Есть большая разница, между тем, когда ты убегаешь, и тем, когда тебя не могут догнать. Я тебе не купец, а благородный человек, морда лошадиная. Последнее я добавил про себя. Впрочем, это было скорее эхо мыслей Магна. Он бы наверняка и в слух сказал. Я же хлопнул капо по плечу и сказал:
— Дружище, ты уж выручи меня, придержи погоню. За мной не заржавеет.
Он расплылся в улыбке, хоть и слегка ошалев от такого панибратства. Его левая рука — правая не отпускала эфес меча — машинально поднялась и выполняла жест, отработанный годами практики. Как будто щупая пальцами монету.
— Вернусь в город, дам дукат, — не стал спорить я. У лошадинномордого глаза алчно заблестели, и он бросил взгляд мне за плечо. И тут же резко отшагнул прочь.
— Это же сеньор Эмилий! — испуганно сообщил он мне. А то я не знаю. Я решительно зашагал дальше.
— Простите, молодой сеньор, — крикнул мне в след лошадинномордый капо — Но есть разница между храбростью и глупостью. Я не смогу остановить волну говна руками…
Кажется в его голосе послышалась издевка. Нет, не кажется — стражники угодливо захихикали, безошибочно учуяв в словах начальника юмор. Магн во мне аж на дыбы встал. Но я натянул удила, и молча рванул вперед, буквально протиснувшись между стеной прохода и очередной повозкой. Потом пробрался по узкому подъемному мосту без перил — пришлось придерживаться рукой за кстати подвернувшуюся повозку. Ещё несколько шагов и я за стенами города.
Я радостно улыбнулся, смахнув со лба мокрые волосы, огляделся вокруг… И не увидел своего оруженосца. И, соответственно, коней. А у меня гудели ноги и побаливала спина. В горле першило. Во рту сухо, как будто прокладки олвэйс пожевал. Ноющая боль в колене и дергающая в руке тоже начали возвращаться.
— Ну и где ты, Лучано, твою мать? — тихонько спросил я по-русски в пустоту. И вытянулся вверх, привстав на носки, надеясь что просто не разглядел его среди толпы.
Пространство за воротами было довольно многолюдным. Пахло животным и человеческим застарелым потом, навозом и злостью.
Купеческий караван явно влез в ворота без очереди, но стоящие вдоль дороги телеги со всякими персиками, торфом, курицами в деревянных клетках, и просто хмурые путники, молчали. Молча, но очень выразительно смотрели на возниц купеческих телег. А тех было много, еще десятка полтора. Настоящий поезд. Двигались они медленно. На самом деле задержка от силы на полчаса, но даже это создало внушительную пробку. И это еще Военные ворота не самые загруженные в Караэне.
Но ни всадников, ни лошадей, вокруг видно не было. Я немного растерянно пошел вперед, оглядываясь по сторонам. Потом посмотрел на холм Синего Камня. Он находился примерно в полукилометре впереди, и в ярких лучах солнца виднелись синие отсветы. Видимо, когда-то там было строение из лазурита, но оно уже давно пошло на строительство домов в Караэне, и сейчас там оставались только каменное крошево, перемешанное с глиной. На холме тоже не было видно не единого человека.
Засмотревшись, я едва не стал жертвой злобного зверя. Только моя непревзойденная реакция и долгие годы упорных тренировок Магна в фехтовании спасли мою икру от участи быть растерзанной. Отпрыгнув в сторону, я выругался. Хотел пнуть зверюгу. Но сдержался. Засмотревшись в даль, я не заметил, что чуть не влетел в отару тощих горных коз. Небольшая, чуть выше колена в холке, пастушья собака просто зарычала и обозначила укус, очерчивая границу дозволенного приближения к вверенным её заботам подопечным. Ко мне уже шел пастух-горец. Одетый в что-то похожее на очень плохо сшитую из козьих шкур бурку поверх очень простой суконной одежды, с широким, большим ножом на поясе и отполированным до блеска деревянным посохом в руке. Худой, высокий, с впалыми щеками и черной, косматой бородой. Позади с земли поднимались еще двое. Похожие на первого как братья, различаясь лишь незначительными деталями. Один постарше и со шрамом, второй помоложе и борода покороче. Скорее всего они и есть братья.
Первый поставил палку перед продолжавшей рычать овчаркой. Та поняла его без слов, тут же вернувшись к отаре, не давая ей разбежаться. Горец перевел на меня взгляд непривычных для Караэна синих глаз. И сказал:
— Правильно, что не ударил.
Меня как за волосы на затылке дернули. Подбородок вверх, рожа кирпичом. Недостаточно уважительно этот бедняк со мной общается. И даже больше — его слова, сказанные ровным тоном, все же ощутимо несли в себе угрозу. Магн бы уже выхватил меч. Собственно, я тоже уже схватился за рукоять. Но вместо этого, природное воспитание и конформизм человека, выросшего в “цивилизованных” городах моего мира, заставило меня выдавить:
— Да я сам виноват. Засмотрелся…
Магна во мне было очень мало. Так, на уровне привычек и воспоминаний. Но даже этой толики хватило, чтобы буквально задушить попытку извиниться. Как будто глотку сжало удавкой и я буквально потерял голос. Горец смотрел спокойно и неподвижно. Кожа его казалась коричневой. От пыли и загара. Ну да, хоть предгорья гор Долгобородов от Караэна по прямой не далеко, от силы километров тридцать — вон, горы даже видны на горизонте — но чтобы пригнать оттуда отару коз… Надо найти места, где можно протащить их через речки, обойти поля, чтобы не нарваться на проблемы с крестьянами… Не удивлюсь, если они в пути дня два. А то и больше. Тощие холщовые сумки через плечо на вид были пустыми. Даже собака-трудяга и пара её коллег, непрестанно бегающих вокруг коз, выглядели голодными.
