Софья так задумалась, что не расслышала заданного ей вопроса.
– Простите, что?
– Я спросил, в оправе ли камень.
– Думаю, нет. Но скорее всего, огранен в бриллиант.
– А сколько карат? Тоже неизвестно?
– Неизвестно, но размеры примерно полтора-два сантиметра в диаметре.
Старик по-мальчишески присвистнул. Глаза блеснули за стеклами очков.
– Богдан Данилыч, вы что-нибудь слышали о таком камне?
– К сожалению, нет, никогда. Но это ни о чем не говорит. Не все, знаете ли, мне докладывают. А вам точно известно, что его следы ведут в Петербург?
– Теперь да, – твердо ответила Софья.
Старик взглянул с недоверием, но уточнять она не стала. Не рассказывать же об убийствах!
– А вы не могли бы осторожно поспрашивать о нем? Может, кто-то из ваших хоть краем уха…
– Осторожно? – перебил Богдан Данилыч. – Насколько осторожно?
– Максимально.
– Так… Значит, за камешком криминал тянется, если не хуже. Угадал?
Софья поразилась сообразительности старика.
– Пока речь идет только об информации, не более. Но если вам кажется, что это каким-то образом может стать для вас опасным, то, прошу, забудем наш разговор.
– Наверное, так будет лучше. Вы знаете, при моей специальности я всякого навидался. Но что-то наводит меня на мысль, что нам с вами надо держаться от этой истории подальше. Или вы не можете?
– Не могу, – призналась Софья и вдруг подумала: если он спросит «почему», она не сможет ответить.
Видимо, старик увидел что-то на ее лице, – он вдруг взял ее за руку.
– Подумайте хорошенько. Если вам не очень надо, отойдите в сторону, пока не поздно. Поверьте моему опыту и профессиональному чутью. Тот, кто владеет этим камнем, может решить, будто вам что-то известно. Или, еще хуже, вы за ним охотитесь.
– Я не охочусь за алмазом. Просто хочу помочь…
Кому, интересно, она хочет помочь?
– Мой вам совет – помогите самой себе.
– Со мной пока ничего не случилось.
– Пока. Даже судя по тому, что вы мне рассказали, уже понятно – за этим камнем тянется кровавый след.
Данилыч потряс головой и взглянул на Софью старыми мудрыми глазами.
– Знаете, никогда не понимал, почему люди умирают за камни. Да, они ярко светят, но… не греют. Они мертвы.
Софья молча кивнула. Прав старик Данилыч. Ох как прав!
Обратный путь она тоже решила проделать пешком. Растрясти жирок, а то что-то его как было полные бока и живот, так и осталось. Хорошо еще мама не видит. Софья представила, как та вытаращит на нее глаза, сделает возмущенное лицо и объявит, что так позорно распуститься может себе позволить только работник общепита.
– Ты что, перешла бухгалтером в шоферскую столовку? – непременно спросит мама и призовет папу в свидетели нравственного падения и морального разложения дочери.
Он непременно поинтересуется, почему именно в шоферскую столовку, на что мама ответит:
– Там по-настоящему вкусно готовят!
Папа поднимет брови и спросит:
– А ты откуда знаешь?
Тут все начнут хохотать, хвататься друг за друга, а потом пойдут пить чай. Все – с пирогами, а Софья – пустой и несладкий. «Вприглядку», как когда-то говорил дед.
Решив по пути зайти в пару мест, чтобы присмотреть что-нибудь свеженькое вроде блузочки или даже костюма, Софья отклонилась от курса и вышла на Невский. Она неторопливо прошлась по бутикам и неожиданно купила шикарное черное белье. Комплект – особенно лифчик – так и просился на обложку «Плейбоя».
Ну а что такого? В конце концов, в ней же не сто кило весу!
Довольная собой, она вышла из магазина и собралась уже повернуть в сторону дома, как вдруг ее глазам предстала дивная картина, достойная французского кинематографа.
Из дверей Пассажа вышли Кирилл с Маришей и остановились, рассматривая что-то в телефоне. Их головы склонились друг к другу с такой очаровательной грацией, Шарманова так мило морщила губки, а бывший муж так снисходительно улыбался, поддерживая ее под локоток, что Софья не смогла удержаться. Она быстро выхватила телефон и незаметно сфотографировала сладкую парочку. Вот мама посмеется!
Чтобы не быть замеченной, она быстренько шмыгнула в проулок и стала дворами продвигаться к дому. Ну что ж, пристроила Бриля в хорошие руки. Впрочем, не известно, хорошие ли, но ждущие. Или, вернее сказать, – загребущие.
Аминь.
От увиденного у нее сделалось хорошее настроение. Она даже решила больше не испытывать перед Шармановой чувства вины за то, что манипулировала ею. Зато какой подарок сделала бывшей подруге!
Открывая дверь в квартиру, Софья машинально кинула взгляд на соседские запасы и застыла на месте.
Ну это уже ни в какие рамки не лезет! Трех банок не хватает! Соседи ее убьют!
Она кинула сумку и стала решительно забираться по лестнице.
Единственное место в доме, где может прятаться злоумышленник, – чердак. Вот его и надо проверить в первую очередь. Уж если там никаких следов обнаружить не удастся, она заявление в полицию напишет. И как этот паразит в их коридор попадает? Так и до квартир скоро доберется, сволочь!
