мужиков, под страхом оружия несущих мешки с хлебом. Бабы с истошными воплямивыбегали следом с детишками: «Да что же вы творите. Мы же с голоду подохнем.Ироды окаянные».
В сторонке стоял Коган,в мрачном расположении духа наблюдая эту картину.
— Звонаря посадили подзамок? — обратился он к одному из солдат.
— Так точно, — живоотвечал тот, — сидит и поп вместе с ним.
В это время к Когануподлетел на взмыленном коне Крутов и весело крикнул:
— Ну, Илья Соломонович,вот теперь гуляем и отдыхаем.
— Да ты что, товарищКрутов, издеваешься, под ревтрибунал захотел?! Сорвано задание партии: хлебанаскребли только на одни сани.
— А ты не горячись,товарищ Коган, раньше времени. Договорить не дал. Нашел я весь хлеб, за оврагомон. Надо звонарю спасибо сказать, своим звоном он помог хлеб в одном местесобрать, — задорно захохотал Крутов.
— Кому спасибо сказать —разберемся, а сейчас вели хлеб привезти, и под охрану. Как это тебе так быстроудалось? — уже примирительным тоном закончил Коган.
— Товарищ маузер помог,— с самодовольством похлопал Крутов по своей кобуре, — кое- кому сунул его поднос, и дело в шляпе.
49
В просторной крестьянскойгорнице за столом, уставленным закусками, сидят Крутов и Коган. Комиссар молчаест курицу. Крутов полупрезрительно поглядывает на него и наливает себе изчетверти полстакана самогона. Опрокинув в рот стопку, похрустев огурчиком, онравнодушно спрашивает:
— Попа с монашенкомотпустим или в расход?
Коган тщательно обсосалкуриную косточку и, отбросив ее в глиняную миску, не спеша вытер рукиполотенцем.
— Этот случай нам наруку, — задумчиво, как бы не обращаясь ни к кому, произнес он вполголоса, —надо темные крестьянские массы от религиозного дурмана освобождать. Прикажи-капривести попа, будем разъяснительную работу проводить, — сказал он, обращаясьуже конкретно к Крутову.
— Кравчук, — крикнултот, не сходя с места, — веди сюда попа.
Дверь в избу приоткрылась,и заглянула вихрастая голова красноармейца:
— Щас, товарищ командир,тилько хвалыночку погодьте, приведу гада.
50
В избу вталкивают отцаПетра. Тот крестится на угол с образами и вопросительно глядит на Крутова.Коган, прищурив глаза, презрительно разглядывает священника. Петр сновакрестится и переводит взгляд на Когана.
— Мы вас не молитьсясюда позвали, — с ехидством замечает Коган, — а сообщить вам, что саботажниковдекрета советской власти о продразверстке мы расстреливаем на месте без суда иследствия.
— Господи, — испуганносказал Петр, — да разве я саботажник? Степка — он по молодости, по глупости, атак никто и не помышлял против. Мы только Божью службу правим, ни во что невмешиваемся.
— Оправдания нам ни кчему, — отваливаясь к стене, небрежно произнес Коган, — вы можете спасти себятолько конкретным делом.
— Готов, готов искупитьвину, — действительно с большой готовностью воскликнул Петр и растерянноулыбнулся.
— Вот-вот, искупите. Мысоберем сход, и вы и ваш молодой помощник пред всем народом откажетесь от верыв Бога и признаетесь людям в преднамеренном обмане, который вы совершали поднажимом царизма. Ну а теперь, мол, когда советская власть дала всем свободу, выне намерены дальше обманывать народ. Словом, что-то в этом роде.
— Да как же так? Этоневозможно, это немыслимо. — Отец Петр повернулся к Крутову, как бы ища у негоподдержки и осуждения немыслимой просьбы.
— Вот вы идите ипомыслите, через полчаса дадите ответ, — спокойно сказал комиссар Коган.
А Крутов пьянорасхохотался:
— Иди, поп, да думайбыстрей! А то тебя комиссар шлепнет, и твою попадью, и вообще всех в расход.
При этих словах Коганнеодобрительно посмотрел на Крутова и поморщился.
— Помилуйте, а их-то зачто? — испуганно воскликнул отец Петр.
— Как это за что? А какваших пособников, — наклоняясь вперед над столом, негромко, но отчетливопроизнес Коган, глядя прямо в глаза Петру.
Тот с ужасом поглядел вколючие глаза комиссара и упавшим голосом произнес:
— Я согласен.
— А ваш юный помощник? —не унимался Коган.
— А, Степка. Онпослушный, как я благословлю, так и будет.
51
В просторном дровяникесарая у поленницы дров стоял Степан и молился. Вскоре открылась дверь, и в неевтолкнули отца Петра. Степан оглянулся на него с вопросительным взглядом. Ноотец Петр, ошарашенный и подавленный случившимся, даже не посмотрел на Степана,молча прошел, сел на большой чурбан и обхватил голову руками. Степан какое-товремя смотрел на отца Петра, а потом отвернулся и вновь начал молиться.
«Господи, — думал отецПетр, — что же мне делать? Ведь Ты же сам говорил: кто отречется от Меня передлюдьми, от того и Я отрекусь перед Отцом Моим Небесным. Но как же тогда апостолПетр? Ведь он тоже трижды отрекся от Тебя, а затем раскаялся. А если я, какуедут эти супостаты, покаюсь перед Тобою и народом? Что тогда? Ведь Тымилостивый, Ты простишь меня? А то как же я матушку одну с детишками оставлю? Аведь могут и их тоже... того. Нет, нет, я не имею права распоряжаться ихжизнями. Да, вот именно не имею. Ты слышишь, Господи, вопль моей души? Нет, Ты неслышишь. Или я не слышу Тебя?»