— Вы не возьмете тут хорошую цену, — сказал я. Мясо коз жесткое. Неудивительно, ведь горцы живут там, где трудно пахать землю. Их скот пасется среди скал и валунов. И их козы слишком хороши в скалолазании, чтобы быть еще и нежными в еде. А в городе сейчас вроде все нормально с продуктами. Хотя, наверняка есть бедняки… Горец стоял молча. Видимо, мне не стоит лезть в их дела. Наверняка у этих людей есть причина дойти аж до самого города, надеясь выручить лишний сольдо за свой скот. От ворот послышался мерзкий голос дядюшки. Или это был скрип телеги? Я испуганно обернулся и мне показалось, что я увидел бархат в тени ворот. Да нет, дядя Эмилий никогда не уронит себя настолько, чтобы протискиваться мимо телеги. Я снова растерянно оглянулся, в нелепой надежде, что не заметил Лучано в первый раз. Нет, его не было. Да твою ж… Мой взгляд остановился на двух козах, которые яростно сцепились между собой. В городе была поговорка, “драчливый, как горная коза”. И в самом деле, эти поджарые парнокопытные боялись только пастушьих собак. Периодически то одна, то другая, пытались атаковать меня, телеги, даже своих пастухов — но их неизменно перехватывали овчарки. И тут меня осенило.
— Слушай, друг, — сказал я, заглянув в глаза горца. — Как ты думаешь, может ли твое стадо задержать человека, который хочет выйти из города, на четверть часа?
Разумеется я сказал не "четверть часа", а использовал очередной эвфемизм про закипание воды в определенного вида посуде.
Горец внимательно посмотрел на меня. Его взгляд пробежался по моей одежде. По камзолу с завязанными рукавами. По штанам. И задержался на сапогах со шпорами и рукояти меча. Только сейчас он словно бы понял, с кем говорит.
— Я тебе не друг, — ответил он.
— Я дам тебе дукат, — сказал я. И полез за пазуху за кошельком. Ловко выудил оттуда монетку, и отработанным движением бросил её в горца. Между нами было шага три, я мог бы и так подойти отдать. Но Магн привык швырять деньги слугам.
Горец ловко поймал монетку, сжал её в кулаке. И сказал.
— Два.
Это, конечно грабеж, но золото все равно не мое, а Магна. Я только что быстрым шагом преодолел километра полтора по жаре, в высоких и не очень удобных для пеших прогулок сапогах, таща вес примерно с пятилитровую баклажку воды. Хотелось пить, есть, прилечь и главное, чтобы перестало все болеть. И мне надо было, чтобы от меня хотя бы отвязался дядя. Кроме того, мне постоянно мерещился стук копыт — я подспудно ожидал, что меня вот-вот хватятся и отправят погоню. Возможно, я находился в состоянии близком к отчаянию. Я выудил из кошеля вторую золотую монету, и бросил горцу. Кошель я тут же сунул за пазуху, как бы давая понять, что это окончательная цена. Горец небрежно поймал дукат и тут же бросил назад. Я поймал золотой не менее ловко. Чисто машинально, правой рукой, которой я обычно полирую меч. Не только в этом смысле — просто она постоянно на рукояти. Магна так учили. Он как самурай, всегда готов выхватить клинок. Из-за этого движения мой камзол упал, предательски звякнув золотом в рукавах.
— Я сказал два четверть часа, — пояснил горец, видя моё недоумение. Это меня разозлило. Я все равно уже достал монету. Поэтому я бросил её обратно.
— Тогда купи собаке еды, — сказал я. Серьезно, чего он ломается.
— Я могу купить своей собаке еды и без твоих денег! — злобно выкрикнул горец, и швырнул дукат мне в грудь. Я снова поймал монету, даже удивившись своей ловкости. Магн за собой тоже такого не замечал. Но удивление было где-то на заднем плане. Я вдруг разозлился. Чувствуя, как лицо как будто горит, я небрежно щелкнул пальцами, отправив дукат обратно в полет к горцу по высокой дуге.
— Тогда… Купи… — от злости я соображал плохо. Магн подсказывал “новую рожу”, “нормальную одежду”, хорошую жену а не козу”. Но это было как-то чересчур.
Монетку перехватил в воздухе подошедший к нам старший из горцев. Который со шрамом. Он секунду разглядывал её. Потом прикусил. Верный способ проверки — золото мягкий металл и легко поддается зубам. А потом спрятал монету и сказал:
— Я Лардо. И я возьму твой дукат, чтобы узнать твоё имя.
Ну ни хрена у вас расценки. Я глянул в сторону шума. Из ворот, задом выезжала телега. И я, совершенно точно услышал вопли дяди Эмилия. Интересно, как он смог заставить волов пятиться? И как мне теперь надеяться на коз?
— Магн. Магн Итвис, — ответил я. С кряхтением, по-стариковски, поднял с земли свой камзол с золотом. Развернулся и зашагал прочь, превозмогая боль и усталость. И опять, врожденное воспитание заставило обернуться и сказать: