Блэр: «Ситуация предоставляла администрации уникальную возможность нанести коммунизму и Сталину сильный удар. Впервые за всё время “холодной войны” государство-сателлит было бы освобождено из-под влияния Москвы. Освобождение значительно бы снизило влияние СССР на Дальнем Востоке и во всём мире… Однако среди администрации нашлись и несогласные с этим мнением… Эти эксперты утверждали, что… Сталин не будет спокойно сидеть, глядя на это. Скорее всего, в войну немедленно вступили бы советские войска или войска Китая под руководством Москвы. Поэтому они настаивали на том, что американские войска следовало остановить на 38-й параллели».
И всё-таки Трумэн решился, да и Ли Сын Ман рвался вперёд. В США решили, что Москва не рискнёт начать глобальную войну, а Мао, меньше года правивший объединённым Китаем, слишком загружен внутренними проблемами. 7 октября по линии ООН было принято решение одобрить расширение военных действий за пределы 38-й параллели. Речь шла не только о военном разгроме северян, но и о демонтаже политического режима КНДР.
Южнокорейцы перешли 38-ю параллель ещё за неделю до этого решения. «Этот выдающийся бросок сделал все дебаты о переходе параллели бессмысленными. Однако Вашингтон и Токио продолжали вести дипломатические игры», – пишет Блэр.
Фактически ключевые решения принимались Штатами, причём было два центра силы – политический в лице Трумэна и военный в лице не в меру самостоятельного Макартура. Уже потом эти решения оформлялись через ООН как позиция мирового сообщества, хотя едва ли в данном случае можно было считать ООН субъектом.
На вторжение в КНДР резко отреагировал китайский премьер Чжоу Эньлай, заявив, что, если любые силы ООН, кроме армии Республики Корея, перейдут 38-ю параллель, к войне подключится Китай, не связанный членством в ООН. Это потом в анекдоты войдёт «последнее китайское предупреждение». В данном случае была уместнее другая формулировка: «пацан сказал – пацан сделал». Но Вашингтон тогда ещё сомневался: не блеф, не шантаж ли это?
Советское правительство эвакуировало семьи дипломатов, персонал и имущество авиационных комендатур и военно-морской базы в Чхонджине. Посольство перевели в более безопасный район – к китайской границе. Дипломат Виктор Тарасов вспоминал: «В ночь на 10 октября сотрудники посольства покинули Пхеньян на легковых и грузовых машинах. Двигались медленно: мешали темнота и частые воздушные налёты. За первую ночь прошли всего 60 километров и лишь к утру, после второй, более спокойной ночи, достигли города Синыйджу. Здесь кончалась корейская земля, а за пограничной рекой Ялуцзян простирался Китай».
Там, за рекой, СССР на всякий случай сосредоточивал армейские подразделения. Тем временем северяне продолжали отступать. 23 октября пал Пхеньян, превращённый бомбардировками в руины. Блэр приводит сцену, запомнившуюся одному из американских солдат при занятии Пхеньяна: «На земле сидело более тысячи северокорейских военнопленных. Они сидели в рядах по 50 человек с руками, заведёнными за голову. Напротив этой толпы за столами сидели южнокорейские офицеры… Офицеры и сержанты Армии Республики Корея ходили между рядами пленных, непрестанно избивая и пиная их. С одной стороны несколько северных корейцев висело на вколоченных в землю столбах. Этих людей казнили и оставили их трупы жариться на солнце».
К концу октября 1950 года войска ООН вышли на подступы к границам Китая и СССР. Армия Ким Ир Сена находилась на грани краха. Уже в ноябре снимут с должностей советского посла Штыкова и главного военного советника Васильева за «грубые просчёты в работе» – видимо, за то, что они не предугадали такого развития событий.
Макартуру запретили пересекать границу Кореи с СССР и Китаем, рекомендовали использовать в приграничных районах только силы южнокорейской армии. Трумэн осторожничал, не желая демонстрировать американское присутствие у советских рубежей, подобно тому как Сталин предпочитал, чтобы Корею объединили и коммунизировали сами корейцы, в крайнем случае при помощи китайцев. Эти события интересны в контексте появившегося гораздо позже термина «прокси-война», когда воюют одни, а за ними стоят другие.
Помощь из-за речки
Третий этап войны (25 октября 1950 года – 9 июля 1951 года) отмечен вступлением в неё Китая.
Когда 15 октября Трумэн и Макартур впервые встретились лично, генерал сказал президенту, что «в Корее уже одержана полная победа», а «шансы на вмешательство Китая невелики». Ни Макартур, ни Трумэн не знали, что ровно в эти дни подразделения китайской армии начали переход реки Ялу. Дипломат Тарасов вспоминал: «Её (реки. – В. А.) коричневатые воды неслись к океану. Неожиданно заметили странное движение: по мосту в нашу сторону потянулась вереница носильщиков. Китайские молодые ребята, одетые в защитного цвета армейскую одежду, несли на коромыслах так, как у нас носят воду, продовольствие и военное снаряжение. Это были первые добровольцы».