В это время дверь всарай открылась и, заглянув в нее, красноармеец Кравчук крикнул:
— А ну, контра, выходиоба.
52
Возле большой избы свысоким крыльцом толпился народ.
— Товарищи крестьяне! —громко вещал с крыльца избы Коган. — Сегодня вы протянули руку помощи голодающемупролетариату, а завтра пролетариат протянет руку трудовому крестьянству. Этотсоюз рабочих и крестьян не разрушить никаким проискам империализма, которыйопирается в своей борьбе со светлым будущим на невежество и религиозныепредрассудки народных масс. Но советская власть намерена решительно покончить срелигиозным дурманом, этим родом сивухи, отравляющим сознание трудящихся изакрывающим им дорогу к светлому царству коммунизма.
В это время Кравчук подвелк крыльцу отца Петра и Степана. Их тоже поставили на крыльцо позади комиссара.Коган, указывая на отца Петра, продолжал:
— Вот и ваш священникПетр Трегубов — человек свободомыслящий и потому более не желающий жить вразладе со своим разумом и совестью. А совесть и разум подсказывают ему, чтоБога нет, а есть лишь эксплуататоры епископы во главе с главнымконтрреволюционером — патриархом Тихоном. Об этом он сейчас вам и сам скажет.
Мужики слушали ораторапонурив головы, но услышав фразу, что «Бога нет», встрепенулись и с недоумениемвоззрились на оратора, а затем с интересом перевели взгляд на священника. Петр,подталкиваемый Коганом, выступил вперед и, не поднимая глаз, негромкопроговорил:
— Простите меня, братьяи сестры, Бога нет, и я больше не могу вас обманывать. — Потом он вдруг, поднявглаза, надрывно прокричал: — Не могу, вы понимаете, не могу!
Ропот возмущенияпрокатился по толпе. Вперед, отстраняя Петра, снова вышел Коган.
— Вы должны понять,товарищи, как трудно это признание досталось Петру Аркадьевичу, бывшему вашемусвященнику. Он мне сам признавался, что думал об этом уже давно, но не знал,как вы к этому отнесетесь.
— А чего там не знать, —крикнул кто-то из толпы, — так же, как и к Иуде!
Коган сделал вид, что нерасслышал выкрика, и продолжил:
— Вот и молодойцерковнослужитель Степан думает так же. И это закономерно, товарищи: им,молодым, жить при коммунизме, где нет места церковному ханжеству и религиозномуневежеству.
При этих словах онподтолкнул побледневшего Степана вперед.
— Ну, молодой человек,скажите народу слово.
Отец Петр, как быочнувшись, понял, что он не подготовил Степана, потому, подойдя к нему сбоку,шепнул:
— Степка, отрекайся, ато расстреляют. Ты еще молодой, потом на исповеди покаешься, я дамразрешительную.
Степан повернулся кнему. На Петра смотрели ясные и удивленные глаза. Но тут же удивление сменилосьскорбью и немым укором.
— Вы уже, ПетрАркадьевич, ничего не сможете мне дать, а вот Господь может дать венецнетленный, разве я могу отказаться от такого бесценного дара?
Повернувшись к народу,Степан посмотрел на притихшую толпу крестьян. А затем твердым и спокойнымголосом сказал, осеняя себя крестным знамением:
— Верую, Господи, иисповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешныяспасти, от них же первый есмь аз...
Лицо Когана при этихсловах болезненно перекосилось, точно так же, как тогда, в монастыре, послеслов исповедания отца Тавриона, и он, переходя на визг, закричал:
— Саботаж. Митингзакончен, расходитесь! — И для убедительности, выхватив из кармана револьвер,выстрелил два раза в воздух.
53
Взбешенный Коган вошел вгорницу и, подойдя к столу, налил полстакана самогонки. Тяжело вздохнув излобно посмотрев на иконы, висевшие в углу избы, залпом выпил и, поморщившись,обессиленно сел к столу.
— Ого! — удивленновоскликнул Крутов. — Ты, Илья Соломонович, так и пить научишься по-нашему.
— Молчать! — вскричал вбешенстве Коган.
— Но-но, — с угрозой вголосе проговорил Крутов, — мы не в царской армии, а ты не унтер-офицер.Хочешь, я шлепну этого сопляка, чтоб другим неповадно было? А оскорблять себяне позволю.
— Прости, погорячился, —примирительно сказал Коган. — А шлепать пока никого не надо. Теперь как разнельзя из него мученика за веру делать. Надо бы сломить его упрямство, заставить,гаденыша, отречься. Это главная идеологическая задача на данный момент.
— А чего тут головуломать?! В прорубь этого кутенка пару раз обмакнуть, поостынет кровь молодая,горячая — и залопочет. Не то что от Бога — от всех святых откажется.
— Хорошая мысль, товарищКрутов, — обрадовался Коган. — Так говоришь, сегодня у них праздник Крещения?Хм, хорошая мысль, — повторил он как бы для себя. — У них свое Крещение, а мыустроим наше, красное крещение. Возьми, Крутов, двух красноармейцев понадежней,забирайте щенка — и на реку.
— Ну уж нет, в боюникому не уступлю, — усмехнулся Крутов, — а с юнцами да попами воевать — это не