40
Степан зачерпнул изпроруби крещенскую воду небольшой медной водосвятной чашей. Взял кропило отецПетр, щедро окропил народ крещенской водой, и крестный ход направился в село.Бабы, весело поругиваясь и толкая друг друга, начали черпать ведрами и бидонамиводу из проруби. Невдалеке, ниже по течению, еще одна прорубь, для купания.Около этой проруби толпился и стар и мал. Смех, шутки, радостные крики. Люди поочереди окунались в прорубь. Перед тем как окунуться — крестились. Выходя изводы, накидывали полушубки и выпивали по чарке. Степан тоже был средикупающихся.
41
В просторной горнице вдоме отца Петра его жена, матушка Авдотья, вместе с солдатской вдовой НюркойВостроглазовой делали последние приготовления к праздничной трапезе. Нюркахлопотала у печи, вытаскивая оттуда пироги, ставила их на стол. Матушка Авдотьянакрывала стол разносолами, когда в сенях послышался шум и схлопываниеполушубков от снега. Дверь в избу распахнулась, и появился отец Петр смужиками: Никифором, Кондратом и Савватием, все запорошенные снегом. Отец Петрскинул на лавку полушубок и тут же, запев тропарь Крещению, пошел кропить всюизбу крещенской водой. Затем благословил трапезу, и все, рассевшись возлестола, принялись за еду. В это время пришел Степан, перекрестился на образа иприсел на скамью у края стола.
— Никак вижу, Степка, тытоже в прорубь окунался? А ведь хвораешь, и туда же, в холодную воду лезешь, —сердито покосился на него отец Петр.
— Так потому и лезу,батюшка, что хвораю, — улыбнулся Степан, — в Иордане-то святом и надеюсьвылечиться.
— Блажен ты, коли такверуешь, — уже примирительно сказал отец Петр.
Вначале все молчавкушали пищу, но после двух-трех здравиц завели оживленную беседу. Никиформрачно молвил:
— Слышал я, у красных ихглавный, Лениным вроде кличут, объявил продразверстку, так она у нихназывается.
— Что это такое? —заинтересовались мужики.
— «Прод» — означаетпродукты, ну, знамо дело, что самый главный продукт — это хлеб, вот они его и будут«разверстывать», в городах-то жрать нечего.
— Что значит«разверстывать»? — взволновались мужики, нутром чувствуя в этом слове ужечто-то угрожающее.
— Означает это, что весьхлебушек у мужиков отнимать будут.
— А если я, к примеру,не захочу отдавать? — горячился Савватий. — У самого семеро по лавкам — чемкормить буду? Семенным хлебом, что ли? А чем тогда весной сеять?
— Да тебя и не спросят,хочешь или не хочешь, семенной заберут, все подчистую, — тяжко вздохнулНикифор. — Против рожна не попрешь, они с оружием.
— Спрятать хлеб, —понизив голос, предложил Кондрат.
— Потому и «разверстка»,что развернут твои половицы, залезут в погреба, вскопают амбары, а найдутприпрятанное — и расстреляют, у них за этим дело не станет.
— Сегодня-то вряд ли ониприедут — праздник, а завтра надо все же спрятать хлеб, — убежденно возразилСавватий.
— Это для нас праздник,а для них, супостатов, праздник — это когда можно пограбить да поозоровать надправославным людом. Но сегодня, думаю, вряд ли, вон метель какая играет, —подытожил встревоживший мужиков разговор Никифор.
Тихо сидевшая до этогоматушка Авдотья всхлипнула и жалобно проговорила:
— От них, иродовбезбожных, всего можно ожидать, говорят, что в первую очередь монахов дасвященников убивают, а куда я с девятью детишками мал мала меньше? — Матушкаснова всхлипнула.
— Да вы посмотритетолько на нее, уже живьем хоронит, — осерчал отец Петр. — Ну что тывыдумываешь, я в их революцию, что ли, лезу? Службу правлю по уставу — вот ивсех делов. Они же тоже, чай, люди неглупые.
— Ой, батюшка, не скажи,— вступила в разговор просфорница, солдатская вдова Нюрка Востроглазова. —Давеча странница одна у меня ночевала да такую страсть рассказала, что неприведи Господи.
Все сидевшие за столомповернулись к ней послушать, что за страсть такая. Ободренная таким вниманием,Нюрка продолжала:
— В соседней губернии, вЦарицынском уезде, есть село названием Цаца. Конница красных туда скачет,батюшке и говорят: «Беги, отче, не ровен час до беды». А он отвечает: «Стар яот врагов Божьих бегать, да и власы главы моей седой все изочтены Господом.Если будет Его святая воля, пострадаю».
— И что? — чуть нешепотом спросил Савватий.
— Да что еще, — как быудивилась вопросу Нюрка, — зарубили батюшку, ироды окаянные, сабелькойзарубили, вот.
— Страшная кончина, —сокрушенно вздохнул отец Петр и перекрестился. — Не приведи Господи.
Степка, тожеперекрестившись, прошептал:
— Блаженная кончина, —и, задумавшись, загрустил, вспоминая свое детство.
42
Шестилетний Степа сидитрядом с мамой на диване в просторной и уютной гостиной. Мама читает Степкежития святых мучеников. Невдалеке от них в большом глубоком кресле отецпросматривает газету.