Как в начале ХХ века многие не верили, что Япония способна биться с европейскими державами и даже побеждать, так теперь мало кто верил в боеспособность китайских войск, несмотря на накопленный ими опыт и советское оружие. Помнились события 1920-х, многолетняя смута и разброд, армия, в которой было немало бывших хунхузов – разбойников, а солдаты не умели даже ухаживать за винтовками. Китайская армия тогда напоминала сброд проходимцев, готовых грабить даже своих. Командир кавалерийской бригады, участник боёв на КВЖД в 1929 году, будущий маршал Рокоссовский писал: «китпехотинец» вынослив, неприхотлив, упорен в обороне, но «очень плохо обучен», стреляет не целясь, порой упирая приклад в живот. Правда, по итогам того же конфликта на КВЖД военачальник и военный теоретик Владимир Грендаль заявил: «Взгляд на китайскую армию как на армию малобоеспособную необходимо изменить». Но ещё и в 1941 году военный советник в Китае Василий Чуйков, будущий герой Сталинграда и Берлина, отмечал: в китайской армии каждый командир слушает только себя и считает свой пост средством личного обогащения, уровень боевой подготовки непозволительно низок.
Однако десятилетия прошли не впустую. Китайцы имели многолетний опыт гражданской войны и борьбы против японцев, учились у советских и американских офицеров, получали современное оружие… И вот итог: в Корее китайцы, считавшиеся народом невоинственным, показали себя отличными бойцами, дравшимися не только храбро, но и умело. Именно тогда Штаты впервые восприняли Китай всерьёз – ещё до его экономического рывка. Инерция этого отношения, самая настоящая синофобия, прослеживается до сих пор. Она только усиливалась по мере превращения Китая сначала в страну развитую, а затем – в один из глобальных полюсов.
Приказ о создании Корпуса китайских народных добровольцев для оказания помощи братской Корее Мао Цзэдун издал 8 октября 1950 года. Это был не корпус в нашем привычном понимании, а куда более крупное соединение: четыре армии и ещё несколько дивизий. Степень добровольно-принудительности можно обсуждать, но вот характерная история: генерал Сюй Циньсянь, известный тем, что в 1989 году отказался применить силу против демонстрантов на площади Тяньаньмэнь, за что был осуждён на 5 лет, юношей пошёл воевать в Корею добровольцем. Когда ему хотели отказать по причине несовершеннолетия, он укусил палец и написал заявление собственной кровью.
До последних дней Мао сомневался, стоит ли вмешиваться. 2 октября 1950 года писал советскому послу: «Мы первоначально планировали двинуть несколько добровольческих дивизий в Северную Корею для оказания помощи корейским товарищам, когда противник выступит севернее 38-й параллели. Однако, тщательно продумав, считаем теперь, что такого рода действия могут вызвать крайне серьёзные последствия… Наиболее вероятно, что это вызовет открытое столкновение США и Китая, вследствие чего Советский Союз также может быть втянут в войну… Лучше сейчас перетерпеть, войска не выдвигать, активно готовить силы».
И тем не менее решился. Не без давления со стороны Сталина, который, предпочитая воевать чужими руками, убеждал помочь Киму. Сталин писал Мао: «Если война неизбежна, то пусть она будет теперь, а не через несколько лет, когда японский милитаризм будет восстановлен как союзник США и когда у США и Японии будет готовый плацдарм на континенте в виде лисынмановской Кореи». Пекину пообещали помощь – прикрыть важные объекты истребительной авиацией, выделить кредиты, поставить оружие. Сталину вступление в войну Китая было выгодно ещё и потому, что Вашингтон до последнего заигрывал с Пекином, желая вбить клин между советскими и китайскими товарищами. Сталин не мог полностью доверять Мао, не без оснований подозревая в нём потенциального азиатского Тито, готового выйти из-под советской опеки (и действительно, уже во второй половине 1950-х отношения с Китаем ухудшатся, что впоследствии выльется в кровавую историю Даманского; вина лежит и на Мао, и на Хрущёве). Вступление Китая в войну повязывало его кровью. «Точка невозврата» оказывалась пройдена: китайцы и американцы становились врагами.
Самому Мао, конечно, победа США тоже была не нужна – враг тогда стоял бы у самых ворот, на реке Ялу. Корея могла стать плацдармом для вторжения Чан Кайши, не оставлявшего мыслей о реванше, в Китай.
Командующим корпусом китайских добровольцев был назначен генерал Пэн Дэхуай. Он родился в крестьянской семье, работал пастухом, шахтёром, поваром, строителем. Был кадровым военным, в 1928 году вступил в Компартию Китая. Воевал против гоминьдановцев и японцев. В КНР стал членом Центрального народного правительства. В 1954 году он будет назначен министром обороны, в 1956-м получит звание маршала, в 1959 году попадёт в опалу, в 1974-м скончается в заключении, в 1978-м его реабилитируют посмертно.
При штабе Объединённого командования, созданного из представителей Корейской народной армии и Народно-освободительной армии Китая (НОАК), работали советники из СССР во главе с заместителем начальника Генштаба – начальником ГРУ генералом армии Героем Советского Союза Матвеем Захаровым. Они координировали действия кит