть, но Степан из последнихотчаянных сил продолжает грести. С баржи до него доносятся слова песнопения:«Со святыми упокой, Господи, души усопших раб твоих...» Степан поднимаетмолитвенный взор к небу. «Боже Всемилостивый! Помоги, дай мне их спасти. Ну чтоТебе стоит, Господи».
На небе собираются тучи,и начинает накрапывать дождик. Баржа все быстрее уходит под воду. Над водоюразносится пение: «Вечная память, вечная память, вечная память...» Степанотчаянно бьет веслами по воде. Пения уже не слышно, баржа ушла под воду.
Степан подплывает к томуместу, где еще недавно стояла баржа, и некоторое время тупо смотрит на воду,которая вздымается большими пузырями. Затем скидывает с себя куртку, берет содна лодки железный штырь и ныряет в воду. Он плывет под водой к затонувшейбарже и пытается руками сорвать замок. Затем поддевает его железным штырем.Замок не поддается, и Степан в отчаянии бьет по замку и плывет назад. Вынырнувиз воды, жадно вдыхает воздух и вновь с отчаянной решимостью ныряет.
Снова безрезультатнаяпопытка. Он выныривает, и в это время русло реки на мгновение освещаетсямолнией и раскат грома сотрясает небо и землю. И наступает великая тишина,через минуту сменяющаяся равномерным шумом дождя.
Природа плачет, плачет иСтепан, направляя свою лодку к берегу. Выбравшись на сушу, он карабкается накрутой берег. Скользит по мокрой глине.
Так и не осилив подъема,в отчаянии бросается ничком на глинистый берег. Ему вспоминаются добрые лицамонахинь и послушниц, и его пальцы судорожно сжимаются в кулаки, загребая владони размываемую ливнем илистую грязь. Он подтягивает ноги к животу,становится на колени и воздевает кулаки с жидкой грязью к небу. Затемразмазывает глину по лицу.
Он поднимает глаза кнебу, и струи дождя, смешиваясь со слезами, омывают перекошенное страданиемлицо юноши.
36
Утренний лес, умытыйгрозой, был наполнен веселым щебетом птиц. Степан сидел на берегу, уронивголову на руки. Казалось, что он дремлет. Но вот он поднял голову и увиделрадугу, перекинутую через реку, словно огромный разноцветный мост. Степан стална колени и прошептал: «Прости меня, Господи, дай же быть с Тобою до конца и непоколебаться в тот час, когда Ты мне пошлешь испытание моей веры». Он встал,осмотрелся кругом, увидев лесные цветы, сорвал их и пошел к своей лодке.
Подплыв к тому месту,где была затоплена баржа, Степан положил на воду цветы, перекрестился и, взяв вруки весла, в глубокой задумчивости стал равномерно и ритмично грести,направляя лодку против течения. В душе его зазвучало торжественное покаянноепеснопение. А на воде сиротливо покачивались лесные цветы.
37
Во двор Иверскогомонастыря въехал автомобиль. Из него вышел Коган и бодрой походкой направился кодному из зданий.
В бывшем кабинетеигуменьи сидел Крутов. На столе стояла бутылка с водкой и соленые огурцы ипомидоры в глиняной миске. Он играл на гармони и пел унылую песню:
Ах, барин, барин, скоросвятки,
А ей не быть уже моей.
Богатый выбрал, дапостылый,
Ей не видать отрадныхдней...
Зашел Коган, увидев этукартину, укоризненно покачал головой:
— Что же ты, товарищКрутов, какой пример своим бойцам показываешь?
— Я в бою примерпоказываю, — и он потянулся к бутылке, — врагов революции били и будем бить, авыпить русскому человеку иногда очень нужно. — Он плеснул себе в стакан, выпили безнадежно махнул рукой. — Впрочем, тебе, Илья Соломонович, этого не понять.
— Некоторые вещи,товарищ Крутов, мне действительно трудно понять, но давай перейдем к делу.Завтра рано утром выступаем, так что готовь отряд.
— Ну наконец-то, —обрадованно воскликнул Крутов, — а то я уж начал опасаться, что гражданскуювойну без нас закончат.
