– Он умер не от змеиного укуса?
– В том-то и дело. Причиной смерти несомненно стал змеиный яд. Вот только с самим укусом возникла проблема. На первый взгляд он выглядел именно так, как и должен выглядеть укус змеи. Место вокруг следов зубов почернело и распухло, плоть начала разлагаться. Однако при внимательном осмотре обнаружились некоторые странности. Укус несомненно был. Однако нехарактерный. Давление зубов не соответствовало нажатию челюстей. Кроме того, в ране отсутствовали следы инфекции, обычно заносимые при укусе змеиной пастью.
– То есть укус был имитирован?
– Патологоанатом считает, что да. Он даже консультировался с какими-то герпетологом из Гарварда. Согласно его выводам кто-то надавил с достаточной силой муляжом змеиной пасти на руку Брана, чтобы создать видимость укуса. А при обследовании мягких тканей были выявлены следы проникновения иглы. В ранке, оставленной зубами.
– Значит… некто… взял змеиную голову… или ее имитацию. Прокусил руку Чиппингу. А потом в образовавшиеся раны ввел шприц со змеиным ядом.
– Или кто-то вначале ввел яд иглой, а потом прокусил это место зубами И это объясняет мгновенную смерть. Яда было введено столько, что хватило бы на укусы трех гадюк.
– При этом Чиппинг был жив, когда над ним производились эти процедуры?
– Эксперт не нашел на его теле следов от удара или другого физического воздействия. Но на ботинках и отворотах брюк обнаружены следы волочения. Возможно, его опоили. К сожалению, это почти невозможно выяснить. Уже прошло сорок восемь часов, многие барбитураты выводятся из крови за это время, к тому же в лаборатории не знают, что именно искать.
– Однако все явно указывает на убийство.
– Определенно.
– Причем убийство, тщательно замаскированное под несчастный случай.
– Вы правы, Бартоломью. Даже коронер едва не проглядел. Обычно, когда ты находишь человека в лесу со следом от змеиного укуса, то не будешь долго раздумывать, от чего он умер.
– Однако такая тщательная подготовка может оказаться ловушкой для убийцы! – уверенно вскричал я. – Ведь ему надо было достать змеиный яд, где-то раздобыть челюсть, чтобы сымитировать правдоподобный укус. Наверняка по этому следу его и можно будет выследить.
– Не знаю. В округе полно народу, занимающегося отловом змей. Для медицинской промышленности, что вы на меня так смотрите. Многие работают по контракту с фармкомпаниями, но есть и независимые охотники. В Джаспер-Лейк есть один такой.
***
– Что?!
– Да. Гэвин Галлахер, живет не в самом поселке, а на отшибе в лесу. У него там змеиная ферма. Детишек ей местных пугают. Он ловит змей, сажает в клетки, а потом доит их. На эти деньги и живет. Ну еще охотится понемногу, енотов стреляет, капканы на бобров ставит. Вонища вокруг дома стоит адская.
– И? Вы его допросили?
– Шейн к нему ездил, – кивнул шериф. – Ну а толку. Старый Гэвин никогда не запирает свою хижину, даже не помнит, где ключ лежит. Говорит, змеи – достаточное противоядие от чужаков, его слова. В воскресенье он весь день провалялся пьяным в кровати, на то, мол, и божий день. И поди опровергни. Да и к тому же, зачем ему убивать Чиппинга. Люди из «Хиллсайда» к нему тоже приходили, предлагали денег за участок, так он послал их к черту.
– Может, Чиппинг настаивал?
– Вы не знаете Гэвина. У него каждый день божий. Никто не знает, почему его до сих пор не покусали собственные змеи, но мозги старик уже давно пропил. Если разозлится, то может выстрелить в непрошенного гостя или огреть бутылкой. Но имитировать укус змеи…
– А у него ничего не пропало? Например, яд.
– Гэвин не помнит. Да, у него в хижине есть яд, хранится в специальных склянках. Когда собирает достаточно, то едет и продает его фармацевтам. Дверцы вроде даже запираются. Но как? Так простые задвижки. Старик ненавидит замки, говорит, что сразу же теряет ключи. Я же говорю: пропил все, остались только те извилины, которые шипят, как змеи. У него там полный бардак. Змеиные выползки, кожа, черепа разных животных. Я сам не горю желанием проводить в этой хижине ни одной лишней минуты, каюсь. Потому Шейна и отправил.
– Не понимаю, – сказал я после минутного размышления. – Вы считаете, что смерти Чиппинга и Бернадетт связаны? Что тут действовал один преступник? Но в этом нет смысла.
– Почему?
– Я бы предположил, что Чиппинга убил некто, кто не желает, чтобы Эми продала дом застройщикам. Этим тогда можно объяснить и пропажу документов. Но зачем убивать миссис Гаспари? Ведь теперь ее не нужно выселять. Ничто не мешает моей жене хоть завтра пригнать бульдозеры, чтобы снести проклятый дом до фундамента, а затем продать землю «Хиллсайду».
– Я много об этом думал сегодня утром, – кивнул Линч. – Вы тоже считаете, что эти смерти связаны с домом?