— ...И тогда привели ихи поставили перед царем... — читает мама, а Степка с замиранием сердца слушаетее, боясь пропустить хоть одно слово, — и царь, — продолжает мама, — спросилих: «Неужели вы даже перед страхом смерти не хотите принести жертвы нашимбогам?» Отвечали святые мученики царю: «Те, которых ты называешь богами, вовсене боги; мы же верим только Господу нашему Иисусу Христу и Ему Единомупоклоняемся». Рассердился нечестивый царь и велел предать их лютой смерти.
— Мама, — шепчет ейСтепа, — а давай тоже пойдем к царю и скажем ему, что мы «христиане», пустьмучает.
— Глупенький ты мой, —смеётся мама, — наш император сам христианин и царствует на страх врагамБожьим. Мученики были давно, сейчас их нет.
— Вот как, —разочарованно протягивает Степка, — это не очень интересно, так жить.
— Ну что ты, Степа, —говорит ласково мама, — и сейчас можно совершать подвиги во имя Христа.Например, как преподобные отцы. Давай я тебе почитаю про старца Серафима, как кнему приходил медведь, а он его кормил.
43
Очнувшись от своихвоспоминаний, Степан встал из-за стола, помолился на образа и подошел к отцуПетру под благословение.
— Благослови, батюшка,пойти в алтарь прибраться.
— Иди, Степка, да кслужбе все подготовь. Завтра Собор Иоанна Предтечи. — Когда Степан вышел, отецПетр, вздохнув, сказал: — Понятливый юноша, на святках девятнадцатьисполнилось, а уж натерпелся всего, не дай Бог никому.
44
Мохнатые высокие елинависали над зимней дорогой тяжелыми от снега лапами. По этой лесной просекедовольно скоро двигался санный поезд продотряда.
Крутов поравнялся ссанями комиссара и весело крикнул:
— Ну, Илья Соломонович,терпи, уже недалеко осталось. Вон за тем холмом село. Как прибудем, надопраздничек отметить: здесь хорошую бражку гонят, а с утречка соберем хлебушек —и домой.
— Пока ты, товарищКрутов, праздники поповские будешь отмечать, эти скоты до утра весь хлеб попрячут,ищи потом, — сердито сказал Коган и, помолчав, добавил: — Надо проявитьреволюционную бдительность, контра не дремлет.
— Да какие они контра? —засмеялся Крутов. — Мужики простые, пару раз с маузера пальну — весь хлебсоберу.
— В этом видна, товарищКрутов, твоя политическая близорукость, — брезгливо сказал Коган, исподлобьяглядя на Крутова, — эти, как ты изволил выразиться, простые мужики — преждевсего собственники, с ними коммунизма не построишь.
— А без них впостроенном коммунизме с голоду сдохнешь, — громко загоготал Крутов.
— Думай, что говоришь,товарищ Крутов, — обиделся Коган, — с такими разговорами тебе с партией не попути.
— Да я так, ИльяСоломонович, холодно, вот и выпить хочется, а с контрой разберемся, у нас незабалуешь. Ты мне задачу означь, и будет все как надо, комар носу не подточит,— уже примирительно сказал Крутов.
— Я тебе говорил,товарищ Крутов, наш главный козырь — внезапность, — все еще раздраженный наКрутова за его смех, поучал Коган, не замечая ироничного взгляда Крутова, —разбейте бойцов на группы по три человека к каждым саням, как въезжаем в село,сразу по амбарам — забирайте все подряд, пока они не успели опомниться.
— А по сколько им на ротоставлять? — поинтересовался Крутов.
— Ничего не оставлять, —сердито буркнул Коган, — у них все равно где-нибудь запас припрятан, не такиеони простые, как вы думаете. А пролетариат, между прочим — движущая силареволюции, — голодает, вот о чем надо думать.
45
Степан поднялся наколокольню, с которой открывалась прекрасная сельская панорама. Он взял в рукибинокль, погладил ладонью его черный корпус, поднес к глазам и стал наводитьрезкость. Рука его дрогнула, когда в окуляре бинокля замаячили остроконечныебуденновки всадников.
— Продразверстка! —прошептал в волнении Степан и заметался по колокольне, не зная, чтопредпринять.
Вначале он ринулся былобежать вниз предупредить, но потом остановился, задумавшись. Поднял глаза кколоколам. Поколебавшись немного, Степан взялся за веревку языка самогобольшого колокола и перекрестился.
46
Отряд продразверстки ужевыезжал из леса, когда вдали послышались удары колокола.
— Набатом бьет, —заметил, прислушиваясь, Крутов, — это не к службе, что-то у них стряслось,пожар, может?
— Да нет, думаю, этоваши «простые мужики» о нашем приближении предупреждают, контра, — зло сказалКоган, — только как они нас издали увидели? Распорядитесь, товарищ Крутов,ускорить продвижение.
47
Степан, увидев сколокольни, как народ сбегается к церкви, перестал звонить и сам устремилсявниз. Выбежав из дверей храма, он нос к носу столкнулся с отцом Петром,бежавшим с мужиками к церкви.
— Ты что, Степка, —кричит задыхающийся от быстрого бега отец Петр, — белены объелся?
— Там красные едут, наконях с повозками. Продразверстка. Я сам в бинокль видел.
Сельчане, окружив отцаПетра и Степана, выслушали и стали галдеть.
— Тише вы, — прикрикнулна них Никифор, затем, потеребив бороду, как бы что-то обдумывая, решительносказал: — Значит, так, мужики, хлеб — в сани, сколько успеете, — и дуйте закривую балку к лесу, там схороним до времени.
48
Стон и плач стояли надселом. Красноармейцы врывались на крестьянские дворы. И вскоре выводили оттуда