Совершенно не думая об опасности задуманного ею предприятия, она взлетела по чердачной лестнице и подергала дверцу люка. Так и есть, открыта!
Теперь следует двигаться как можно тише, чтобы не спугнуть.
Софья оперлась коленкой о край и залезла в пыльное нутро чердака. Странно, но тут было теплее, чем на улице. И вообще – тепло, но пыльно.
Она встала и прислушалась. Кажется, за той балкой кто-то есть. Точнее, ест – с удовольствием, громко чавкает.
Патиссоны жрет, гад!
Софья двинулась вдоль стены, обошла балку и увидела перед собой сногсшибательный по инновационности арт-объект.
Под тряпочным, со свисающей бахромой, куполом торшера стоял унитаз. Сверху лежало кожаное сиденье от стула, а на нем горкой патиссоны, кучкой сосиски, стопкой хлеб и пучком зеленый лук. Венчала инсталляцию бутылка водки, размещенная на почетном месте – крышке бачка. Перед всей этой красотой в позе лотоса сидел, – нет, сидело что-то невообразимое. То ли дедушка, то ли бабушка, то ли неведомая зверушка в красном женском пальто, лыжных ботинках, с цветастым капором на седой шевелюре.
Пока Софья соображала, что сказать, существо сняло с головы капор и ощерило беззубый рот.
– Здрасьте, мадам. Бон суар, гуд ивнинг, буона сэра.
– А буона сэра – это на каком? – уточнила Софья.
– Это, мадам, на итальянском, – вежливо пояснило существо и добавило: – Пьячерэ. Очень приятно. Ай эм соу глэд ту си ю.
Софья переступила с ноги на ногу. Существо тут же предложило:
– Присоединяйтесь, прошу, – и широким жестом обозначило места для гостей.
Софья подошла, но садиться на заляпанную краской табуретку не стала.
– Вас как зовут? – откусывая от сосиски, продолжило светское знакомство существо. – Меня – Рудольф. Отчество, естественно, тоже имеется, однако в данный момент поминать батюшку всуе не считаю возможным.
– Софья. Софья Павловна. А как вы в наш коридор попадаете? Он же на ключ закрывается.
– Это который? На третьем или на пятом?
– На четвертом.
Рудольф стрельнул глазами в патиссоны.
– Так это… ключ… у вас, не в обиду будет сказано, довольно шлехт.
Еще и по-немецки! С такими талантами и на чердаке?
По-видимому, лицо отразило бушевавшие в ней чувства, потому что Рудольф, закончив чавкать, охотно пояснил:
– К сожалению, в данный момент не имею стабильного дохода, поэтому приходится пробавляться чем попало. Временами, знаете ли, даже дамп посещаю.
– А дамп – это…
– Помойка. Простите, не хотел загрязнять ваш слух неприятным словом, потому использовал английский аналог.
Софья почувствовала, что совершенно потерялась. Ну что тут скажешь? Выживает человек как умеет. Не линчевать же его за это!
– Патиссоны хоть вкусные?
– Немного пересолены, – с достоинством ответил Рудольф. – Если настаиваете, я могу вернуть банки.
Софья уверила, что банки ей не нужны и, порывшись в карманах, достала несколько сотенных купюр.
– Возьмите.
– Гран мерси. Конечно, это не в моих правилах…
– Но все же лучше, чем воровать.
– Как сказать, – возразил Рудольф и почесал за ухом. – Беру, что плохо лежит. Иными словами, учу владельцев продуктов питания бдительности.
– Так если все станут бдительными, вам есть нечего будет.
– На Руси простофиль всегда хватало. Один из них перед вами. Обобран, оболган и выброшен.
Вздохнув, Рудольф снял бутылку с пьедестала и отхлебнул.
– Но я не жалуюсь, нет. Се ля ви. В тепле, в сухости, а пропитание всегда найдется.
– А вам не скучно тут одному?
– Ничуть, мадам. К зиме в мою обитель прилетят постояльцы. Пока тепло, все промышляют. А с холодами косяками пойдут.
Косяками? Это уже сложнее! Одного Рудольфа они худо-бедно прокормят, а вот стаю…
Впрочем, говорить об этом сейчас бессмысленно.
– Народ в основном содержательный, есть о чем потолковать, – продолжал светскую беседу Рудольф. – Имеются, правда, и вздорные. Зоя Модестовна из соседнего подъезда слишком близко к сердцу принимает некоторые перипетии нашего бренного существования. Ну и пара дам с проспекта – те тоже, знаете ли, чересчур эмоциональны. Через край, я бы сказал.
– А чего же этим дамам у себя не сидится, раз они такие вздорные?
– Так общества нет! Перед кем выкаблучиваться?
– А… – понимающе кивнула Софья.
– С чердака, кстати, исключительный вид открывается. Я люблю за людьми наблюдать. Движение, шевеление, беготня. Это так развлекает! Встану у окна и смотрю. То на эту сторону, то на ту. Интересно. Поучительно.
Софья помялась еще немного и предложила:
– Если вы не против, я могу покупать что-то из еды. Или одежду.
– Благодарю, мадам, но я ни в чем не нуждаюсь. Привык сам решать свои проблемы. Мне много не надо. Омниа мэа мэкум порто! Все свое ношу с собой, на латыни, осмелюсь пояснить.
Софья закатила глаза. Этот Рудольф ее доконает своей образованностью.