Домом, домом, домом, крутилось у меня в голове. Почему все упирается в эту хибару. Ведь я же толком и не рассмотрел ее в ночи. Эми всегда легко расставалась с недвижимостью и так же легко приобретала новую. Для меня до сих пор собственный дом был чем-то абстрактным, с момента отъезда из Миннесоты я жил в арендованных комнатах и квартирах, даже тот милый особняк, который мы с Эми приобрели вместе и обставили после свадьбы, был куплен на ее деньги, так что я не чувствовал к нему глубокой привязанности.
Нам его показали агенты, предыдущие владельцы уже съехали к моменту продажи, так что мы не знали его истории. Мы просто подписали бумаги. В нашем уютном особняке, отделанном декоратором, все было новым: обои, мебель, барная стойка, никому не нужная биллиардная, даже планировку комнат изменили, чтобы убрать лишние помещения и поставить модные раздвижные двери. Не осталось старых царапин на ясеневом полу, забытых фамильных портретов, зарубок на дверном косяке гостиной, напоминающих о взрослении детей прежних хозяев.
– А кто владел домом на озере до того, как его выиграл в карты Илай Коэн? – спросил я шерифа.
– Что? Какое это имеет отношение к делу?
– Эми рассказывала, что ее дед приобрел дом в тридцатом году. А предыдущих владельцев пришлось выгнать при помощи службы шерифа.
– Ну, это еще было до меня. Мне тогда самому едва двадцать исполнилось, я играл в футбол в полупрофессиональной лиге, потом даже перешел в профессионалы… правда, из этого ничего хорошего не вышло.
– Но вы же местный! Что это была за семья? Вы не помните?
– Ааа… Хэггарти. Точно, Леннон Хэггарти. Его дед приехал сюда еще в 40-х прошлого века, сам срубил хижину из бревен, когда расчищали лес. И потом не захотел уезжать. Вроде как гордился, что построил собственный дом, где может завести семью.
– И что случилось?
– Ну, дед помер, ясное дело. Потом там жил его сын Иен. А потом Лен. Честно говоря, только между нами, они все в этом поселке немного сумасшедшие. Я сам из Донкастера, как вы понимаете, мы всегда ездили и купаться и рыбачить на озеро, но эти поселковые… они реально были тю-тю. И я думаю, еще до того, как там поселились художники. Да, помню, знатный был скандал. Лен поехал куда-то на заработки во время Депрессии и на свою беду встретил Илая. Если честно, Лен Хэггарти так или иначе спустил бы свою жизнь в унитаз. Совсем никчемный был. Ни от чего не мог удержаться. Бутылка, карты, девки… И почему-то всегда был уверен, что ему повезет. В итоге и баба ему досталась препаршивая, постоянно его пилила, какой он неудачник. Не удивительно, что он от нее постоянно сбегал, то в паб, то в бордель, то в игорный дом. Ну, вот, а однажды заявился мистер Коэн со своей распиской и свидетелями. Как оказалось, Лен так ничего жене и не рассказал, что он поставил на кон дом и землю деда. Он пытался права качать, но никто даже из соседей по поселку ему не сочувствовал. И бабе его тоже. Ведь это она его довела. Детишек, правда, было жалко.
– У Леннона Хэггарти были дети?
– Ага. Ну точнее сын точно был. Лет пять ему было, смышленый такой мальчишка. И жена Лена была на сносях, со дня на день родить была должна. А тут их раз – и вышвыривают на улицу.
Я изумленно уставился на шерифа Линча. Что это за дом такой, что из него постоянно прогоняют беременных женщин?
– И что с ними случилось?
– А кто знает. Собрали вещи и уехали. Видимо, далеко. Вряд ли после такого позора Лен захотел бы оставаться не то что в округе, а даже в штате. Кто-то из города вроде переписывался с Амелией, женой Лена. Она писала, что они уехали на Средний Запад, там у них родился ребенок. Точно, мать как-то рассказывала за ужином, а ей рассказали в парикмахерской. А Лен вскоре помер. Спился наверное совсем. Вроде бы Амелия снова вышла замуж и писать перестала.
С нами поравнялась машина помощника шерифа, и за стеклом промелькнуло знакомое веснушчатое лицо. Парень помахал рукой.
– Пока ехать, – Линч завел мотор. – Следуем за Шоном.
– Вы же назвали его Шейном.
– Нет. Тот, кто был со мной с утра, это Шейн. А сейчас мы едем с его братом Шоном. Машина у них одна на двоих. Шон и Шейн О’Коннор, мои помощники.
– Да вы издеваетесь. Только не говорите мне, что они близнецы.
– Не, просто братья. Шон на полтора года младше. К тому же их легко различить. Сами поймете, когда привыкните.
Глава тринадцатая. Деревянные женщины
Когда мы подъехали к «вилле Гаспари», я понял, почему шериф говорил, что все жители Джаспер-Лейк слегка ненормальные. Назвать это строение произведением искусства мог только человек с напрочь сбитой системой ценностей.
Изначально это явно был обычный бревенчатый дом с основательным первым этажом, уютной маленькой мансардой, боковой открытой верандой и входом с торца. Именно такой домик я представлял в своих мечтах в качестве уединенного места для отдыха, куда мог бы выезжать на рыбалку с женой, детьми и собаками.
Но очевидно, что Пьетро Гаспари за прошедшие десять лет проделал с домом большую работу. Он действительно перестроил входную группу, соорудив аляповатое резное крыльцо в виде портика, где в роли колонн выступали две грудастые женские фигуры, увитые виноградными лозами.