— На наш век, товарищКрутов, буржуев хватит, — усмехнулся Коган, — в России с ними покончим, замировую революцию пойдем воевать. А пока нам необходимо выполнить директивугубкома и провести продразверстку в селе Покровка. Сам понимаешь, что наголодный желудок не повоюешь.
— Скажи ты мне по старойдружбе, дорогой Илья Соломонович, — с видимым недовольством и иронией обратилсяКрутов к комиссару, — какой же такой умник догадался на боевом скакуне землюпахать? У нас на Дону для пахоты быков запрягали, а резвых скакунов для ратногодела берегли. Что, кроме меня, некого посылать?
— Ну чего ты опять втрубу лезешь. Решение принималось коллегией губкома, а не единолично. Думаешь,мне охота с мужичьем возиться. Между прочим, в Тамбовской губернии крестьяневесь отряд продразверстки перебили. Да уже не один такой случай. Так что самдумай, не на прогулку идем, считай, что это тоже война.
38
В храме села Покровказаканчивалось крещенское богослужение, когда в городе начал свои сборы отрядпродразверстки.
Коган вынул револьвер и,провернув барабан и убедившись, что все патроны на месте, снова сунул его вкобуру.
В это время Степан,облаченный в стихарь, вынес из алтаря запрестольный крест и подал его одному изприхожан.
Крутов, полюбовавшисьсвоей саблей и попробовав большим пальцем ее остроту, самодовольно вложил опятьв ножны.
Степан вынес из алтарязапрестольный образ Божией Матери и передал его другому мужику.
Брюханов примкнулштык-нож к винтовке и повесил ее за плечо.
Один из мужиков в храмеподошел, вынул из гнезда древко хоругви и с благоговением встал с нею передсолеей, ожидая начала крестного хода.
В это же время Зубов,поиграв в руке ножом, сложил его и сунул в карман шинели.
Второй прихожанин прошели, взяв другую хоругвь, встал в паре рядом с первым.
— По коням! —скомандовал Крутов и, вставив ногу в стремя, вскочил на своего коня.
Отец Петр вышел на амвони осенил прихожан крестом.
— Ну, с Богом,православные, на Иордань. — И сразу же затянул: — «Глас Господень на водахвопиет...»
Хор подхватилпеснопение, и вся процессия двинулась из храма к выходу.
Из распахнутых воротразоренного женского монастыря выехал отряд продразверстки во главе с Крутовым.Он восседал на высоком кавалерийском коне. На голове его красоваласьперевязанная красной лентой каракулевая шапка, лихо заломленная на затылок. Щегольскойовчинный полушубок был препоясан кожаной портупеей. На правом боку болталасьувесистая деревянная кобура с маузером, на левом — сабля.
Красноармейцы вбуденновках и шинелях, с винтовками за плечами, хмуро ехали на санях, ежась отмороза. На передних санях развалился сам Коган. Из-под пенсне, посаженного накрупный с горбинкой нос, поблескивал настороженный взгляд темно-серых, слегкавыпуклых глаз. Закутанный в долгополый тулуп, комиссар напоминал нахохлившуюсяхищную птицу.
Двери Покровского храма распахнулись,и из них вышел крестный ход. Мужики несли запрестольные образа и хоругви. Захором шел отец Петр, широко улыбаясь. На нем сверкала нарядная белая риза. Вруках он держал напрестольный крест и Евангелие. Рядом с ним шел Степан, одетыйв белый стихарь, нес кадило и требник. За батюшкой шел весь народ, бабы — сведрами и бидонами.
39
Отец Петр встал коленямина половичок, постланный у самого края проруби, вырубленной во льду в видекреста. Вода уже успела затянуться тонкой корочкой льда. Священник погрузил впрорубь большой медный напрестольный крест, проломив им корочку льда, и запелтропарь Крещения. Хор сразу подхватил пение тропаря. Один из мужиков бережновынул из-за пазухи белого голубя и подбросил его вверх. Голубь закружился надречкой. Народ, задрав головы, с восторгом наблюдал за полетом птицы.